Я развернул машину и поехал в сторону все еще стоящего на своем месте Зута Лафферти, облаченного в мешковатый горохового цвета костюм. Я остановился у тротуара, вылез, и очень медленно, чувствуя прилипшую к спине форменную рубашку, направился к Зуту. Тот быстро открыл в красно-синем почтовом ящике дверцу для бандеролей и сунул внутрь руку. Я остановился метрах в пяти от него.
– Привет, Морган, – произнес он с кривой фальшивой улыбочкой, ясно говорившей, что он теперь жалеет! Зря вовремя не смылся. Это был бледный, нервный тип лет сорока пяти с лысым веснушчатым черепом.
– Привет, Зут, – отозвался я, засовывая дубинку в кольцо на поясе и оценивая взглядом расстояние между нами.
– Ты ведь однажды уже пролетел, арестовав меня, Морган. Почему бы тебе не отправиться на свой участок, подальше с глаз моих? Я ведь перебрался сюда на Фугуероа как раз для того, чтобы быть в стороне от тебя и твоего долбаного участка, чего же тебе еще надо?
– И много ставок ты успел записать, Зут? – поинтересовался я, подходя поближе. – У тебя появится масса лишних хлопот, если сейчас забросишь их в почтовый ящик, верно?
– К чертям собачьим, Морган, – буркнул Зут, нервно помаргивая и почесывая дряблую морщинистую макушку. – Ну сколько можно выводить людей из себя? Ты что, не знаешь, что ты уже старик? Почему бы тебе не отправиться на пенсию и вести себя соответственно?
Когда этот слизняк произнес такие слова, мрачная темнота, которую я испытывал, стала кроваво-красной, и я одним рывком преодолел разделявшие нас три метра. Он успел разжать пальцы, и письмо упало в ящик, но руку вынуть Зут не успел. Я захлопнул дверцу, навалился на нее всей своей тяжестью, металлический край врезался Зуту в запястье, и он завопил.
– Настало время нам с тобой поговорить. – Я держал руку на дверце почтового ящика, Зут дернулся, но я сильно придавил дверцу и он застыл от боли, выпучив глаза.
– Пожалуйста, Морган... – прошептал он. Я огляделся – машин проезжало мимо много, но пешеходов почти не было.
– Зут, до того, как уйти в отставку, мне хотелось бы взять настоящего крупного букмекера, хотя бы раз. Не скользкого мелкого сопляка вроде тебя, а крупную птицу. Как насчет того, чтобы мне помочь?
По щекам Зута потекли слезы, губы искривились, обнажив мелкие желтые зубы, он еще раз дернул рукой, пытаясь высвободиться. Я нажал сильнее, и он громко взвыл, но его крик потонул в шуме проезжавших машин.
– Бога ради, Морган! – взмолился он. – Я ничего не знаю. Пожалуйста, отпусти мою руку.
– Вот что я тебе скажу, Зут. Меня устроит твой телефонный собеседник. Кому ты звонишь и передаешь принятые ставки?
– Они звонят мне, – он вскрикнул, когда я слегка надавил на дверцу.
– Ты лгун, – сказал я, нажимая снова.
– Хорошо, хорошо, я дам тебе номер, – он уж откровенно зарыдал, и я почувствовал отвращение, а затем и ненависть к нему, к себе и особенно к букмекеру, взять которого у меня не было никаких шансов, потому что он был слишком хорошо защищен, а мое оружие – чересчур слабо.
– Я сломаю твою проклятую руку, если ты солжешь, – процедил я, наклонив голову вплотную к его лицу. Проходившая в этот момент мимо молодая красивая женщина посмотрела на мокрое от пота лицо Зута, потом на мое и едва не побежала по улице, чтобы поскорее удалиться от нас.
– Это номер шесть-шесть-восемь-два-семь-три-три, – прорыдал он. – Повтори.
– Шесть-шесть-восемь-два-семь-три-три.
– Еще разок, и не дай бог он окажется другим.
– Шесть-шесть-восемь-два-семь-три-три. О, господи!
– И что ты говоришь, когда передаешь ставку?
– «Одуванчик». Просто говорю слово «одуванчик», а потом диктую ставку. Клянусь, Морган!
– Интересно, что скажет Ред Скалотта, если узнает, что ты дал мне эту информацию? – улыбнулся я и отпустил его, поняв по выражению его глаз, что догадался правильно, и он связан именно со Скаллотой.
