Ларри опустился в такое же кресло напротив. Дожидаясь, пока принесут чай, они молча рассматривали друг друга.
— А ты похудел, — подвел итог наблюдениям Ларри.
— А ты постарел, — в тон ему ответил Муса. — Мне это кажется или на самом деле… Вроде у тебя цвет волос поменялся. Что, тяжело?
Ларри рассеянно провел рукой по волосам.
— Правда? Не обращал внимания. Досталось, конечно. Ты ведь про наши дела знаешь?
— Знаю.
— Ты когда улегся? Сразу же после взрыва в банке?
— Да. Можешь подробно рассказать? А то у меня там телевизор арестовали, чтобы не волновался, потом газеты запретили… По телефону много не узнаешь.
— Сразу после взрыва в банке принялись разбираться, — неохотно начал Ларри. — Стали смотреть документы. Обнаружили два банковских векселя — их Петя купил. Нашли договор с банком. Векселя и договор у Пети в сейфе лежали. Короче, это банк таганских. Про Фрэнка Эл Капоне слышал?
— Это в Чикаго, что ли?
— Если бы! В Москве… Знаешь, кто у него в банке верховодит? Ни за что не догадаешься. Помнишь Вику?
— Какую?
— Да из Института. Ну ту самую. Так вот — в этот банк ее первый муж перебрался, Корецкий, прямо из кремлевской службы. Он там музыку и заказывает.
— Не может быть!
— Как видишь, может. Корецкий хотел нас кинуть на три миллиона, Но не успел. Сейчас мы у него все заблокировали, в последний момент остановили перевод на Кипр. Деньги висят на корсчете.
— Так Петю — это они? Ларри кивнул.
— Очень спешили. Боялись, что кто-нибудь лишний этот договор увидит.
Вызвали Петю в «Балчуг», через мартышку, и там грохнули, Потом банк взорвали, чтобы платежки никому на глаза не попались.
— Кто это раскрутил?
— Платон. Мы потом с Фрэнком встречались. Тут-то и началось.
— А Сысоев здесь с какого боку?
— Ни с какого, — неохотно ответил Ларри. — Это до встречи с Фрэнком было.
В общем, стали смотреть договор, а там сысоевская виза. Мы же еще ничего не знали… Стали разговаривать. Как понимаешь, все на нервах… Ну и поговорили.
— Так он… сам? Ларри снова кивнул. Муса с усилием встал, подошел к окну и отвернулся, глядя на сгущающиеся сумерки. Потом вернулся на место. Глаза у него блестели.
— Нервы никуда стали, — пожаловался он. — Скоро как покойный Леонид Ильич буду. Ну, давай дальше.
— А дальше так Дали Фрэнку три дня. Чтобы вернул деньги. Объяснили кое-что.
Клуб закрыли. Офис закрыли. Стали готовиться. Через три дня Платон должен был ехать в прокуратуру.
— Так.
— А потом, — преодолевая какое-то внутреннее сопротивление, продолжил Ларри, — вообще непонятно что получилось. До сих пор не пойму, как это вышло.
Мы Платона спрятали. Знаешь, как? Так, что даже я не знал, где он. А они его вычислили. Вот до сих пор не пойму — хоть убей. И подослали снайпера. Подвинь бумажку. Смотри… Вот дом, вот подъезд. Это, напротив, детский сад. На ремонте. Вот в этом окне — точно напротив — поставили снайпера. Улавливаешь? Я Платона потом сто раз спрашивал — кто мог знать о его логове?
— А он?
— Клянется, что никому не говорил. Похоже на правду. Там одна из девочек Марии живет, он у нее и отлеживался. Адрес только Мария знала.
— Может, она?
— Не знаю. Молчит, плачет. Она после этого случая сама чуть в психушку не угодила. До сих пор вся зеленая ходит. Девочку эту мои ребята потом потрясли … Тоже вроде бы никому ничего… А тут еще вот что. Знаешь, почему Платон уцелел?
— Ну?
— Только он вышел из подъезда — ему навстречу Марик Цейтлин. Тетка у него там живет рядышком, он ее навещал. Прикатил на «мерседесе». А за Платоном я прислал хлебный фургон. Они поговорили минуты две. Марк пошел к «мерседесу», а Платон отстал буквально на пару шагов. Шнурок у него, видишь ли, развязался.
Короче, Марк его пулю и схлопотал. Мы Платона тут же в самолет — и за границу.
— Как он там?
— Нормально.
— А что за взрывы потом были?
