– спросил пораженный Брунетти. – По-английски? Приятель в Банке Италии, да еще и английский?
– Конечно. Американец не говорил по-итальянски, хотя и работает в международном отделе.
Должен ли Брунетти быть шокирован этим обстоятельством? Наверное, да, потому что синьорина Элеттра, очевидно, была им шокирована.
– А как вышло, что вы говорите по-английски?
– Я возглавляла отдел переводов с английского и французского в Банке Италии, Dottore.
Он выпалил, не успев сдержаться:
– И вы оттуда ушли?
– У меня не было выбора, синьор, – сказала она, потом, видя его замешательство, объяснила: – Мой шеф попросил меня перевести письмо на английский для банка в Йоханнесбурге. – Она замолчала и нагнулась, чтобы вытащить еще одну бумагу. И это все ее объяснение?
– Извините, синьорина, но, боюсь, я не понял. Он попросил вас перевести письмо в Йоханнесбург? – Она кивнула. – И вы ушли из-за этого?
Ее глаза широко раскрылись.
– Ну конечно, синьор.
Он улыбнулся.
– Боюсь, я все еще не понимаю. Почему вам пришлось уйти?
Она посмотрела на него очень пристально, как будто вдруг поняла, что он совершенно не знает итальянского. Очень отчетливо она произнесла:
– Санкции.
– Санкции? – повторил он.
– Против ЮАР, синьор. Они тогда еще действовали, так что мне ничего не оставалось, кроме как отказаться переводить письмо.
– Вы имеете в виду санкции против их правительства? – спросил он.
– Конечно, синьор. Они были объявлены ООН, разве не так?
– Да, наверное. И поэтому вы не стали работать с письмом?
– Ну, ведь нет смысла накладывать санкции, если люди не собираются их исполнять, правда? – очень логично спросила она.
– Нет, по моим представлениям, нет смысла. А что потом случилось?
– А, он повел себя очень неприятно. Объявил мне взыскание. Пожаловался совету директоров. И никто из них за меня не вступился. Все вроде были уверены, что я должна была перевести это письмо. Так что у меня был единственный выход – заявление по собственному желанию. Я не сочла возможным продолжать работать под началом таких людей.
– Да, конечно, – согласился он, наклоняя голову над папкой и обещая себе принять все меры, чтобы Паола и синьорина Элеттра никогда не встретились.
– Больше ничего, синьор? – спросила она, улыбаясь ему с надеждой, что теперь до него наконец дошло.
– Пока ничего, спасибо, синьорина.
– Я принесу факс, когда он придет из Нью-Йорка.
– Спасибо, синьорина.
Она улыбнулась и покинула кабинет. Как только Патта нашел ее?
Сомнений не осталось: Семенцато и Ла Капра в прошлом году разговаривали по меньшей мере пять раз, а то и восемь, если звонки Семенцато в разные заграничные отели в то время, когда Ла Капра находился там, были адресованы ему. Конечно, можно было утверждать – и Брунетти не сомневался, что хороший адвокат так и сделал бы, – что нет ничего особенного в том, что эти люди знали друг друга. Оба интересовались произведениями искусства. Ла Капра мог совершенно законно консультироваться с Семенцато по целому ряду вопросов: происхождение, аутентичность, цена. Брунетти просмотрел бумаги и попытался выявить связь между телефонными звонками и движением сумм на счетах, но ничего не прояснилось.
Зазвонил телефон. Он взял трубку и назвался.
– Я пыталась дозвониться тебе раньше.
Он тут же узнал голос Флавии, отметив снова, какой он низкий и как отличается от ее певческого голоса. Но это удивление не шло ни в какое сравнение с тем, что он почувствовал, услышав, что она обращается к нему на «ты».
– Я посещал кое-кого. Что там?
– Бретт. Она отказывается ехать со мной в Милан.
– Она приводит какие-то доводы?
– Она ссылается на недостаточно хорошее самочувствие, но это все упрямство. И страх. Она не хочет признавать, что опасается этих людей, но она боится.
– А ты? – спросил он, удивляясь тому, как естественно это звучит. – Ты уезжаешь?
– У меня нет выбора, – сказала Флавия, но тут же внесла поправку. – Нет, на самом деле у меня есть выбор. Я могла бы остаться, если бы захотела, но не хочу. Мои дети возвращаются домой, и мне нужно их встретить. И я должна быть во вторник в «Ла Скала» на репетиции. Я одну пропустила, но больше не собираюсь.
