Бриггс улыбнулся в ответ, поднялся с сиденья, на котором примостился в ожидании пустого «Крота», подошел к Давыдову.
– Еще немного – и отправимся домой, Арго, – сказал он, называя Олега сокращенно от официального псевдонима Аргонавт. Подлинное имя его больше не звучало, останки Олега Давыдова, переданные местными властями русским представителям из Балтийского пароходства, давно покоились на одном из ленинградских кладбищ.
– Забавная машинка, – в тон ему ответил Олег. – Не прочь и я на ней прокатиться…
– Прокатишься, – заверил Сократ. – На полигоне… На тебя есть более серьезные виды, парень. Но и за этот подводный вояж мы получим по Бронзовой звезде.
– За что? – спросил Олег.
– Эта награда выдается в нашей армии за участие в одном сражении.
– Но о каком сражении может идти речь? – удивился Олег. – Вокруг так тихо…
– Это здесь тихо. Для того чтобы создать для нас тишину, стараются другие…
VI
– Нравственность важнее арифметики, – лаконично отвечал Иван Авдеевич, когда его, капитана 3 ранга Папуловского, спрашивали: как случилось, что он отказался от учебы на высших командирских курсах и, будучи уже старпомом, подался на философский факультет университета, а потом вообще перешел в политработники. И только кавторангу Коршуну, с которым плавал вместе уже третий год, в дружеской беседе за чашкой травяного чая, заваривать который он был великий мастак, замполит рассказал о причинах такой перемены более обстоятельно, хотя командир «Громобоя» был одним из немногих, кто на эту тему не любопытствовал.
– Перечитывал я как-то статьи Фридриха Энгельса об армиях Европы, написанные им во время Восточной или, как у нас принято говорить, Крымской войны. Энгельс безоговорочно утверждает, что русский солдат является одним из самых упорных в Европе. Его упорство, пишет Энгельс, почти не уступает упорству английских и некоторых австрийских батальонов. Ему свойственно то, что Джон Буль хвастливо приписывает себе: русский не чувствует, что побит… Всегда считалось, что легче русских перестрелять, чем заставить их отступить.
– Читал я эту работу, – отозвался Коршун. – И Бисмарка тоже… Не случайно железный канцлер не советовал соотечественникам трогать русского медведя в его берлоге.
– Это так, – согласился Папуловский и достал из кармана записную книжку, – но посмотри, что говорится у Энгельса дальше. Основной недостаток русских солдат состоит в том, что они – самые неповоротливые в мире. Они не годятся для службы ни в легкой пехоте, ни в легкой кавалерии… Русские, будучи подражателями во всем, выполняют все, что им прикажут, или все, что их заставят сделать, но они не сделают ничего, если им придется действовать на свою ответственность… Обидно такое слышать?
– Конечно, – согласился командир «Громобоя». – Но когда это было. Известно, что и классики дают маху.
– Верно, дела давно минувших дней. В русском народе таятся невообразимые запасы инициативной самодеятельности, стоит их только раскрепостить… Да что я тебе доказываю, Афанасий Иванович, историю революции ты знаешь не хуже меня. Но стоило отказаться от диалектического принципа опоры на самостоятельную активность народа и за двадцать лет попустительства мы вырастили поколение инертных в общественном отношении людей, нравственных в социальном смысле уродов, исповедующих циничный эгоизм и принцип «моя хата с краю».
– И тут ты прав, комиссар…
– И вот прочитал я давний упрек Энгельса русскому солдату и всполошился. Действительно, до каких пор мы будем оставаться подражателями во всем?! Как воспитать в русских людях самостоятельность в мышлении, в поступках, поведении, будь то модная одежда, современная музыка, новые станки или автомобили. Ведь от самостоятельности нас исправно отучали все эти годы… Посмотри, что получилось в этом году с заготовкой кормов, когда партия провозгласила курс на предоставление широких прав колхозам и совхозам?!
