О чем тут говорить? Чтобы Марк не лез командовать и руководить тем, в чем ни хрена не понимает? А кто будет все контролировать, кто будет ежеминутно стоять на страже инфокаровских интересов, следить, чтобы ни одна копеечка не ушла налево, чтобы буфетчики делали свое дело, а водители свое? Муса? Так он болеет. Ларри, что ли? Он вообще не умеет с документами работать, Платон? Ой, не смешите!
Тем не менее доводимая до Платона информация все же делала свое дело. И если на форпостах, уже захваченных Цейтлиным, ему был негласно предоставлен карт-бланш, то от новых проектов Марка потихоньку начали отсекать. И уж тем более не могло быть речи о том, чтобы допустить его до участия в складывающейся кризисной ситуации. От одной только мысли, что Марк полезет, например, в переговоры с Фрэнком Эл Капоне, будет орать, размахивать руками и сорить сигаретным пеплом, Платона бросало в дрожь. Поэтому он переселил секретариат в освободившуюся после смерти Виктора комнату, объявил Марии о режиме особой секретности, выдал ей собственноручно написанный список лиц, допускаемых в эту комнату, и категорически запретил данный список кому-либо показывать.
Цейтлина в списке не было. Зная, что ее ждет, Мария, в нарушение всех правил, задала Платону прямой вопрос — не забыл ли он вставить в список Марка Наумовича? Платон взвился.
— Тебе что, непонятно? Читать разучилась? Вот по этому списку… Все!
— Но он же… — не сдавалась Мария, — будет же скандал…
— Охрану поставь у дверей, — рассвирепел Платон. — Что тебе еще неясно?
Больше вопросов у Марии не было. В тот вечер она рано распустила девочек, уехала домой сама, а когда ей доложили, что Марк Наумович наконец-то угомонился и отбыл отдыхать, вернулась и в одиночку до утра перетаскивала в бывшую сысоевскую комнату папки с документами. В десять утра Марк был поставлен перед фактом.
И тут началось.
Увидев опустевшую приемную и двух охранников у сысоевского кабинета, Марк взбесился и с ходу рванулся к двери в кабинет, но был отражен. Навопив на охранников и пообещав им немедленное увольнение, он влетел к себе, трясущейся рукой набрал номер и вызвал Марию. Та выждала минут десять, накапала в стакан сердечные капли, выпила и побежала к Марку, предупредив девочек, что в случае звонка Платона Михайловича переключать на номер Марка Наумовича ни в коем случае не следует.
В кабинете Марка резко пахло валокордином. Сам он сидел не за большим, карельской березы столом, а на угловом диванчике, приберегаемом для чаепитий во время переговоров, и игнорировал заходящийся от звонков телефон. Марк был смертельно бледен, лоб его покрывали крупные капли пота, глаза покраснели, а лежащая на колене правая рука заметно дрожала.
Вопреки всем ожиданиям Марии, Марк не стал орать. Он уже понял, что ломиться напролом бессмысленно и что в эту минуту союзники или просто сочувствующие намного нужнее, чем враги. Поэтому впервые за все время их знакомства Мария увидела перед собой не наводящего всеобщий страх и оцепенение монстра, а глубоко страдающего человека, раздавленного неожиданно свалившейся бедой. Первые же слова Марка, слова, произнесенные обрывающимся шепотом, слова, в которых не было ни привычных агрессивных ноток, ни запредельной самоуверенности, а наоборот — отчетливо звучала чуть ли не мольба о помощи, — эти слова заставили Марию дрогнуть.
— Ты понимаешь, что сегодня произошло в конторе? — хриплым шепотом спросил Марк. — Ты понимаешь?.. Я что, заслужил это? За что?
Мария опустилась рядом с ним на диванчик. Не выполнить приказ Платона она не могла. Но также не могла спокойно смотреть на дрожащую руку Марка и не могла не понимать, какой силы удар нанесен по самолюбию этого, внезапно отодвинутого в угол человека.