Он недоумевал, какое это все имеет к нему отношение, и Флавия быстро сказала ему:
– Ты не мог бы поговорить с ней? Попробовать убедить?
– Флавия, – начал он, осознавая, что впервые обращается к ней по имени, – если ты не в состоянии ее убедить, то я сомневаюсь, что в моих силах заставить ее переменить мнение. – И прежде чем она успела возразить, он добавил: – Нет, я не пытаюсь отказаться, я попробую. Но не думаю, что это сработает.
– А как насчет защиты?
– Да. Я могу откомандировать к ней в квартиру парня. – И почти не думая, исправился: – Или женщину.
Ее ответ последовал незамедлительно. И гневно.
– То, что мы решили с мужиками в койку не ложиться, не значит, что мы боимся находиться с ними в одной комнате!
Он так долго молчал, что она в конце концов спросила:
– Ну, что же ты ничего не скажешь?
– Я жду, когда ты извинишься за глупость.
Теперь уже Флавия ничего не ответила. Наконец, к его большому облегчению, она произнесла смягчившимся голосом:
– Ладно, и за резкость тоже. Я, похоже, привыкаю к возможности шпынять всех вокруг. А может, вижу везде намеки на нас с Бретт.
Закончив извинения, Флавия вернулась к тому, с чего все началось.
– Я не знаю, удастся ли убедить ее пустить кого-то в квартиру.
– Флавия, у меня нет другой возможности защитить ее. – Внезапно он услышал в трубке громкий звук, что-то напоминающее работу мощного двигателя. – Это что?
– Катер.
– Ты где?
– На Рива-дельи-Скьявони. – Она объяснила: – Я не хотела звонить тебе из дома, поэтому пошла прогуляться. – Ее голос изменился. – Я недалеко от квестуры. Тебе разрешается принимать посетителей в течение дня?
– Конечно, – рассмеялся он. – Я же начальник.
– А ничего, если я зайду повидать тебя? Ненавижу разговаривать по телефону.
– Конечно. Приходи, когда хочешь. Давай сейчас. Я должен дождаться звонка, но какой смысл тебе весь день бродить под дождем. И потом, – добавил он, внутренне улыбнувшись, – здесь тепло.
– Хорошо. Мне тебя спросить?
– Да, скажешь охраннику, что тебе назначена встреча, и он проведет тебя в мой кабинет.
– Спасибо. Я скоро буду. – Она отключилась, не дожидаясь, когда он попрощается.
Как только он повесил трубку, телефон снова зазвонил, он ответил, и там обнаружился Каррара.
– Гвидо, твой синьор Ла Капра был в компьютере.
– Да ну?
– Его оказалось легко найти по китайской керамике.
– Как?
– По двум делам. Была селадоновая чаша, которая исчезла из частной коллекции в Лондоне около трех лет назад. Человек, которого наконец за это привлекли, сказал, что ему заплатил некий итальянец, чтобы взять именно этот предмет.
– Ла Капра?
– Он не знал. Но тот, который его выдал, сообщил, что имя Ла Капры упоминал один из посредников, которые устраивали сделку.
– Устраивали сделку? – спросил Брунетти. – Вот прямо так – устроили ограбление из-за одного предмета?
– Да. И так случается все чаще и чаще, – ответил Каррара.
– А второе дело? – спросил Брунетти.
– Ну, это на уровне слухов. У нас оно значится в списке «неподтвержденных».
– И что это?
– Около двух лет назад один парижский торговец китайскими произведениями искусства, некий Филипп Бернадотт, был убит хулиганами, когда выгуливал вечером собаку. У него забрали бумажник и ключи. Ключи использовали, чтобы проникнуть в его дом, но, что странно, ничего не украли. Но все его бумаги прошерстили, и похоже, что часть их забрали.
– А Ла Капра?
– Партнер покойного смог припомнить только, что за несколько дней до убийства месье Бернадотт имел серьезный спор с клиентом, который обвинял его в том, что он продал ему предмет, зная, что тот фальшивый.
– И клиент был синьор Ла Капра?
– Партнер имени не знал. Он говорил, что месье Бернадотт постоянно называл клиента «козой», как казалось партнеру – в шутку.
