Неподалеку за столом сидела вахтерша, которую все называли бабой Маней. Марк подошел к автомату и, повернувшись к онемевшей очереди, сказал:
— Товарищи, позвольте беззащитной девушке позвонить без очереди.
Невозможно, знаете ли, пройти по этому заведению, чтобы кто-нибудь не пристал.
Надо срочно выписать воспитанного кавалера, чтобы подавал шубу и защищал от домогательств. Мужчина, отойдите, не видите, что мешаете благородной девице?
Нажав пальцем на рычаг, он прервав разговор коренастого парня с широким веснушчатым лицом, в спортивном костюме и вязаной шапочке. Парень неторопливо повернулся и положил Марку руку на плечо:
— Слушай, девица, хочешь я тебе прямо сейчас рыло начищу? Или как?
— Фи! что за тоy в общении с дамой! — Марк попытался свести все к шутке. — Где манеры, где воспита…
Парень с виду несильно толкнул Марка в плечо. Марк отлетел к столу бабы Мани.
— Вы что, вы что! — заверещала баба Маня. — Чего девку-то бить? Ой, матушки! — вскрикнула она, взглянув «девке» в лицо. — Это ты, что ли? Ну удумал! Ты хоть почитал бы, что про тебя пишут! — И баба Маня ткнула пальцем в доску объявлений.
— Прошу прощения, молодой человек, — Марк бросил тревожный взгляд на Платона и поклонился, пытаясь сохранить достоинство, — сейчас изучу настенную надпись, и мы продолжим беседу.
Настенная надпись представляла собой приказ по пансионату. Марк Цейтлин и Леонид Донских выселялись досрочно за многократные грубые нарушения режима, появление в общественных местах в нетрезвом виде, а также за сожжение «нового полумягкого стула».
Марк и обступившие доску ребята прочли приказ в гробовом молчании. Марк повернулся и изобразил на лице надменную улыбку. Побледнев, но еще сильнее раскачивая бедрами, он подошел к очереди.
— Видите, товарищи, что происходит. Директор пристает ко мне с гнусными домогательствами, я, как честная девушка, естественно, отказываю, — и вот результат. Выбрасывают прямо на улицу.
Очередь захохотала. Коренастый перестал набирать номер, выудил из автомата свою монету и сказал:
— Черт с тобой, лишенец, звони.
Марк жеманно опустил монету в автомат, набрал несколько цифр и защебетал в трубку:
— Алло, это ВЦСПС? Дайте женотдел. Алло, женотдел? Это я, Нонна. Тут у нас происходит форменное безобразие. Ущемляют женщину. Меня ущемляют в правах.
Директор — натуральная скотина и мужлан. Предупредите председателя-пусть примет меры. Нет, нет! Снять с работы и с волчьим билетом на комсомольскую стройку — пусть там мужским общежитием заведует. Да, жду решения до утра. Вот прямо сюда в телефон-автомат и доложите. Целую, милочка.
Марк повесил трубку на рычаг. Фант был честно отработан. Все находившиеся в вестибюле катались со смеху. Кроме бабы Мани, которая смотрела на Марка круглыми глазами и что-то неслышно шептала.
Компания удалилась в номер Марка. Допили последнюю бутылку. Настроение у всех было не очень. Досрочная выписка из пансионата означала направление соответствующей «телеги» в институт. В преддипломный год такой подарок никому не был нужен. Хуже всего чувствовал себя Леня, поскольку его вина заключалась лишь в том, что он шел у Марка на поводу. По доброй воле Леня ни одной из затей Марка осуществлять не стал бы, и вот — в результате должен пострадать за непротивление.
— Вот что, — сказал наконец напряженно думавший о чем-то Платон. — Давай я утром схожу к директору? У меня есть одна идея.
— Какая? — заинтересовался Марк.
— Потом скажу. А пока давайте собираться. Все равно до конца осталось три дня. Мы их в Москве не хуже проведем. Автобус на станцию уходит в полдвенадцатого, так что сразу после завтрака можем отваливать. Кто поедет?
Утром Марк и Леня на завтрак не пошли. В одиннадцатом часу к ним в комнату заглянул Платон.