– Читаю газеты, – усмехнулся Коршун. – На местах ждали команды косить, а наверху боялись подтолкнуть: обвинят, что вмешиваемся в прерогативу хозяйств. Так первый укос и провалился…
– Вот именно, – подхватил Папуловский. – А меня это давно уже мучило… Вот и подумал: не взяться ли мне самому за этот самый человеческий фактор, о котором так много говорят.
– Ты мог заняться этим, став командиром корабля, – заметил Коршун.
– Не скажи… У тебя одно оружие – приказ. И огромная ответственность за действия экипажа. Конечные действия… Ты имеешь дело уже с результатом человеческого фактора, хотя, конечно, тоже воспитываешь матросов и офицеров. Но до формирования качеств, которые позволят нашему матросу обрести инициативную натуру, руки у тебя попросту не доходят. И у меня в командирской ипостаси не дойдут. А ведь надо помнить, что матросы «Громобоя» уходят от нас в мирную жизнь, чтобы там определенным образом устроить ее. Каким образом – это ни тебе, ни мне, ни Отечеству нашему не безразлично. Вот и взял я на себя миссию – готовить на корабле не только добрых морских пограничников, но и будущих вожаков там, на гражданке.
– Всегда и во всем полагайся на меня, комиссар, – сказал Коршун, поднялся и стиснул Папуловскому руку.
Теперь они стояли на мостике «Громороя» и настороженно смотрели на белый борт «Балтийской звезды», с которой они уже не однажды сталкивались и от которой могли ждать самой изощренной пакости.
– Интересно, какой флаг она поднимет в этот раз, – подал голос старший помощник капитан-лейтенант Виктор Дудко.
– В последний раз она шла из Стокгольма в Хельсинки под панамским, – сказал замполит.
– А сейчас может поднять либерийский, – проворчал Коршун, не отрывая глаз от форштевня судна, к которому стремительно приближался на сходящемся курсе «Громовой». – Может и Веселый Роджерс поднять, у них это не заржавеет… Эти мандрилы и не такое отколупнут. Десять лево!
– Есть десять лево! – отрапортовал рулевой, и нос «Громобоя» несколько отодвинулся, корабль обгонял «Балтийскую звезду», избегая опасного сближения.
В Москве готовились ко Всемирному фестивалю молодежи, столица принимала гостей, когда стало известно о затеваемой провокации, в которой ключевую роль должна была сыграть «Балтийская звезда»
Погрузившаяся на теплоход банда эмигрантских отщепенцев, набранных в Соединенных Штатах и Западной Европе, должна была выйти из Стокгольма в Хельсинки, по пути подойти к одному из эстонских островов, высадиться там и устроить демонстрацию, потребовав не больше не меньше как выхода прибалтийских республик из Союза Советских Социалистических Республик. Тогда подобный лозунг был еще в диковину, но лиха беда начало.
Задачу – не допустить высадки – возложили на пограничные сторожевые корабли «Громобой» и «Смелый». Дела предстояло не из легких. На борту «Балтийской звезды» находилось около сотни западных журналистов, телеоператоры и фотокорреспонденты, сотрудники радиостанций «Голос Америки», «Свободная Европа», эмиссары Информационного агентства США – главной базы «психологической войны» против России и остального демократического мира.
Надо было не допустить нарушения морской границы, не позволить никаких высадок хотя бы и на необитаемые острова и не поддаться при этом ни на какие провокации.
С миссией этой «Громобой» и «Смелый» справились успешно. Несолоно хлебавши «Балтийская звезда» отвернула от советских берегов и пришла в Хельсинки, где финские власти отказались выпустить хулиганствующих молодчиков на берег. Они помитинговали на борту судна и вынуждены были возвратиться в Швецию.
А вот во время совещания министров иностранных дел в столице Финляндии по поводу десятилетия подписания хельсинского Заключительного акта организаторы пропагандистской акции попытались обойти финский закон, который запрещает демонстрации иностранцев. За два дня до нового прихода теплохода-диверсанта в Хельсинки срочно собрали свору политических проходимцев, назвали ее «группой по контролю за выполнением Заключительного акта общеевропейского совещания» и поручили ей пригласить собравшуюся на «Балтийской звезде» компанию.