— Я же не сама придумала, — тоже шепотом произнесла Мария. — Я сделала, как сказали…
— Ларри сказал? — болезненно скривился Марк. Мария покачала головой.
— Платон?
Она кивнула, глядя в пол.
— Я тебя прошу, — Марк с трудом выговорил непривычные слова, — как друга… Устрой мне встречу с Платоном. В клубе меня с ним не соединяют, на даче охрана снимает трубку.. Как друга прошу…
— Но как… — начала говорить Мария, однако, посмотрев на Марка; oсеклась.
— У тебя же есть способ. Ты знаешь, где он бывает. Просто предупреди меня.
Я подъеду и подожду. Ты не беспокойся, я тебя не выдам. Все будет выглядеть совершенно нормально Способ был.
Много лет назад, когда «Инфокар» только вселялся в собственный офис, а Платон сосредоточенно размышлял, допустимо ли брать на работу девушку, еще вчера засыпавшую у него на плече, было достигнуто соглашение, что работа и постель несовместимы. Мария отчетливо понимала: любовь со дня на день сойдет на нет, тем более что безошибочные признаки этого уже стали явственно обнаруживаться, а совместная работа — категория более жизнеспособная. Поэтому она сделала единственно правильный выбор, положив немало сил, чтобы монополизировать все платоновские контакты и тем самым стать для Платона единственной и незаменимой связью с внешним миром. Время от времени в голове у Платона что-то щелкало, он осознавал невидимую, но непреодолимую зависимость от Марии и начинал совершать судорожные движения, пытаясь вырваться. Так было, когда он выдернул из Института Леню Донских. Конечно, головокружительный провал Лени во многом был вызван специфическими особенностями платоновского характера, но и Мария, почувствовавшая в появлении Лени немалую угрозу, сыграла здесь немалую роль. Ничего особенного ей и делать-то не надо было — Мария просто-напросто отсекла Леню от своей записной книжки. И когда Платон поручал Донских, скажем, организовать якобы случайную встречу неких А и Б, то у Лени были всего две возможности: либо выяснить у Платона, кто это такие и как их найти, либо идти к Марии на поклон. Из-за нарастающих трудностей при контактах с Платоном, откровенно не понимающим, почему нельзя сделать столь простую вещь, не надоедая ему идиотскими вопросами, Леня вынужден был все чаще и чаще выбирать последний вариант. Мария кивала головой, что-то записывала на бумажке и с легкостью решала задачу. Нет, она никогда не отказывала Лене, если он просил чей-либо телефон, но давала ему только номера приемных, где вышколенные секретарши привычно налаживали Леню по большому кругу. А сама, выждав некоторое время, набирала либо прямой номер, либо номер мобильного телефона. И Леня довольно быстро ушел в тень, а потом перебрался на подмосковную базу, откуда, после известных событий, его убрал Ларри.
Попыток вторжения в деятельность Марии было еще немало, но она отражала их с той же решительностью и эффективностью. Вряд ли Мария отдавала себе в этом полный отчет, но чем больше проходило времени, тем необходимее для нее становилась близость к Платону, не имеющая никакой интимной основы, не подкрепленная материальными благами, не влекущая за собой даже эпизодических деловых встреч. Если в течение дня Платон долго не звонил в офис, чтобы скороговоркой справиться, как дела, и дать несколько поручений, на щеках у Марии загорались красные пятна, голос становился резкими неприятным, и попадаться ей на глаза в эти минуты было опасно.
Проще всего объяснял перемены в ее настроении Марк Цейтлин, который в таких случаях обычно говорил, пожимая плечами:
— Бесится баба. Обычное дело — ее трахать некому. Вот она и сходит с ума.
Ей бы найти кого-нибудь, вот с таким членом, и все было бы в порядке.