— Директор сидит злой как собака. Секретарша, когда я пришел, печатала «телегу» в институт. Что ты вчера ляпнул, когда они выходили из комнаты?
— Да вроде ничего.
— Нет, что-то ты сказал. Он убежден, что ты обещал поставить его на место, и просто булькает от ярости. Какой-то сопляк, говорит, меня, заслуженного человека… И так далее. Я ему сказал, что сам был в комнате, ничего такого не слышал, наверное, его не правильно информировали. Тут директор мне и говорит: а то, что он вечером в Москву звонил, в ЦК КПСС, и требовал снять меня с работы, — это тоже не правильно информировали?
— Ну, баба Маня! Ну, разведка у них поставлена! — только и смог прокряхтеть Марк.
— В общем, я сообразил, что тут можно уцепиться. Я директору и говорю, что человек ты, конечно, дерьмовый, со всеми здесь отношения испортил, но родственник у тебя — большая шишка. И звонил ты как раз родственнику, просил заступиться. Поэтому наказать тебя надо, и надо выгнать отсюда в три шеи. Но ты больше не будешь звонить родственнику, а директор не пошлет «телегу». Примерно в таком ключе. Директор еще поупирался, потом сообразил, что, выгнав тебя и не написав кляузу, он и авторитет сохранит, и неприятностей не будет. Помимо прочего, я ему пообещал, что с тобой уедет вся гоп-компания. Так он вообще на седьмом небе.
— Платоша, а он не обманет? — обеспокоился Марк.
— Не должен, Смысла нет. И потом — ты ведь ничего не теряешь. В том плане, что ситуацию уже не изменишь. Будем считать, что баба Маня его здорово пуганула. А вообще, есть одна идея. Дай двушку.
Платон забрал у Марка несколько двухкопеечных монет и побежал вниз к автомату. Через десять минут он вернулся.
— Все в порядке. Через сорок минут будь готов к отъезду.
— Так до автобуса еще час, — не понял Марк.
— А ты поедешь не автобусом. Свои лыжи отдай Лене. И жди нас всех на станции. Все, больше ничего не обсуждаем, а то мы с Серегой не успеем собраться. Ровно через сорок минут жду тебя в холле.
Когда Марк спустился в холл, он сначала увидел сверкающую белую «Волгу» у главного корпуса и только затем Платона, который стоял у двери. Марк подошел к Платону.
— Сейчас ты выйдешь на улицу, — тихо сказал Платон. — Не вздумай хвататься за дверную ручку машины. Водитель выскочит из кабины, возьмет у тебя рюкзак и откроет дверцу. Прежде чем садиться, посмотри — просто посмотри, но чтоб было заметно — в сторону директорских окон. И все. Сядешь, водитель закроет за тобой дверцу, и поедете. На станции подождешь нас.
Расчет Платона состоял в том, что директор, конечно, не пропустит появления на территории пансионата машины, у которой в номере буквы МОС. Это поддержит версию о наличии у Марка неких могущественных заступников. А достать машину было очень просто — друг детства Платона Муса Тариев работал шофером в Управлении делами Совмина, и договориться с ним ничего не стоило.
Топ-топ, топает малыш…
Сейчас уже смешно вспоминать, как все начиналось. Смешно вспоминать первую зарплату, выплаченную за счет распродажи подержанной конторской мебели, что осталась в наследство от папы Гриши; битые старые «Жигули» и «Москвичи», на которых разъезжало инфокаровское начальство, мечтая о далеком будущем, когда удастся пересесть на новые машины; краснеющего от безысходности Платона, пообещавшего вечером какому-то начальнику распредвал и утром обнаружившего, что денег в кассе нет, купить обещанное не на что и вообще распредвалов в Москве нет ни одного…
«Инфокар» вырос на беспрецедентных по объемам поставках с Завода. Дело в том, что Завод, будучи государственной организацией, имел право продавать машины только по твердым государственным ценам. Поэтому машины не продавались, а распределялись — по звонкам, по лимитам, по карточкам… И значительная их часть перепродавалась тут же за забором, но уже по цене, более соответствующей реальности. «Инфокар» же, будучи структурой коммерческой, оттянул на себя все «подзаборные» продажи, получая на каждой машине сотни процентов защищенного от инфляции навара. Защищенного потому, что доллары ходили по стране наравне с рублями и продажа шла только за валюту. На худой конец — за рубли по биржевому курсу плюс несколько процентов на покрытие возможных потерь, и с немедленной конвертацией.