Он вынул руку из ящика и сел на край тротуара, поддерживая ее так, словно она была сломана, бормоча под нос ругательства и утирая с лица слезы.
– А как насчет разговора на эту тему с детективом? – спросил я, закуривая новую сигару, пока он растирал свою онемевшую руку.
– Ты псих, Морган! – буркнул он, глядя на меня исподлобья. – Настоящий псих, если думаешь, что я стану на кого-нибудь стучать.
– Слушай, Зут, поговори с детективом, как я тебя прошу, и мы тебя защитим. Никто тогда не повесит на тебя собаку. Но если ты откажешься, я лично устрою так, чтобы Скалотте передали, что именно ты раскрыл мне номер телефона и кодовое слово, и мы теперь сумеем завалить их телефонного агента фальшивыми ставками. Я дам всем понять, что ты мой платный стукач, а когда он узнает, что именно ты мне рассказал... Готов поспорить, что он всему поверит. Тебе не доводилось видеть, что может сделать со стукачом громила вроде Берни Золича?
– Никогда не встречал более тухлой сволочи, чем ты, – пробормотал Зут, поднимаясь. Он весь трясся и был белый, как штукатурка.
– Посмотри на все другими глазами, Зут! Ты сообщишь нам информацию только один раз – сейчас, мы возьмем того мелкого поганца, что сидит на другом конце телефонного провода, и на этом все дело для тебя кончится. Будь уверен, мы придумаем какую-нибудь байку о том, как получили эту информацию – мы всегда защищаем своих осведомителей, и никто от этого не пострадает. Ты сможешь вернуться к своему грязному бизнесу, а я дам тебе слово, что никогда не стану трогать тебя снова. В смысле не я лично. Ты наверняка наслышан, что я всегда держу слово. Конечно, не гарантирую, что какой-нибудь другойфараон когда-нибудь не возьмет тебя за шиворот.
Он помедлил секунду, потом сказал:
– Меня вполне устроит, если ко мне не будешь цепляться ты, Морган. С детективами я уж как-нибудь уживусь.
– Тогда поехали. Как ручка поживает?
– А пошел ты... – буркнул он. Я хмыкнул себе под нос, потому что все вокруг казалось теперь не таким уж паршивым. Мы приехали в Центральный.
– Почему ты здесь, а не прихлопываешь какого-нибудь букера, Чарли? – спросил я молодого детектива, который откинулся на спинку вращающегося стула и положил на крышку стола ноги в ботинках с бесшумными резиновыми подошвами. Он рисовал лошадок на клочке бумаги.
– Привет, Бампер, – улыбнулся он и только сейчас узнал Зута, которого лично арестовывал два или три раза.
– Мистер Лафферти решил сдаться? – спросил Чарли Бронски, рослый парень с простым лицом, проработавший в Департаменте уже около пяти лет. Я сам натаскивал его, когда он только что прибыл к нам из Академии. Помню, он оказался умным и агрессивным парнем, но скромным. Как раз таким, каких я люблю. Таких можно кое-чему научить. И мне не стыдно говорить, что он бамперизован.
Чарли встал и накинул на плечи зеленую полосатую рубашку с короткими рукавами, прикрыв прицепленную под мышкой кобуру, надетую поверх трикотажной майки.
– Просто старый Зут решил раскаяться в кое-каких грехах, Чарли, – ответил я, бросив взгляд на глубоко опечаленного Зута.
– Бога ради, давай с этим поскорее покончим, – сказал Зут. – А вы поклянитесь, что все останется между нами.
– Поклянись, Чарли, – сказал я.
– Клянусь. Так в чем дело?
– Зут хочет продать нам своего телефонного посредника.
– И что он за это хочет? – спросил Чарли.
– Да ничего, – весьма нетерпеливо огрызнулся Зут. – Просто потому, что я добропорядочный гражданин, черт меня подери. Так нужна вам информация или нет?
– Ладно, – ответил Чарли. Я видел, что он пытается догадаться, как мне удалось расколоть Зута. Проработав со мной несколько месяцев, Чарли приобрел кое-какие познания о моих методах. Я всегда старался научить его и других практикантов тому, что, имея дело с разными подонками, нельзя оставаться университетским буквоедом. Вернее, им можноостаться и когда-нибудь стать капитаном, даже начальником полиции или еще кем-нибудь, но только в том случае, если на улицах парни вроде меня позволят тебе сидеть чистеньким в башне из слоновой кости, не давая всяким гадам взять власть в городе в свои руки.