– А месье Бернадотт и его партнер способны были продать предмет, зная, что он фальшивый? – спросил Брунетти.
– Партнер – нет. Но Бернадотт, похоже, участвовал в нескольких очень сомнительных сделках.
– Сомнительных с точки зрения спецов по хищению художественных ценностей?
– Да. В Париже на него уже собрано приличное досье.
– Но когда его убили, из дома ничего не пропало?
– Вроде бы нет, но убийцы не пожалели времени на то, чтобы кое-что изъять из его папок и инвентарных списков.
– Значит, возможно, что синьор Ла Капра и был той козой, которую Бернадотт упоминал при своем партнере?
– Похоже на то, – согласился Каррара.
– Еще что-нибудь?
– Нет. Но мы были бы признательны, если бы ты мог о нем рассказать что-то еще.
– Я попрошу мою секретаршу отправить тебе все, что у нас есть на него и Семенцато.
– Спасибо, Гвидо. – И Каррара отключился. Что там пел граф Альмавива? «Еmifardildestinoritrovarquestopaggioinogniloco!» Такая судьба, похоже, была и у Брунетти – куда он ни совался, везде находил Ла Каиру. Однако Керубино выглядел сущим ангелом по сравнению с Ла Капрой. Брунетти узнал достаточно, чтобы убедиться, что Ла Капра причастен к делу Семенцато, а возможно, и виновен в его смерти. Но все это были косвенные улики, не имевшие ни малейшей весомости для суда.
Он услышал стук в дверь и крикнул: «Avanti». Полицейский в форме открыл дверь, отступил назад и пропустил Флавию Петрелли. Когда она шла мимо полицейского, тот эффектно отсалютовал, прежде чем закрыть дверь. Брунетти нисколько не сомневался, кому была отдана эта честь.
На Флавии был темно-коричневый плащ, отороченный мехом. Холодок раннего вечера добавил цвета ее лицу, снова ненакрашенному. Она быстро прошла по комнате и взяла его протянутую руку.
– Значит, тут ты работаешь? – спросила она.
Он обошел стол и забрал ее плащ, необходимость в котором мгновенно отпала. Пока Флавия оглядывала кабинет, Брунетти повесил плащ на вешалку за дверью. Плащ был снаружи мокрый, как и волосы Флавии.
– У тебя что, зонтика нет? – спросил он.
Она бессознательно провела рукой по волосам и с удивлением посмотрела на сырую ладонь.
– Нет. Когда я выходила, дождя не было.
– Во сколько это было? – спросил он, подходя к ней.
– После обеда. Кажется, после двух. – Ее ответ был неточным, скорее всего она и правда не помнила.
Он подтащил второй стул к тому, который стоял перед его столом, и подождал, пока она сядет, прежде чем сесть напротив нее. Хотя Брунетти видел ее лишь несколько часов назад, он был поражен переменой в ее внешности. Этим утром она казалась спокойной и расслабленной, готовой по-итальянски солидаризироваться с ним в его доводах. Но теперь она была напряжена, о чем свидетельствовали морщинки вокруг ее рта, которых утром там точно не наблюдалось.
– Как там Бретт? – спросил он.
Она вздохнула, небрежным жестом пытаясь отмахнуться от вопроса.
– С ней сейчас разговаривать – все равно что с одним из моих детей. Она со всем соглашается, кивает, а потом делает то, что ей хочется.
– И что это в данном случае? – спросил Брунетти.
– Оставаться здесь и не ехать со мной ни в какой Милан.
– Когда ты уезжаешь?
– Завтра. Есть вечерний рейс, прибывающий туда в девять. У меня будет время, чтобы привести в жилой вид квартиру, а потом утром съездить в аэропорт еще раз и забрать детей.
– А она объясняет, почему не хочет ехать?
Флавия пожала плечами, как будто объяснения Бретт и реальность – совершенно разные вещи.
– Она говорит, что не позволит вытравить себя из собственного дома, что не побежит прятаться у меня.
– Это настоящая причина?
– Кто ее знает, что у нее за причина? – сказала она почти сердито. – Для Бретт достаточно хотеть или не хотеть. Ей не нужны доводы или оправдания. Она просто делает, и все.