Когда теплоход появился в порту, его поставили на самый дальний причал. Ровно в полдень от борта началась процессия эмигрантских наемников, которые кощунственно, будто щитом, прикрыли свои грязные намерения большим бело-синим флагом Финляндии – они несли его перед собой.
Шествие направилось на кладбище, которое с незапамятных времен названо было Чумным. У могильного камня, под которым лежали тридцать два белогвардейца, отправившиеся в 1919 году на Петроград с генералом Юденичем во главе, с утра дежурил отряд операторов западных телекомпаний, добрая рота фотокорреспондентов и теплая компашка «борцов за права человека».
Вот каких «пассажиров» и на какие политические дебоши возила белоснежная «Балтийская звезда», полным ходом уходившая сейчас от русской морской границы.
«Громобой» пересек ее курс и вышел к правому борту. На этом крыле мостика никого не было. Палубы лайнера были пусты.
Ни одного человека…
– Свяжитесь с ними на шестнадцатом канале, – приказал командир.
Старпом Виктор Дудко включил ультракоротковолновую рацию на том диапазоне частот, который считался обиходным в международном мореплавнии.
– «Baltic Star» «Baltic Star»! – позвал капита-н-лейтенант на английском языке – Speaking Soviet seafrontier. Answer! Reply!
В динамике щелкнуло, затем послышалось покашливание, затем чей-то голос насмешливо спросил:
– Капитан второго ранга Коршун? Доброе утро, Афанасий Иванович… Не слишком ли вы суетитесь вокруг нашей коробки? Ведь мы сейчас в открытом море… А ходили в вашу сторону на рыбалку, там отлично берет на блесну треска. Приглашаем на уху, кавторанг!
Капитан-лейтенант Дудко хотел отключить УКВ-станцию, но Коршун жестом остановил его.
– Пусть поговорит… Болтливость – признак слабости, – сказал он.
ГЛАВА ВТОРАЯ
I
«Как бы не опоздать к назначенному часу», – подумал с тревогой Олег Давыдов и, вскинув руку, взглянул на электронные часы с калькулятором – их ему недавно подарил Джон Бриггс.
«Новый старый друг», – усмехнулся штурман.
Нынешние их отношения с бывшим судовым врачом складывались своеобразно.
По составленному для него плану действия, Олег Давыдов, когда появился в фирме «Эвалд Юхансон и компания», не должен был подозревать, что направляется прямиком в логово тех, кто организовал переход Бориса Кунина. Сначала им занимались различные люди из «Осьминога», потом подключился сам Стив Фергюссон, и лишь на том этапе, когда стало ясно, что парень созрел, в дело вступил Джон Бриггс, хотя до этого он незримо присутствовал на всех беседах с Олегом.
Неожиданное появление Джона Бриггса должно было внести дополнительный стресс в душевное состояние Давыдова. И оно внесло. Джон Бриггс получил от возмущенного Олега по физиономии. Штурман бил в четверть силы. Олегу не пришлось разыгрывать гнев, он и в самом деле испытал удовольствие, врезав бывшему другу, который оказался агентом ЦРУ.
Джон Бриггс понимал, что Давыдову надо сказать правду. Не всю, разумеется, но знать какую-то часть правды Давыдов заслужил. О разведывательной деятельности в России он, естественно, и не заикнулся, но о способе внедрения, подмене погибшего парнишки двойником поведал в деталях.
– Долго же пришлось тебе притворяться, – хмыкнул Давыдов.
Джон Бриггс уловил в голосе штурмана пренебрежительный оттенок, это задело его и он не сдержался:
– Думаешь, это все так просто? – сказал он.
– Знаю, что не просто… Я бы не смог.
– Теперь сможешь, – уверил его Бриггс. – Ты уже переступил через себя.