— Обычное дело. Снайпер же отрапортовался. Они поняли, что дело сделано, и начали крушить направо и налево. Потом уже, из милицейских сводок, узнали, что завалили не того, и притихли. Сообразили, что Платон жив и теперь на них охота начнется.
— А сейчас как?
— Да так же. Фрэнк в Израиль смотался. Отсиживается там. Этот самый Корецкий — в Москве. С ним восемь человек ходят. Двое сзади, двое спереди, по бокам тоже.. Так что его только авиабомбой можно взять, точечным ударом. Ну, понятное дело, пока он здесь, Платону в Москве делать нечего.
— Да… — сказал Муса. — Сколько меня не было? Месяца три? Будто Мамай прошел… Еще расскажи что-нибудь.
— Остальное как обычно, — скучным голосом сообщил Ларри. — Бизнес идет понемногу. Обороты здорово упали. Атак все ничего. Муса помолчал, словно собираясь с мыслями.
— На Заводе что слышно? — спросил он.
— Там все нормально. Работают, план выполняют. Были слухи, что кое-кто хотел остановить главный конвейер. Но потом обошлось. В общем — нормально.
— У нас сейчас сколько заводских машин?
— Немного. Тысяч пять.
— А следующая поставка когда?
— Послушай, — взъерошив усы, сказал Ларри, — ну что ты все о делах, да о Заводе? Тебя лечат — и пусть лечат. Ни о чем не думай. У нас все нормально. И у Платона все хорошо. На Заводе полный порядок. Хочешь, я еще чаю закажу?
Но Муса, непонятно почему защитившийся на заводской теме, не отставал.
— Нет, ты мне скажи… Следующая поставка когда?
— Вот человек, ей-богу… Далась тебе эта поставка! Не помню. Через месяц, может, через два. Чаю хочешь?
— Не хочу!
На этот раз Муса молчал долго. Так долго, что Ларри уже приподнялся, собираясь уходить. На лице его было странное выражение — словно тяжелая ноша неожиданно свалилась с плеч, и он смог наконец перевести дух.
— Ну не знаю, — выдавил Муса, заметив движение Ларри. — Что, с Заводом нет никаких проблем?
Ларри снова сел в кресло и медленно помотал головой, будто разминая шейные позвонки. Он поднес к глазам руку и начал пристально разглядывать покрывающий ее узор из веснушек.
— Нет, — сказал наконец Ларри. — С Заводом проблем нет. Муса взвился, как бешеный. Все-таки темперамент есть штука трудноизлечимая, даже микроинсульт и больничный режим ничего не могут изменить. Скорее, наоборот… В самых горячих выражениях Муса напомнил Ларри, кто в «Инфокаре» генеральный директор, потом остыл, извинился, подошел к другу, обнял его и, хромая, вернулся к своему креслу.
— Бережешь меня, — откашлявшись, пожаловался он. — На инвалидность перевел…
— Если хочешь знать, то берегу, — сознался Ларри, прикрыв глаза. На лбу у него выступили бисеринки пота — в кабинете было жарко. — И сам берегу — как друга, — и одному человеку обещал… Федору Федоровичу… Что буду тебя беречь.
Может, не надо про Завод?
— Надо, — решительно ответил Муса. — Рассказывай.
— Послушай, — сказал Ларри, — что мы зря собачимся? Ты же у меня про «Даймлер» не спрашиваешь. Про «Вольво» не спрашиваешь. Про недвижимость, про нефть, про банк тоже не спрашиваешь. Раз тебя Завод так интересует — значит, ты про него уже знаешь. Так? Газеты видел?
— Видел, видел. Ну так что?
— Хорошо, — согласился Ларри, и глаза его загорелись зеленым светом. — Они там ошалели совсем. Мы им деньги должны. Не так чтобы очень… Приблизительно шестьдесят лимонов. Плюс-минус два. Сперва они отгрузку остановили. Я подписал векселя. Потом скидку сняли. Ну, с этим я управился. Потом прислали сюда комиссию — остатки машин арестовывать. Я их выгнал. Потом еще воспитывать приезжали, папа Гриша приезжал. Требуют деньги. Просто офонарели. Газеты подключили. Вот так.
— А чем отдавать — есть?
— А чем отдавать — нет.
— Совсем?
— Не совсем. Можно продать несколько станций. Можно взять кредит под нефть. Много чего можно. Только на это время нужно. Минимум три месяца. А они давят. Векселя истекают через двадцать дней.
— А за двадцать дней станции продать нельзя?