Брунетти подумалось, что лишь человек с такой же силой воли может находить это качество таким возмутительным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
– Конечно. Американец не говорил по-итальянски, хотя и работает в международном отделе.
Должен ли Брунетти быть шокирован этим обстоятельством? Наверное, да, потому что синьорина Элеттра, очевидно, была им шокирована.
– А как вышло, что вы говорите по-английски?
– Я возглавляла отдел переводов с английского и французского в Банке Италии, Dottore.
Он выпалил, не успев сдержаться:
– И вы оттуда ушли?
– У меня не было выбора, синьор, – сказала она, потом, видя его замешательство, объяснила: – Мой шеф попросил меня перевести письмо на английский для банка в Йоханнесбурге. – Она замолчала и нагнулась, чтобы вытащить еще одну бумагу. И это все ее объяснение?
– Извините, синьорина, но, боюсь, я не понял. Он попросил вас перевести письмо в Йоханнесбург? – Она кивнула. – И вы ушли из-за этого?
Ее глаза широко раскрылись.
– Ну конечно, синьор.
Он улыбнулся.
– Боюсь, я все еще не понимаю. Почему вам пришлось уйти?
Она посмотрела на него очень пристально, как будто вдруг поняла, что он совершенно не знает итальянского. Очень отчетливо она произнесла:
– Санкции.
– Санкции? – повторил он.
– Против ЮАР, синьор. Они тогда еще действовали, так что мне ничего не оставалось, кроме как отказаться переводить письмо.
– Вы имеете в виду санкции против их правительства? – спросил он.
– Конечно, синьор. Они были объявлены ООН, разве не так?
– Да, наверное. И поэтому вы не стали работать с письмом?
– Ну, ведь нет смысла накладывать санкции, если люди не собираются их исполнять, правда? – очень логично спросила она.
– Нет, по моим представлениям, нет смысла. А что потом случилось?
– А, он повел себя очень неприятно. Объявил мне взыскание. Пожаловался совету директоров. И никто из них за меня не вступился. Все вроде были уверены, что я должна была перевести это письмо. Так что у меня был единственный выход – заявление по собственному желанию. Я не сочла возможным продолжать работать под началом таких людей.
– Да, конечно, – согласился он, наклоняя голову над папкой и обещая себе принять все меры, чтобы Паола и синьорина Элеттра никогда не встретились.
– Больше ничего, синьор? – спросила она, улыбаясь ему с надеждой, что теперь до него наконец дошло.
– Пока ничего, спасибо, синьорина.
– Я принесу факс, когда он придет из Нью-Йорка.
– Спасибо, синьорина.
Она улыбнулась и покинула кабинет. Как только Патта нашел ее?
Сомнений не осталось: Семенцато и Ла Капра в прошлом году разговаривали по меньшей мере пять раз, а то и восемь, если звонки Семенцато в разные заграничные отели в то время, когда Ла Капра находился там, были адресованы ему. Конечно, можно было утверждать – и Брунетти не сомневался, что хороший адвокат так и сделал бы, – что нет ничего особенного в том, что эти люди знали друг друга. Оба интересовались произведениями искусства. Ла Капра мог совершенно законно консультироваться с Семенцато по целому ряду вопросов: происхождение, аутентичность, цена. Брунетти просмотрел бумаги и попытался выявить связь между телефонными звонками и движением сумм на счетах, но ничего не прояснилось.
Зазвонил телефон. Он взял трубку и назвался.
– Я пыталась дозвониться тебе раньше.
Он тут же узнал голос Флавии, отметив снова, какой он низкий и как отличается от ее певческого голоса. Но это удивление не шло ни в какое сравнение с тем, что он почувствовал, услышав, что она обращается к нему на «ты».
– Я посещал кое-кого. Что там?
– Бретт. Она отказывается ехать со мной в Милан.
– Она приводит какие-то доводы?
– Она ссылается на недостаточно хорошее самочувствие, но это все упрямство. И страх. Она не хочет признавать, что опасается этих людей, но она боится.
– А ты? – спросил он, удивляясь тому, как естественно это звучит. – Ты уезжаешь?
– У меня нет выбора, – сказала Флавия, но тут же внесла поправку. – Нет, на самом деле у меня есть выбор. Я могла бы остаться, если бы захотела, но не хочу. Мои дети возвращаются домой, и мне нужно их встретить. И я должна быть во вторник в «Ла Скала» на репетиции. Я одну пропустила, но больше не собираюсь.