Однако простые объяснения не всегда оказываются верными. При инфокаровском режиме работы с личной жизнью у всех было не очень. А у Марии, при канувшем в неизвестность муже, хуже, чем у других. Иногда, во время коротких отпусков, у нее завязывались курортные романчики, но они так ничем и не кончались и приносили мимолетное, скорее моральное, чем физическое удовлетворение, потому что после первой же ночи Мария начинала откровенно тяготиться партнером. Вряд ли даже она сама отдавала себе отчет в том, что ее «я», перекипев в алхимическом инфокаровском тигле, попросту сублимировалось в насущную, требовательную и всепоглощающую потребность служения, конечной целью которого было бы полное слияние с человеком, олицетворяющим ныне весь смысл ее существования, — слияние не физическое, не плотское, но духовное, не подвластное ни времени, ни внешнему миру и не обремененное низменными человеческими страстями — страхом, жадностью или ревностью.
Мария с удивлением обнаруживала, что, когда Платон, поглощенный важными государственными или коммерческими делами до полного забвения, поручает ей срочно связаться с какой-нибудь очередной Эммой или Кларой, послать машину, забрать эту Эмму из косметического салона и привезти в ресторан, или же оформить швейцарскую визу, купить билет, провести через депутатский зал и проследить, чтобы Клара точно вылетела к нему в Лозанну, то она, Мария, которой, с учетом прошлого, полагалось бы испытать если не злость, то по крайней мере обиду, воспринимает поручение с какой-то непонятной радостью, чуть ли не с восторгом. Она встречалась с ослепительными длинноногими красавицами, подолгу разговаривала с ними, выслушивала интимные откровения, давала советы…
И оставалась лучшей подругой Эммы, даже когда ей на смену окончательно и бесповоротно приходила Клара. И не переставала общаться с Кларой, когда появлялась Элина.
Может, в этом было что-то противоестественное, но в калейдоскопической смене платоновских подруг Мария видела чуть ли не основу все усиливающегося единения между собой и Платоном. И чем больше было этих подруг, тем меньшую потребность ощущала Мария в налаживании своей собственной личной жизни.
Марк, будучи человеком сугубо земным, конечно же, ошибался, объясняя вспышки темперамента причинами физиологического характера. Все было куда сложнее. Именно эта сложность привела к тому, что, захватив полностью все деловые контакты Платона и осуществляя регулярное руководство его личными связями, Мария стала самостоятельно расширять круг его знакомств. Теперь уже девочки стали попадать в постель к Платону только через нее. Хотя сам Платон об этом, скорее всего, и не догадывался.
Ее знали во всех модельных агентствах. Она находила время, чтобы приезжать на просмотры и конкурсы, куда со всей страны стекались девочки в поисках славы и выгодного мужа, тихо садилась в углу, доставала блокнот и делала пометки.
Затем подолгу беседовала с возможными кандидатками. Беспощадно отсеивала непригодных. А тех, кого в результате выбирала, приближала к себе, шлифовала, давала не подлежащие обсуждению советы и наконец приводила на какой-нибудь прием, на котором должен был появиться Платон. Видя, как загораются его глаза, как он, отставив недопитую рюмку, начинает с мальчишеской застенчивостью протискиваться в сторону новенькой, Мария испытывала чувство, близкое к экстазу. А когда, в конце вечера, Платон увозил с собой ее творение, ошалевшее от неожиданно свалив шегося счастья, Мария явственно ощущала, что это она сама сидит с ним сейчас на заднем сиденье «мерседеса», и у нее радостно перехватывало горло от ожидания того, что сейчас — через какие-то полчаса — должно произойти.
Именно это Марк и имел в виду.
Именно это Мария ему и обещала.
Ультиматум Встреча с Фрэнком Эл Капоне оказалась очень непростой. Этого, впрочем, и следовало ожидать.