Поначалу Олег хотел возмутиться, сказать, что если он и согласился быть с ними, то это вовсе не означает, будто он готов напялить на себя чужую личину, но досчитал мысленно до десяти и понял:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
– Еще немного – и отправимся домой, Арго, – сказал он, называя Олега сокращенно от официального псевдонима Аргонавт. Подлинное имя его больше не звучало, останки Олега Давыдова, переданные местными властями русским представителям из Балтийского пароходства, давно покоились на одном из ленинградских кладбищ.
– Забавная машинка, – в тон ему ответил Олег. – Не прочь и я на ней прокатиться…
– Прокатишься, – заверил Сократ. – На полигоне… На тебя есть более серьезные виды, парень. Но и за этот подводный вояж мы получим по Бронзовой звезде.
– За что? – спросил Олег.
– Эта награда выдается в нашей армии за участие в одном сражении.
– Но о каком сражении может идти речь? – удивился Олег. – Вокруг так тихо…
– Это здесь тихо. Для того чтобы создать для нас тишину, стараются другие…
VI
– Нравственность важнее арифметики, – лаконично отвечал Иван Авдеевич, когда его, капитана 3 ранга Папуловского, спрашивали: как случилось, что он отказался от учебы на высших командирских курсах и, будучи уже старпомом, подался на философский факультет университета, а потом вообще перешел в политработники. И только кавторангу Коршуну, с которым плавал вместе уже третий год, в дружеской беседе за чашкой травяного чая, заваривать который он был великий мастак, замполит рассказал о причинах такой перемены более обстоятельно, хотя командир «Громобоя» был одним из немногих, кто на эту тему не любопытствовал.
– Перечитывал я как-то статьи Фридриха Энгельса об армиях Европы, написанные им во время Восточной или, как у нас принято говорить, Крымской войны. Энгельс безоговорочно утверждает, что русский солдат является одним из самых упорных в Европе. Его упорство, пишет Энгельс, почти не уступает упорству английских и некоторых австрийских батальонов. Ему свойственно то, что Джон Буль хвастливо приписывает себе: русский не чувствует, что побит… Всегда считалось, что легче русских перестрелять, чем заставить их отступить.
– Читал я эту работу, – отозвался Коршун. – И Бисмарка тоже… Не случайно железный канцлер не советовал соотечественникам трогать русского медведя в его берлоге.
– Это так, – согласился Папуловский и достал из кармана записную книжку, – но посмотри, что говорится у Энгельса дальше. Основной недостаток русских солдат состоит в том, что они – самые неповоротливые в мире. Они не годятся для службы ни в легкой пехоте, ни в легкой кавалерии… Русские, будучи подражателями во всем, выполняют все, что им прикажут, или все, что их заставят сделать, но они не сделают ничего, если им придется действовать на свою ответственность… Обидно такое слышать?
– Конечно, – согласился командир «Громобоя». – Но когда это было. Известно, что и классики дают маху.
– Верно, дела давно минувших дней. В русском народе таятся невообразимые запасы инициативной самодеятельности, стоит их только раскрепостить… Да что я тебе доказываю, Афанасий Иванович, историю революции ты знаешь не хуже меня. Но стоило отказаться от диалектического принципа опоры на самостоятельную активность народа и за двадцать лет попустительства мы вырастили поколение инертных в общественном отношении людей, нравственных в социальном смысле уродов, исповедующих циничный эгоизм и принцип «моя хата с краю».
– И тут ты прав, комиссар…
– И вот прочитал я давний упрек Энгельса русскому солдату и всполошился. Действительно, до каких пор мы будем оставаться подражателями во всем?! Как воспитать в русских людях самостоятельность в мышлении, в поступках, поведении, будь то модная одежда, современная музыка, новые станки или автомобили. Ведь от самостоятельности нас исправно отучали все эти годы… Посмотри, что получилось в этом году с заготовкой кормов, когда партия провозгласила курс на предоставление широких прав колхозам и совхозам?!