— Почему нельзя? Все можно. За день можно продать. Вопрос — сколько за них дадут. Теперь же все газет начитались. Станция стоит шесть миллионов-за нее пятьдесят тысяч предлагают. Идиотом надо быть, чтобы на таких условиях продавать.
— И что ты думаешь? Ларри пожал плечами.
— Надо договариваться. Я другого выхода не вижу. Мы этот бизнес годами создавали. Не для того же, чтобы на ветер пустить.
— Я понял, — сказал Муса. — У Платона есть идеи?
— Какие! — Ларри махнул рукой. — Он там. Мы здесь. Был бы Платон здесь — что-нибудь придумал бы. Пока идея только одна. Просить отсрочку месяца на три.
Переписать векселя. Объяснить.
— А если они не согласятся? — Муса напряженно задумался. — Знаешь что? Я сейчас еду обратно в больницу. Если мне понадобится найти тебя завтра, ты где будешь — в Москве?
— В Москве. Звони по мобильному.
— Может, у меня какая-нибудь мысль и появится…
— Обязательно появится, — сказал Ларри. — Звони. Оба поднялись. Муса подошел к Ларри и обнял его.
— Досталось тебе. Ну ладно. Я попробую что-нибудь придумать. Выйдя из кабинета, Ларри постоял немного в приемной, подумал, достал из кармана расческу, коснулся соломенных, тронутых ранней сединой волос, спрятал расческу и провел правой рукой по плечам. Словно отряхнулся.
Карты открыты Назавтра Муса позвонил около полудня и сказал:
— Я знаю, что надо делать. Только это не телефонный разговор. Хочешь, я подъеду сейчас? Или сам приезжай. Ну как?
— Давай я приеду, — легко согласился Ларри. — Я ведь у тебя так ни разу и не был. Пропуск на машину сможешь заказать?
Через час Ларри уже входил в главный корпус больницы. Муса лежал на четвертом этаже, в правительственном люксе, где когда-то генсек Черненко успел перед смертью проголосовать за нерушимый блок коммунистов и беспартийных.
Теперь, вследствие нагрянувшей коммерциализации, в люкс укладывали тех, кто мог позволить себе заплатить триста пятьдесят зеленых за проведенный в клинике день. Несмотря на близость финансового коллапса, «Инфокар» такими деньгами располагал.
У входной двери на диванчике сидел личный охранник Мусы. Увидев Ларри, он вскочил и вытянулся в струнку. Ларри небрежно кивнул стражу и открыл дверь в палату. Охранник странно хрюкнул, будто попытался что-то сказать, но передумал.
* * *
В палате никого не было. На столике красовалась откупоренная бутылка шампанского, рядом стояли два недопитых бокала и лежало надкушенное яблоко.
Сквозь закрытую дверь второй-дальней-комнаты доносился писк мобильного телефона, заглушаемый звуками совершенно определенного происхождения.
Ларри ухмыльнулся, распахнул дверцы серванта, достал еще один фужер и хрустальный поднос. Налил себе шампанского, поставил все три фужера на поднос, положил рядом яблоко и ударом ноги распахнул дверь в дальнюю комнату.
Надрывающийся мобильный телефон, прикрытый сброшенным на пол белоснежным медицинским халатом, валялся недалеко от кровати. Хозяйка халата, единственной одеждой которой был свисающий с плеча бюстгальтер, ритмично двигалась, обхватив бедрами лежащего на спине Мусу. В ее правой руке находилась груша, которую она сжимала в такт движениям. Резиновая трубка соединяла грушу с черной повязкой на левой руке Мусы. По-видимому, шел процесс измерения давления.
Ларри поставил поднос на пол, поднял телефон и, подойдя к окну, нажал кнопку приема.
— Муса Самсонович, — сказала трубка, — к вам Ларри…
— Ладно, — буркнул Ларри, — сейчас передам.
Он прошел к креслу, стоявшему у изголовья кровати, и безмятежно уселся.
Через полминуты медсестра, случайно открыв глаза, заметила его и застыла с разинутым ртом.
— Как давление? — озабоченно спросил Ларри. — Не зашкаливает?
Муса повернул голову, увидел Ларри и широко улыбнулся.
— Как ты быстро! Я тебя раньше, чем через полчаса, и не ждал. Леля, — обратился он к сестре, — ты иди пока, нам поговорить надо Леля свирепо фыркнула и, натянув на себя простыню, соскочила с Мусы на пол.
— Это ты зря, — определил Ларри, окинув взором обнажившуюся фигуру Мусы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121