Началось с того, что Фрэнк категорически отказался входить в клуб в одиночку. С ним было пять человек — два кавказца и три славянина — огромные, накачанные, с торчащими из-под пиджаков рукоятками пистолетов. Когда Ларри вышел на шум, обстановка в холле уже накалилась. Фрэнк стоял у зеркала в углу и неторопливо причесывался, а две противостоящие группы вооруженных людей — сопровождение Фрэнка и инфокаровская служба безопасности-угрожающе рычали друг на друга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121
Тем не менее доводимая до Платона информация все же делала свое дело. И если на форпостах, уже захваченных Цейтлиным, ему был негласно предоставлен карт-бланш, то от новых проектов Марка потихоньку начали отсекать. И уж тем более не могло быть речи о том, чтобы допустить его до участия в складывающейся кризисной ситуации. От одной только мысли, что Марк полезет, например, в переговоры с Фрэнком Эл Капоне, будет орать, размахивать руками и сорить сигаретным пеплом, Платона бросало в дрожь. Поэтому он переселил секретариат в освободившуюся после смерти Виктора комнату, объявил Марии о режиме особой секретности, выдал ей собственноручно написанный список лиц, допускаемых в эту комнату, и категорически запретил данный список кому-либо показывать.
Цейтлина в списке не было. Зная, что ее ждет, Мария, в нарушение всех правил, задала Платону прямой вопрос — не забыл ли он вставить в список Марка Наумовича? Платон взвился.
— Тебе что, непонятно? Читать разучилась? Вот по этому списку… Все!
— Но он же… — не сдавалась Мария, — будет же скандал…
— Охрану поставь у дверей, — рассвирепел Платон. — Что тебе еще неясно?
Больше вопросов у Марии не было. В тот вечер она рано распустила девочек, уехала домой сама, а когда ей доложили, что Марк Наумович наконец-то угомонился и отбыл отдыхать, вернулась и в одиночку до утра перетаскивала в бывшую сысоевскую комнату папки с документами. В десять утра Марк был поставлен перед фактом.
И тут началось.
Увидев опустевшую приемную и двух охранников у сысоевского кабинета, Марк взбесился и с ходу рванулся к двери в кабинет, но был отражен. Навопив на охранников и пообещав им немедленное увольнение, он влетел к себе, трясущейся рукой набрал номер и вызвал Марию. Та выждала минут десять, накапала в стакан сердечные капли, выпила и побежала к Марку, предупредив девочек, что в случае звонка Платона Михайловича переключать на номер Марка Наумовича ни в коем случае не следует.
В кабинете Марка резко пахло валокордином. Сам он сидел не за большим, карельской березы столом, а на угловом диванчике, приберегаемом для чаепитий во время переговоров, и игнорировал заходящийся от звонков телефон. Марк был смертельно бледен, лоб его покрывали крупные капли пота, глаза покраснели, а лежащая на колене правая рука заметно дрожала.
Вопреки всем ожиданиям Марии, Марк не стал орать. Он уже понял, что ломиться напролом бессмысленно и что в эту минуту союзники или просто сочувствующие намного нужнее, чем враги. Поэтому впервые за все время их знакомства Мария увидела перед собой не наводящего всеобщий страх и оцепенение монстра, а глубоко страдающего человека, раздавленного неожиданно свалившейся бедой. Первые же слова Марка, слова, произнесенные обрывающимся шепотом, слова, в которых не было ни привычных агрессивных ноток, ни запредельной самоуверенности, а наоборот — отчетливо звучала чуть ли не мольба о помощи, — эти слова заставили Марию дрогнуть.
— Ты понимаешь, что сегодня произошло в конторе? — хриплым шепотом спросил Марк. — Ты понимаешь?.. Я что, заслужил это? За что?
Мария опустилась рядом с ним на диванчик. Не выполнить приказ Платона она не могла. Но также не могла спокойно смотреть на дрожащую руку Марка и не могла не понимать, какой силы удар нанесен по самолюбию этого, внезапно отодвинутого в угол человека.
— Я же не сама придумала, — тоже шепотом произнесла Мария. — Я сделала, как сказали…
— Ларри сказал? — болезненно скривился Марк. Мария покачала головой.
— Платон?