– Читаю газеты, – усмехнулся Коршун. – На местах ждали команды косить, а наверху боялись подтолкнуть: обвинят, что вмешиваемся в прерогативу хозяйств. Так первый укос и провалился…
– Вот именно, – подхватил Папуловский. – А меня это давно уже мучило… Вот и подумал: не взяться ли мне самому за этот самый человеческий фактор, о котором так много говорят.
– Ты мог заняться этим, став командиром корабля, – заметил Коршун.
– Не скажи… У тебя одно оружие – приказ. И огромная ответственность за действия экипажа. Конечные действия… Ты имеешь дело уже с результатом человеческого фактора, хотя, конечно, тоже воспитываешь матросов и офицеров. Но до формирования качеств, которые позволят нашему матросу обрести инициативную натуру, руки у тебя попросту не доходят. И у меня в командирской ипостаси не дойдут. А ведь надо помнить, что матросы «Громобоя» уходят от нас в мирную жизнь, чтобы там определенным образом устроить ее. Каким образом – это ни тебе, ни мне, ни Отечеству нашему не безразлично. Вот и взял я на себя миссию – готовить на корабле не только добрых морских пограничников, но и будущих вожаков там, на гражданке.
– Всегда и во всем полагайся на меня, комиссар, – сказал Коршун, поднялся и стиснул Папуловскому руку.
Теперь они стояли на мостике «Громороя» и настороженно смотрели на белый борт «Балтийской звезды», с которой они уже не однажды сталкивались и от которой могли ждать самой изощренной пакости.
– Интересно, какой флаг она поднимет в этот раз, – подал голос старший помощник капитан-лейтенант Виктор Дудко.
– В последний раз она шла из Стокгольма в Хельсинки под панамским, – сказал замполит.
– А сейчас может поднять либерийский, – проворчал Коршун, не отрывая глаз от форштевня судна, к которому стремительно приближался на сходящемся курсе «Громовой». – Может и Веселый Роджерс поднять, у них это не заржавеет… Эти мандрилы и не такое отколупнут. Десять лево!
– Есть десять лево! – отрапортовал рулевой, и нос «Громобоя» несколько отодвинулся, корабль обгонял «Балтийскую звезду», избегая опасного сближения.
В Москве готовились ко Всемирному фестивалю молодежи, столица принимала гостей, когда стало известно о затеваемой провокации, в которой ключевую роль должна была сыграть «Балтийская звезда»
Погрузившаяся на теплоход банда эмигрантских отщепенцев, набранных в Соединенных Штатах и Западной Европе, должна была выйти из Стокгольма в Хельсинки, по пути подойти к одному из эстонских островов, высадиться там и устроить демонстрацию, потребовав не больше не меньше как выхода прибалтийских республик из Союза Советских Социалистических Республик. Тогда подобный лозунг был еще в диковину, но лиха беда начало.
Задачу – не допустить высадки – возложили на пограничные сторожевые корабли «Громобой» и «Смелый». Дела предстояло не из легких. На борту «Балтийской звезды» находилось около сотни западных журналистов, телеоператоры и фотокорреспонденты, сотрудники радиостанций «Голос Америки», «Свободная Европа», эмиссары Информационного агентства США – главной базы «психологической войны» против России и остального демократического мира.
Надо было не допустить нарушения морской границы, не позволить никаких высадок хотя бы и на необитаемые острова и не поддаться при этом ни на какие провокации.
С миссией этой «Громобой» и «Смелый» справились успешно. Несолоно хлебавши «Балтийская звезда» отвернула от советских берегов и пришла в Хельсинки, где финские власти отказались выпустить хулиганствующих молодчиков на берег. Они помитинговали на борту судна и вынуждены были возвратиться в Швецию.
А вот во время совещания министров иностранных дел в столице Финляндии по поводу десятилетия подписания хельсинского Заключительного акта организаторы пропагандистской акции попытались обойти финский закон, который запрещает демонстрации иностранцев. За два дня до нового прихода теплохода-диверсанта в Хельсинки срочно собрали свору политических проходимцев, назвали ее «группой по контролю за выполнением Заключительного акта общеевропейского совещания» и поручили ей пригласить собравшуюся на «Балтийской звезде» компанию.