Понятно, что любая схема быстрого обогащения может действовать только на исторически коротком отрезке времени. По мере возникновения внешних обстоятельств, осложняющих жизнь, появлялись все новые варианты действий.
Каждая законодательная или ведомственная новация получала достойный отпор, либо спокойно подготовленный загодя, либо возникший в результате интенсивного мозгового штурма с бессонными ночами, криками, взаимными оскорблениями и валокордином. Решения были изящны и сверхнадежны.
Бешеная инфляция требовала немедленного принятия эффективных мер для защиты капиталов. Платон разработал и реализовал схему с участием некой иностранной компании, через которую должна была проходить вся выручка за машины. При этом в «Инфокар» возвращались только те деньги, которые были необходимы для расчетов с Заводом и для поддержания жизнедеятельности фирмы.
Все остальное оседало в Швейцарии.
Расстановка сил в верхнем эшелоне сИнфокара» определилась сама собой.
Генеральным был Платон. Однако значительную часть времени он проводил за границей, отслеживая движение денег и определяя направления инвестиций, а если залетал в Москву, то начинал трудно предсказуемое передвижение по разнообразным инстанциям, плетя паутину интриг, цель которых определялась только в тот момент, когда все ниточки уже приобретали необходимую прочность на разрыв. В конторе Платон появлялся ближе к ночи, немедленно собирал всех, скороговоркой сообщал о достигнутых договоренностях, спрашивал, как дела и что нового, и, не дослушав ответы до конца, переходил к директивам, суть которых часто состояла в том, что такое-то количество машин надо продать такому-то по заводской цене.
Или отдать бесплатно. Но чтобы все по закону. Ларри, займись!
Поэтому первым лицом фактически был Муса, замкнувший на себя бухгалтерию, кадры, вопросы безопасности, взаимоотношения с городским и районным начальством, а также запутанные и неструктурированные вопросы внутреннего инфокаровского устройства. В коммерции он разбирался слабо и полностью передоверил эту область Ларри.
Ларри же, несмотря на то, что через него шли все товарные потоки, приносившие, в конечном счете, живые деньги, значился в штатном расписании всего лишь коммерческим директором, правда, с правом банковской подписи, и на большее не претендовал. Круг его внешних связей ограничивался Заводом, ГАИ и некоторыми другими структурами, которые могли оказывать хоть какое-то влияние на процесс приобретения и эксплуатации транспортных средств. Прочие контакты Ларри отсекал, а если, по настоянию Платона, ему и приходилось принимать участие в каких-либо протокольных мероприятиях, то он подчеркнуто держался в тени, в светских беседах и дискуссиях участия не принимал и довольно талантливо изображал из себя застенчивого и скромного провинциала, занятого скучными и малоинтересными для окружающих делами, — этакого старательного крота-работягу.
И взгляды присутствовавших на этих мероприятиях людей, завороженных красноречием Платона, немногословным обаянием Мусы и бьющей через край общительностью Марка, скользили мимо пристроившегося где-то на периферии грузина, чье безразличие к происходящему плохо скрывала дежурная вежливая улыбка, робко прятавшаяся в соломенных усах.
Что касается Марка, то он, смирившись с тем, что при живом Мусе ему никогда не стать самым главным, решил сделаться самым нужным. Он попытался было влезть в деятельность Ларри, но потерпел сокрушительное поражение. Ларри, который демонстративно не вмешивался в чужие дела, к себе никого не допускал.
Попытки Марка принять участие в переговорах по автомобильным проектам, чему Ларри формально воспрепятствовать не мог, привели к тому, что переговоры эти стали проводиться за пределами центрального офиса, в местах, известных только Ларри.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121