Она кивнула, глядя в пол.
— Я тебя прошу, — Марк с трудом выговорил непривычные слова, — как друга… Устрой мне встречу с Платоном. В клубе меня с ним не соединяют, на даче охрана снимает трубку.. Как друга прошу…
— Но как… — начала говорить Мария, однако, посмотрев на Марка; oсеклась.
— У тебя же есть способ. Ты знаешь, где он бывает. Просто предупреди меня.
Я подъеду и подожду. Ты не беспокойся, я тебя не выдам. Все будет выглядеть совершенно нормально Способ был.
Много лет назад, когда «Инфокар» только вселялся в собственный офис, а Платон сосредоточенно размышлял, допустимо ли брать на работу девушку, еще вчера засыпавшую у него на плече, было достигнуто соглашение, что работа и постель несовместимы. Мария отчетливо понимала: любовь со дня на день сойдет на нет, тем более что безошибочные признаки этого уже стали явственно обнаруживаться, а совместная работа — категория более жизнеспособная. Поэтому она сделала единственно правильный выбор, положив немало сил, чтобы монополизировать все платоновские контакты и тем самым стать для Платона единственной и незаменимой связью с внешним миром. Время от времени в голове у Платона что-то щелкало, он осознавал невидимую, но непреодолимую зависимость от Марии и начинал совершать судорожные движения, пытаясь вырваться. Так было, когда он выдернул из Института Леню Донских. Конечно, головокружительный провал Лени во многом был вызван специфическими особенностями платоновского характера, но и Мария, почувствовавшая в появлении Лени немалую угрозу, сыграла здесь немалую роль. Ничего особенного ей и делать-то не надо было — Мария просто-напросто отсекла Леню от своей записной книжки. И когда Платон поручал Донских, скажем, организовать якобы случайную встречу неких А и Б, то у Лени были всего две возможности: либо выяснить у Платона, кто это такие и как их найти, либо идти к Марии на поклон. Из-за нарастающих трудностей при контактах с Платоном, откровенно не понимающим, почему нельзя сделать столь простую вещь, не надоедая ему идиотскими вопросами, Леня вынужден был все чаще и чаще выбирать последний вариант. Мария кивала головой, что-то записывала на бумажке и с легкостью решала задачу. Нет, она никогда не отказывала Лене, если он просил чей-либо телефон, но давала ему только номера приемных, где вышколенные секретарши привычно налаживали Леню по большому кругу. А сама, выждав некоторое время, набирала либо прямой номер, либо номер мобильного телефона. И Леня довольно быстро ушел в тень, а потом перебрался на подмосковную базу, откуда, после известных событий, его убрал Ларри.
Попыток вторжения в деятельность Марии было еще немало, но она отражала их с той же решительностью и эффективностью. Вряд ли Мария отдавала себе в этом полный отчет, но чем больше проходило времени, тем необходимее для нее становилась близость к Платону, не имеющая никакой интимной основы, не подкрепленная материальными благами, не влекущая за собой даже эпизодических деловых встреч. Если в течение дня Платон долго не звонил в офис, чтобы скороговоркой справиться, как дела, и дать несколько поручений, на щеках у Марии загорались красные пятна, голос становился резкими неприятным, и попадаться ей на глаза в эти минуты было опасно.
Проще всего объяснял перемены в ее настроении Марк Цейтлин, который в таких случаях обычно говорил, пожимая плечами:
— Бесится баба. Обычное дело — ее трахать некому. Вот она и сходит с ума.
Ей бы найти кого-нибудь, вот с таким членом, и все было бы в порядке.