Когда теплоход появился в порту, его поставили на самый дальний причал. Ровно в полдень от борта началась процессия эмигрантских наемников, которые кощунственно, будто щитом, прикрыли свои грязные намерения большим бело-синим флагом Финляндии – они несли его перед собой.
Шествие направилось на кладбище, которое с незапамятных времен названо было Чумным. У могильного камня, под которым лежали тридцать два белогвардейца, отправившиеся в 1919 году на Петроград с генералом Юденичем во главе, с утра дежурил отряд операторов западных телекомпаний, добрая рота фотокорреспондентов и теплая компашка «борцов за права человека».
Вот каких «пассажиров» и на какие политические дебоши возила белоснежная «Балтийская звезда», полным ходом уходившая сейчас от русской морской границы.
«Громобой» пересек ее курс и вышел к правому борту. На этом крыле мостика никого не было. Палубы лайнера были пусты.
Ни одного человека…
– Свяжитесь с ними на шестнадцатом канале, – приказал командир.
Старпом Виктор Дудко включил ультракоротковолновую рацию на том диапазоне частот, который считался обиходным в международном мореплавнии.
– «Baltic Star» «Baltic Star»! – позвал капита-н-лейтенант на английском языке – Speaking Soviet seafrontier. Answer! Reply!
В динамике щелкнуло, затем послышалось покашливание, затем чей-то голос насмешливо спросил:
– Капитан второго ранга Коршун? Доброе утро, Афанасий Иванович… Не слишком ли вы суетитесь вокруг нашей коробки? Ведь мы сейчас в открытом море… А ходили в вашу сторону на рыбалку, там отлично берет на блесну треска. Приглашаем на уху, кавторанг!
Капитан-лейтенант Дудко хотел отключить УКВ-станцию, но Коршун жестом остановил его.
– Пусть поговорит… Болтливость – признак слабости, – сказал он.
ГЛАВА ВТОРАЯ
I
«Как бы не опоздать к назначенному часу», – подумал с тревогой Олег Давыдов и, вскинув руку, взглянул на электронные часы с калькулятором – их ему недавно подарил Джон Бриггс.
«Новый старый друг», – усмехнулся штурман.
Нынешние их отношения с бывшим судовым врачом складывались своеобразно.
По составленному для него плану действия, Олег Давыдов, когда появился в фирме «Эвалд Юхансон и компания», не должен был подозревать, что направляется прямиком в логово тех, кто организовал переход Бориса Кунина. Сначала им занимались различные люди из «Осьминога», потом подключился сам Стив Фергюссон, и лишь на том этапе, когда стало ясно, что парень созрел, в дело вступил Джон Бриггс, хотя до этого он незримо присутствовал на всех беседах с Олегом.
Неожиданное появление Джона Бриггса должно было внести дополнительный стресс в душевное состояние Давыдова. И оно внесло. Джон Бриггс получил от возмущенного Олега по физиономии. Штурман бил в четверть силы. Олегу не пришлось разыгрывать гнев, он и в самом деле испытал удовольствие, врезав бывшему другу, который оказался агентом ЦРУ.
Джон Бриггс понимал, что Давыдову надо сказать правду. Не всю, разумеется, но знать какую-то часть правды Давыдов заслужил. О разведывательной деятельности в России он, естественно, и не заикнулся, но о способе внедрения, подмене погибшего парнишки двойником поведал в деталях.
– Долго же пришлось тебе притворяться, – хмыкнул Давыдов.
Джон Бриггс уловил в голосе штурмана пренебрежительный оттенок, это задело его и он не сдержался:
– Думаешь, это все так просто? – сказал он.
– Знаю, что не просто… Я бы не смог.
– Теперь сможешь, – уверил его Бриггс. – Ты уже переступил через себя.
Поначалу Олег хотел возмутиться, сказать, что если он и согласился быть с ними, то это вовсе не означает, будто он готов напялить на себя чужую личину, но досчитал мысленно до десяти и понял:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72