Но что более важно, у меня круглосуточная охрана. Один из них всегда здесь. Я склонен больше доверять преданности своих служащих, чем любому механическому приспособлению, которое могу купить. – Тут синьор Ла Капра добавил тепла в свою улыбку. – Может оыть, это делает меня старомодным, но я верю в эти ценности – верность и честь.
– Несомненно, – просто сказал Брунетти, но улыбнулся, чтобы показать, что он понял. – А вы позволяете посетителям взглянуть на другие предметы из вашей коллекции? Если судить по этому, – сказал Брунетти, обводя рукой всю комнату, – она должна быть очень внушительной.
– Ах, комиссар, я сожалею, – сказал Ла Капра, слегка качнув головой, – но боюсь, что прямо сейчас это невозможно.
– Неужели? – вежливо вопросил Брунетти.
– Видите ли, помещение, где я планирую разместить их, еще не удовлетворяет меня. Освещение, паркет, даже потолочные панели – ничто мне не нравится, поэтому мне было бы неловко, да, именно неловко, проводить туда кого-нибудь. Но я буду счастлив пригласить вас на осмотр коллекции, когда комната будет окончательно отделана и станет… – он замолчал, ища подходящее завершающее слово, и наконец нашел: – Презентабельной.
– Вы очень добры, синьор. Так я могу рассчитывать на еще один визит?
Ла Капра кивнул, но не улыбнулся.
– Я понимаю, что вы очень занятой человек, – сказал Брунетти и поднялся.
Странное для любителя искусства нежелание, подумал он, продемонстрировать свою коллекцию человеку, который выказал себя почитателем и ценителем прекрасного. Брунетти с таким еще не встречался. И еще более странно, что во время этого разговора о местной преступности Ла Капра не счел нужным упомянуть ни один из двух инцидентов, которые на этой неделе сотрясли спокойствие Венеции и жизнь людей, которые, как и он сам, любили красоту.
Увидев, что Брунетти встал, Ла Капра тоже поднялся и сопроводил его к двери. Он даже прошел с ним по лестнице, по открытому дворику и до парадной двери палаццо. Он сам ее открыл и придержал, пока Брунетти выходил наружу. Они обменялись сердечным рукопожатием, и Ла Капра остался тихо стоять в дверях, а Брунетти пустился в обратный путь в сторону площади Сан-Поло.
Глава 20
После получаса, проведенного с Ла Капрой, Брунетти не хотел тут же вляпаться в разговор с Паттой, но все же решил вернуться в квестуру, посмотреть, нет ли каких сообщений. Звонили двое: Джулио Каррара просил позвонить ему в Рим, и Флавия Петрелли сказала, что позвонит попозже днем.
Он заставил оператора соединить его с Римом и скоро беседовал с майором. Каррара не терял времени на личные разговоры, а немедленно приступил к Семенцато.
– Гвидо, мы тут нашли кое-что. Похоже, он завяз глубже, чем мы думали.
– И во что это он влип?
– Два дня назад мы остановили груз алебастровых пепельниц, пришедший в Ливорно из Гонконга, на пути к оптовику в Вероне. Обычное дело – он получает пепельницы, клеит на них ярлыки «Сделано в Италии» и продает.
– А почему вы задержали груз? Это вроде не из той области, которой вы там занимаетесь.
– Один из наших человечков просигналил, что неплохо бы к нему присмотреться.
– Из-за ярлыков? – спросил Брунетти, все еще не понимая. – Разве это не то, чем занимаются ребята из финансового управления?
– О, им-то заплатили, – небрежно сказал Каррара, – так что груз целым и невредимым прибыл бы в Верону. Но он нам позвонил из-за того, что мы нашли там помимо пепельниц.
Брунетти умел понимать намеки.
– Что вы нашли?
– Знаешь, что такое Ангкор-Ват?
– В Камбодже?
– Если это спрашиваешь, значит, знаешь. В четырех контейнерах были статуи оттуда.
– Ты уверен? – Сказав это, Брунетти пожалел, что не сформулировал вопрос иначе.
– Неуверенных здесь не держат, – ответил Каррара, но лишь в качестве простого разъяснения. – Три статуи засекли в Бангкоке несколько лет назад, но они исчезли с рынка раньше, чем тамошняя полиция успела конфисковать их.