– Так ты хочешь отдать нам посредника, правильно я тебя понял? – спросил Чарли. Зут кивнул. Выглядел он так, словно ему сейчас станет дурно.
– А это точно посредник? Ты уверен? – спросил Чарли.
– Да ни хрена я ни в чем не уверен, – всхлипнул Зут, снова начиная растирать руку. – Я пришел только потому, что не в силах вынести подобное обращение. Не могу, когда меня мучают и делают больно.
Я подумал, что если этот профессиональный букмекер, эта тюремная пташка и слизняк начнет еще и рыдать, то я за себя не ручаюсь. Меня всегда переполняла ненависть к подонкам вроде Зута, и не потому, что они крали, черт, ведь все крадут, если подворачивается удобный случай. Но перенести это сопливое, как младенца, хныканье будет выше моих сил.
– Черт возьми, Зут! – взорвался я, не выдержав. – Всю свою жизнь ты прожил долбаным мерзавцем, нарушая каждый долбаный закон, который у тебя хватало ума нарушить, а теперь ты тут расселся и строишь из себя святого. Если ты хочешь играть на своей дудке, то сначала научись под нее танцевать, а сейчас попробуй только не выложить все, что ты знаешь, вонючий геморроид!
Я шагнул к стулу, на котором сидел Зут, и он тут же резко выпрямился и забормотал:
– Хорошо, Морган, хорошо. Так что ты хочешь? Богом клянусь, все скажу, все что хотите! Только не надо ругаться!
– Так ты уже звонил по телефону посреднику? – невозмутимо повторил Чарли.
– Кажется, да, – кивнул Зут. – Похоже, там сидит какая-то дурная баба, которая ни хрена не смыслит в нашем деле. Я звоню одной и той же дуре уже полгода. Наверное, это просто какая-то безмозглая домохозяйка, сидит себе на горячей сковородке и принимает ставки, сама не зная, для кого.
– Обычно ставки записываются на пластиковой поверхности стола, – пояснил мне Чарли, – потом кто-нибудь звонит ей несколько раз в день и переписывает через нее принятую информацию. А если к ней в дверь начинают ломиться детективы, она просто вытирает стол. Она наверняка даже не знает, кто ей платит или от кого идут звонки.
– Конечно, ни шиша она не знает, – поддакнул Зут, поглядывая на меня. – Это дерьмо слишком большое, Морган. Чертовски большое. Прижав меня, ты никого из них даже не побеспокоишь. Ты ничего не понимаешь, Морган. Люди хотят, чтобы мы этим занимались. Что они имеют с букмекерства? Даже крупные шишки? Обалденные деньги. А кто за это сидит? Видел когда-нибудь, чтобы букер сел за решетку? – обратился Зут к Чарли, и тот покачал головой. – Черта лысого, не видел, и не увидишь. За нами все только и бегают и умоляют принять ставку, а кто не бегает, тот или фараон или ненормальный. Брось ты это дело, Морган. Столько лет проходил в копах, неужели ты так мало узнал и еще не понял, какая это безнадега? Все равно ведь ты не спасешь этот прогнивший мир.
– А я и не пытаюсь, Зут, – ответил я. – Мне просто нравится сама схватка.
Я спустился в кафетерий, решив, что Чарли лучше оставить с Зутом наедине. Я уже сыграл свою роль грубияна, пусть он теперь поиграет в добряка. Допрос никогда не проходит успешно, если не идет с глазу на глаз, а Чарли в таком деле мастак. У меня была надежда, что он сможет вытянуть из Зута побольше, чем удалось мне, потому что я Зута маленько размягчил. Если кто-то начинает читать тебе проповеди, значит у тебя есть шанс. Дав слабину в чем-то одном, он может проболтаться о другом. Вряд ли Зута можно купить за деньги, слишком он всего боится. Но раз уж он боится и нас и всех остальных, значит из него можно кое-что выжать. Чарли с ним справится.
Круц Сеговиа сидел в кафетерии, заполняя свой журнал. Я подошел и встал сзади. Круц был настолько худ, что даже в форме казался маленьким мальчиком, делающим уроки. Его лицо осталось почти таким же, каким я-его помню по академии, и если не считать поседевших волос, он почти не изменился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48