Он недоумевал, какое это все имеет к нему отношение, и Флавия быстро сказала ему:
– Ты не мог бы поговорить с ней? Попробовать убедить?
– Флавия, – начал он, осознавая, что впервые обращается к ней по имени, – если ты не в состоянии ее убедить, то я сомневаюсь, что в моих силах заставить ее переменить мнение. – И прежде чем она успела возразить, он добавил: – Нет, я не пытаюсь отказаться, я попробую. Но не думаю, что это сработает.
– А как насчет защиты?
– Да. Я могу откомандировать к ней в квартиру парня. – И почти не думая, исправился: – Или женщину.
Ее ответ последовал незамедлительно. И гневно.
– То, что мы решили с мужиками в койку не ложиться, не значит, что мы боимся находиться с ними в одной комнате!
Он так долго молчал, что она в конце концов спросила:
– Ну, что же ты ничего не скажешь?
– Я жду, когда ты извинишься за глупость.
Теперь уже Флавия ничего не ответила. Наконец, к его большому облегчению, она произнесла смягчившимся голосом:
– Ладно, и за резкость тоже. Я, похоже, привыкаю к возможности шпынять всех вокруг. А может, вижу везде намеки на нас с Бретт.
Закончив извинения, Флавия вернулась к тому, с чего все началось.
– Я не знаю, удастся ли убедить ее пустить кого-то в квартиру.
– Флавия, у меня нет другой возможности защитить ее. – Внезапно он услышал в трубке громкий звук, что-то напоминающее работу мощного двигателя. – Это что?
– Катер.
– Ты где?
– На Рива-дельи-Скьявони. – Она объяснила: – Я не хотела звонить тебе из дома, поэтому пошла прогуляться. – Ее голос изменился. – Я недалеко от квестуры. Тебе разрешается принимать посетителей в течение дня?
– Конечно, – рассмеялся он. – Я же начальник.
– А ничего, если я зайду повидать тебя? Ненавижу разговаривать по телефону.
– Конечно. Приходи, когда хочешь. Давай сейчас. Я должен дождаться звонка, но какой смысл тебе весь день бродить под дождем. И потом, – добавил он, внутренне улыбнувшись, – здесь тепло.
– Хорошо. Мне тебя спросить?
– Да, скажешь охраннику, что тебе назначена встреча, и он проведет тебя в мой кабинет.
– Спасибо. Я скоро буду. – Она отключилась, не дожидаясь, когда он попрощается.
Как только он повесил трубку, телефон снова зазвонил, он ответил, и там обнаружился Каррара.
– Гвидо, твой синьор Ла Капра был в компьютере.
– Да ну?
– Его оказалось легко найти по китайской керамике.
– Как?
– По двум делам. Была селадоновая чаша, которая исчезла из частной коллекции в Лондоне около трех лет назад. Человек, которого наконец за это привлекли, сказал, что ему заплатил некий итальянец, чтобы взять именно этот предмет.
– Ла Капра?
– Он не знал. Но тот, который его выдал, сообщил, что имя Ла Капры упоминал один из посредников, которые устраивали сделку.
– Устраивали сделку? – спросил Брунетти. – Вот прямо так – устроили ограбление из-за одного предмета?
– Да. И так случается все чаще и чаще, – ответил Каррара.
– А второе дело? – спросил Брунетти.
– Ну, это на уровне слухов. У нас оно значится в списке «неподтвержденных».
– И что это?
– Около двух лет назад один парижский торговец китайскими произведениями искусства, некий Филипп Бернадотт, был убит хулиганами, когда выгуливал вечером собаку. У него забрали бумажник и ключи. Ключи использовали, чтобы проникнуть в его дом, но, что странно, ничего не украли. Но все его бумаги прошерстили, и похоже, что часть их забрали.
– А Ла Капра?
– Партнер покойного смог припомнить только, что за несколько дней до убийства месье Бернадотт имел серьезный спор с клиентом, который обвинял его в том, что он продал ему предмет, зная, что тот фальшивый.
– И клиент был синьор Ла Капра?
– Партнер имени не знал. Он говорил, что месье Бернадотт постоянно называл клиента «козой», как казалось партнеру – в шутку.