Однако простые объяснения не всегда оказываются верными. При инфокаровском режиме работы с личной жизнью у всех было не очень. А у Марии, при канувшем в неизвестность муже, хуже, чем у других. Иногда, во время коротких отпусков, у нее завязывались курортные романчики, но они так ничем и не кончались и приносили мимолетное, скорее моральное, чем физическое удовлетворение, потому что после первой же ночи Мария начинала откровенно тяготиться партнером. Вряд ли даже она сама отдавала себе отчет в том, что ее «я», перекипев в алхимическом инфокаровском тигле, попросту сублимировалось в насущную, требовательную и всепоглощающую потребность служения, конечной целью которого было бы полное слияние с человеком, олицетворяющим ныне весь смысл ее существования, — слияние не физическое, не плотское, но духовное, не подвластное ни времени, ни внешнему миру и не обремененное низменными человеческими страстями — страхом, жадностью или ревностью.
Мария с удивлением обнаруживала, что, когда Платон, поглощенный важными государственными или коммерческими делами до полного забвения, поручает ей срочно связаться с какой-нибудь очередной Эммой или Кларой, послать машину, забрать эту Эмму из косметического салона и привезти в ресторан, или же оформить швейцарскую визу, купить билет, провести через депутатский зал и проследить, чтобы Клара точно вылетела к нему в Лозанну, то она, Мария, которой, с учетом прошлого, полагалось бы испытать если не злость, то по крайней мере обиду, воспринимает поручение с какой-то непонятной радостью, чуть ли не с восторгом. Она встречалась с ослепительными длинноногими красавицами, подолгу разговаривала с ними, выслушивала интимные откровения, давала советы…
И оставалась лучшей подругой Эммы, даже когда ей на смену окончательно и бесповоротно приходила Клара. И не переставала общаться с Кларой, когда появлялась Элина.
Может, в этом было что-то противоестественное, но в калейдоскопической смене платоновских подруг Мария видела чуть ли не основу все усиливающегося единения между собой и Платоном. И чем больше было этих подруг, тем меньшую потребность ощущала Мария в налаживании своей собственной личной жизни.
Марк, будучи человеком сугубо земным, конечно же, ошибался, объясняя вспышки темперамента причинами физиологического характера. Все было куда сложнее. Именно эта сложность привела к тому, что, захватив полностью все деловые контакты Платона и осуществляя регулярное руководство его личными связями, Мария стала самостоятельно расширять круг его знакомств. Теперь уже девочки стали попадать в постель к Платону только через нее. Хотя сам Платон об этом, скорее всего, и не догадывался.
Ее знали во всех модельных агентствах. Она находила время, чтобы приезжать на просмотры и конкурсы, куда со всей страны стекались девочки в поисках славы и выгодного мужа, тихо садилась в углу, доставала блокнот и делала пометки.
Затем подолгу беседовала с возможными кандидатками. Беспощадно отсеивала непригодных. А тех, кого в результате выбирала, приближала к себе, шлифовала, давала не подлежащие обсуждению советы и наконец приводила на какой-нибудь прием, на котором должен был появиться Платон. Видя, как загораются его глаза, как он, отставив недопитую рюмку, начинает с мальчишеской застенчивостью протискиваться в сторону новенькой, Мария испытывала чувство, близкое к экстазу. А когда, в конце вечера, Платон увозил с собой ее творение, ошалевшее от неожиданно свалив шегося счастья, Мария явственно ощущала, что это она сама сидит с ним сейчас на заднем сиденье «мерседеса», и у нее радостно перехватывало горло от ожидания того, что сейчас — через какие-то полчаса — должно произойти.
Именно это Марк и имел в виду.
Именно это Мария ему и обещала.
Ультиматум Встреча с Фрэнком Эл Капоне оказалась очень непростой. Этого, впрочем, и следовало ожидать.
Началось с того, что Фрэнк категорически отказался входить в клуб в одиночку. С ним было пять человек — два кавказца и три славянина — огромные, накачанные, с торчащими из-под пиджаков рукоятками пистолетов. Когда Ларри вышел на шум, обстановка в холле уже накалилась. Фрэнк стоял у зеркала в углу и неторопливо причесывался, а две противостоящие группы вооруженных людей — сопровождение Фрэнка и инфокаровская служба безопасности-угрожающе рычали друг на друга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121