– Джулио, я не понимаю, на чем основывается ваша уверенность, что они из Ангкор-Вата.
– Французские художники часто рисовали весь храмовый комплекс, когда Камбоджа еще была колонией, а потом многие там фотографировали. Две статуи из найденных в грузе были засняты, так что мы уверены.
– Когда были сделаны фотографии? – спросил Брунетти.
– В восемьдесят пятом году. Группа археологов из какого-то американского университета провела там несколько месяцев, рисуя и фотографируя, но потом война придвинулась слишком близко, и им пришлось выбираться оттуда. У нас есть копии всех их работ. Так что мы абсолютно уверены насчет этих двух статуй, а две другие скорее всего оттуда же.
– Есть мысли, куда их могли везти?
– Нет. Пока нам известен только адрес оптовика в Вероне.
– Вы что-то предпринимаете?
– Двое наших наблюдают за складом в Ливорно. Там жучок на телефоне, и в веронском офисе тоже.
Хотя такая реакция на обнаружение четырех статуй показалась Брунетти необычной, он оставил это при себе.
– А как насчет оптовика? Вы что-нибудь о нем знаете?
– Нет, он для нас личность новая. На него вообще ничего нет. Даже финансисты не завели на него папку.
– И что ты думаешь?
Каррара ответил не сразу.
– Я думаю, он чист. И это, возможно, значит, что кто-нибудь заберет статуи перед доставкой груза.
– Где? Как? – спросил Брунетти и добавил: – Кто-нибудь знает, что вы вскрывали контейнеры?
– Не думаю. Мы попросили финансовую полицию закрыть таможенный склад и устроить большое представление по вскрытию груза кружев, поступившего с Филиппин. Пока они занимались этим, мы залезли в пепельницы, но закрыли контейнеры и оставили все как есть.
– А что там с кружевами?
– А, обычное дело. Вдвое больше, чем задекларировано, так что они все конфисковали и теперь пытаются подсчитать, на сколько их оштрафовать.
– А пепельницы?
– А они еще на таможне.
– И что вы собираетесь предпринять?
– Я не веду это дело, Гвидо. За него взялось миланское отделение. Я поговорил с коллегой, принявшим дело, и он сказал, что хочет забрать тех, кто явится за статуями.
– А ты?
– Я бы позволил им вывезти груз и попробовал проследить за ними.
– А если они возьмут только статуи? – поинтересовался Брунетти.
– У нас на складе круглосуточно дежурит группа, так что мы их не пропустим. Кроме того, те, кого пошлют за статуями, скорее всего люди маленькие – знают только, куда доставить, так что нет никакого смысла их арестовывать.
Наконец Брунетти спросил:
– Джулио, а не слишком ли вы мудрите с этими четырьмя статуями? И ты еще не сказал, как это связано с Семенцато.
– Мы сами тоже не очень-то понимаем, но тот человек, который нам позвонил, сказал, что люди в Венеции – он подразумевал полицию, Гвидо, – могут этим заинтересоваться. – Прежде чем Брунетти успел его перебить, Каррара продолжил: – Он не стал объяснять, что это значит, но зато сказал, что будут еще грузы. Этот лишь один из многих.
– И все с Дальнего Востока? – спросил Брунетти.
– Он не сказал.
– И что, здесь большой рынок для таких вещей?
– Не здесь, не в Италии, но в Германии – несомненно, и довольно легко доставить предметы туда, если уж они прибыли в Италию.
Ни один итальянец не взял бы на себя труд спрашивать, почему груз не направляют прямо в Германию. Немцы, как всем было известно, уважали закон и считали себя обязанными ему следовать, в отличие от итальянцев, которые видели в законе нечто, что надо сперва пощупать, а потом обойти.
– Как насчет стоимости, цены? – спросил Брунетти, чувствуя себя натуральным торгашом-венецианцем.
– Небывалая, не из-за красоты статуй, но потому, что они из Ангкор-Вата.
– Их можно продать на открытом рынке? – спросил Брунетти, думая о комнате, которую отделал на третьем этаже своего палаццо синьор Ла Капра, и прикидывая, сколько может быть еще таких синьоров ла капра.
Каррара снова замолчал, обдумывая, как ответить на вопрос.