– А месье Бернадотт и его партнер способны были продать предмет, зная, что он фальшивый? – спросил Брунетти.
– Партнер – нет. Но Бернадотт, похоже, участвовал в нескольких очень сомнительных сделках.
– Сомнительных с точки зрения спецов по хищению художественных ценностей?
– Да. В Париже на него уже собрано приличное досье.
– Но когда его убили, из дома ничего не пропало?
– Вроде бы нет, но убийцы не пожалели времени на то, чтобы кое-что изъять из его папок и инвентарных списков.
– Значит, возможно, что синьор Ла Капра и был той козой, которую Бернадотт упоминал при своем партнере?
– Похоже на то, – согласился Каррара.
– Еще что-нибудь?
– Нет. Но мы были бы признательны, если бы ты мог о нем рассказать что-то еще.
– Я попрошу мою секретаршу отправить тебе все, что у нас есть на него и Семенцато.
– Спасибо, Гвидо. – И Каррара отключился. Что там пел граф Альмавива? «Еmifardildestinoritrovarquestopaggioinogniloco!» Такая судьба, похоже, была и у Брунетти – куда он ни совался, везде находил Ла Каиру. Однако Керубино выглядел сущим ангелом по сравнению с Ла Капрой. Брунетти узнал достаточно, чтобы убедиться, что Ла Капра причастен к делу Семенцато, а возможно, и виновен в его смерти. Но все это были косвенные улики, не имевшие ни малейшей весомости для суда.
Он услышал стук в дверь и крикнул: «Avanti». Полицейский в форме открыл дверь, отступил назад и пропустил Флавию Петрелли. Когда она шла мимо полицейского, тот эффектно отсалютовал, прежде чем закрыть дверь. Брунетти нисколько не сомневался, кому была отдана эта честь.
На Флавии был темно-коричневый плащ, отороченный мехом. Холодок раннего вечера добавил цвета ее лицу, снова ненакрашенному. Она быстро прошла по комнате и взяла его протянутую руку.
– Значит, тут ты работаешь? – спросила она.
Он обошел стол и забрал ее плащ, необходимость в котором мгновенно отпала. Пока Флавия оглядывала кабинет, Брунетти повесил плащ на вешалку за дверью. Плащ был снаружи мокрый, как и волосы Флавии.
– У тебя что, зонтика нет? – спросил он.
Она бессознательно провела рукой по волосам и с удивлением посмотрела на сырую ладонь.
– Нет. Когда я выходила, дождя не было.
– Во сколько это было? – спросил он, подходя к ней.
– После обеда. Кажется, после двух. – Ее ответ был неточным, скорее всего она и правда не помнила.
Он подтащил второй стул к тому, который стоял перед его столом, и подождал, пока она сядет, прежде чем сесть напротив нее. Хотя Брунетти видел ее лишь несколько часов назад, он был поражен переменой в ее внешности. Этим утром она казалась спокойной и расслабленной, готовой по-итальянски солидаризироваться с ним в его доводах. Но теперь она была напряжена, о чем свидетельствовали морщинки вокруг ее рта, которых утром там точно не наблюдалось.
– Как там Бретт? – спросил он.
Она вздохнула, небрежным жестом пытаясь отмахнуться от вопроса.
– С ней сейчас разговаривать – все равно что с одним из моих детей. Она со всем соглашается, кивает, а потом делает то, что ей хочется.
– И что это в данном случае? – спросил Брунетти.
– Оставаться здесь и не ехать со мной ни в какой Милан.
– Когда ты уезжаешь?
– Завтра. Есть вечерний рейс, прибывающий туда в девять. У меня будет время, чтобы привести в жилой вид квартиру, а потом утром съездить в аэропорт еще раз и забрать детей.
– А она объясняет, почему не хочет ехать?
Флавия пожала плечами, как будто объяснения Бретт и реальность – совершенно разные вещи.
– Она говорит, что не позволит вытравить себя из собственного дома, что не побежит прятаться у меня.
– Это настоящая причина?
– Кто ее знает, что у нее за причина? – сказала она почти сердито. – Для Бретт достаточно хотеть или не хотеть. Ей не нужны доводы или оправдания. Она просто делает, и все.
Брунетти подумалось, что лишь человек с такой же силой воли может находить это качество таким возмутительным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39