– Нет, скорее всего, нет. Но это не значит, что для них нет рынка.
– Я понял. – Мало на что рассчитывая, он все же спросил: – Джулио, а нет ли у тебя чего на человека по имени Ла Капра, Кармелло Ла Капра? Из Палермо. – Он рассказал про совпадения зарубежных поездок его и Семенцато.
После небольшой паузы Каррара ответил:
– Имя кажется смутно знакомым, но прямо сразу на ум ничего не приходит. Дай мне час-другой, я потыкаю в компьютер и посмотрю, что у нас на него есть.
Брунетти спросил из чисто профессионального любопытства:
– И много там в вашем компьютере всякого?
– Полно, – ответствовал Каррара с явной гордостью в голосе. – У нас есть списки по названию, городу, столетию, виду искусства, по художнику, технике изображения. Называешь что-то похищенное или подделанное, и мы лезем в компьютер. Преступник найдется под своим именем, или по сообщникам, или по имеющимся у него прозвищам.
– Синьор Ла Капра не из тех, кто позволит давать себе прозвища, – сообщил Брунетти.
– А, один из этих, ага? Ну, значит, должен быть в файле «Палермо», – сказал Каррара и добавил: – Весьма объемистый файл. – Он выждал секунду, чтобы дать Брунетти время оценить замечание, потом спросил: – Есть ли какой-то вид искусства, которым он интересуется, какая-то техника?
– Китайская керамика, – предположил Брунетти.
– А-а-а, – вскричал Каррара чуть ли не фальцетом, – вот откуда это имечко! Я не помню точно, что там было, но если это застряло у меня в памяти, то есть и в компьютере. Можно, я тебе перезвоню, Гвидо?
– Я был бы очень признателен, Джулио. – Потом просто из любопытства он спросил: – А не может случиться, что в Верону пошлют тебя?
– Нет, не думаю. Ребята в Милане, пожалуй, лучшие из имеющихся. Я бы поехал только в том случае, если бы оказалось, что это связано с каким-то из дел, по которым я здесь работаю.
– Ну ладно тогда. Позвони мне, если у тебя есть что-нибудь на Ла Капра. Я буду тут весь день. И спасибо, Джулио.
– Не благодари заранее, – сказал Каррара и повесил трубку прежде, чем Брунетти успел ответить.
Он позвонил синьорине Элеттре и поинтересовался, получила ли она информацию о телефонных разговорах Ла Капры и Семенцато, и с радостью узнал, что помимо переговоров между их домами и офисами, выявленных «Телекомом», она нашла еще довольно много звонков с этих номеров в зарубежные отели, где кто-то из них останавливался.
– Хотите, я принесу их вам наверх, синьор?
– Да, спасибо, синьорина.
Ожидая ее, он открыл дело Бретт и набрал номер, который был там записан. Он прослушал семь гудков, но ответа не было. Значило ли это, что она приняла его совет и покинула город, чтобы побыть в Милане? Может быть, Флавия и звонила ему, чтобы сказать об этом.
Его размышления были прерваны прибытием синьорины Элеттры, сегодня в мрачно-сером; мрачным ее наряд казался до тех пор, пока он не глянул ниже и не увидел черные чулки с умопомрачительным рисунком – в цветах, что ли, – и красные туфли с такими каблуками, какие Паола вряд ли решилась бы надеть даже в юности.
Она подошла к его столу и положила перед ним коричневый скоросшиватель.
– Я обвела те звонки, которые пересекаются, – объяснила она.
– Спасибо, синьорина. У вас осталась копия?
Она кивнула.
– Хорошо. Пожалуйста, запросите еще информацию о телефонных разговорах из антикварной лавки Франческо Мурино, на площади Санта-Мария-Формоза, и посмотрите, звонили ли ему Ла Капра или Семенцато. Я также хотел бы знать, звонил ли он кому-то из них.
– Я позволила себе позвонить в «Американ Телефон энд Телеграф» в Нью-Йорк, – сказала синьорина Элеттра, – и спросила, не проверят ли они, пользовался ли кто-нибудь из них международными телефонными картами. Ла Капра пользовался. Человек, с которым я говорила, сказал, что пришлет нам факсом список его звонков за последние два года. Может быть, я получу его сегодня попозже.
– Синьорина, вы с ним сами разговаривали?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39