Лететь собирались под Новочеркасск. Еще Алексей и Вениамин получили несколько теоретических уроков по пилотированию.
Емкость с бензином нашли знакомые партизаны на какой-то станции. Наверное, топливо предназначалось для мотодрезины. Красин долго принюхивался, шевелил усами, даже пробовал на язык. Скривился:
– Чище должно быть.
Барашков подошел, тоже понюхал:
– Для очистки химикаты нужны. А где стоит инженерная часть? Надо бы съездить, посмотреть, что у них есть в хозяйстве. Эх, сейчас бы на химфак в лабораторию попасть!
После недолгих расспросов на станции нашли саперов, возившихся с какими-то ящиками у ручной дрезины.
– Мы можем вас подвезти. Вот только закончим, – предложил один из них, прапорщик. – Только, чур, помогать качать.
Лиходедов и Барашков радостно согласились. И через пять минут уже вовсю скрипели по рельсам со скоростью идущей рысью лошади.
Инженерный батальон расположился неподалеку, на первом от Выселок полустанке. Все хозяйство старшего мичмана Пожарского, бывшего морского минера, пребывало в одном из пяти дворов полустанка в великом хаосе. Сам Пожарский вместе с другими офицерами суетился около саманного сарая, рядом с которым стояла накрытая брезентом подвода с безразличной ко всему пегой кобылой.
– А, господа партизаны, приветствую! – доброжелательно воскликнул инженерный начальник. – Чем могу?
Выслушав Барашкова, Пожарский пожал плечами:
– Не знаю, что вам сказать… Могу только предложить порыться в наших запасах. Еще с Ростова волоку разные реактивы. Когда отступали – пару гимназий пришлось обобрать. Мы шнуры взрывные делали… Гляньте там, в хате, в большой комнате.
По лицу Вениамина Алексей понял, что рытье в мичманских запасах не принесло ожидаемого результата. Барашков расстроился. Он долго ходил в задумчивости по хате, затем, бормоча и не обращая на вопросы Лиходедова никакого внимания, вышел во двор.
Пожарский уже освободился. Вытирая руки замасленной тряпицей, он спросил:
– Господа чернецовцы, как насчет небольшого перекуса? У меня сало есть, да и самогонка найдется. Хозяева хаты драпанули, а запас свой забыли, вместе с аппаратом, – он хохотнул, – теперь инженеры вроде как полубоги. Небожители, то бишь. Кстати, я не знаю, какая у вас там теория насчет очистки, но ведь легкие фракции молено и таким способом выгнать.
Барашков аж подскочил на месте.
– Самогон! – заорал он так, что саперы у подводы обернулись. – Ну конечно же!
И, обращаясь к Пожарскому, попросил:
– Покажите аппарат!
Стараниями начинающих авиаторов самогонный аппарат был усовершенствован в установку по очистке бензина. Для безопасности подогреваемый бак с исходным материалом был помещен в огромную выварку с песком, стоящую на большом железном листе. Под листом, уложенным на столбы из кирпичей, горел огонь.
Взрывоопасный агрегат, клокоча и распространяя по всей округе бензиновый дух, старался как мог, делая низкосортное топливо пригодным для покорения воздушного океана.
Опасливо подойдя к бидону, в который из патрубка сочился конечный продукт, Красин провел дегустацию.
– Другое дело, – вдохновенно кивнул он в ответ на вопросительные взгляды друзей. – Теперь можно лететь.
– Когда назначим испытания? – Гордый собой, Барашков скрестил руки на груди и внимательно оглядел небо. – Может, сегодня попробуем?
Но пилот покачал головой:
– Сегодня не успеем, темнеет уже. Завтра.
Заполнив бак самолета под завязку и взяв запас в двух больших канистрах, авиаторы отправились на ночлег.
Утром едва залечившая раны армия начала покидать дворы и хаты отбитых у большевиков населенных пунктов. Путь лежал дальше – на Екатеринодар.
С рассветом по мокрой снежной каше дорог потянулись обозы добровольческих частей. Следом за обозами прошли подводы лазарета, инженерного батальона, прошагала рота полевой связи.
Алексей проснулся первым от скрипа колес и голосов возничих. Их хата стояла у выхода из деревни. Одного взгляда в окошко хватило, чтобы понять – начался новый эпизод дерзновенного похода.
Вспомнив, что сегодня собирались лететь, Алешка вскочил и просунул голову в ворот гимнастерки, сунул ноги в сапоги, но на ходу вдруг задумался и сел на кровать.
– О чем задумался, компанейро? – зевнул, потягиваясь, Вениамин. Он уже проснулся, но вылезать на свет божий из-под ватного одеяла не решался.
Алешка вздохнул:
– Родителей вспомнил. Я им гимназию без «посредственных» закончить обещал.
– Ничего, обещал – закончишь. Да ты не переживай… Сам же рассказывал – картошки на зиму вы запасли, капусту, опять же, заквасили.
– Мать и сало солила, и рыбу…
– Вот видишь – не пропадут они без тебя. А Шурка ваш наверняка весточку передал.
– Да… Пичуга ответственный. Это хорошо, что он не сильно близорукий и может без очков передвигаться. Гегемоны за очки к стенке ставят.
Барашков снова потянулся и сел.
– Эпохально! Интересно, а если б я так формально к делу подходил, мне что, всех косолапых расстреливать или, к примеру, дворников?
Перекусив наскоро черствым ржаным хлебом, салом от Пожарского и пустым кипятком, авиаторы оставили порог выстывшей за ночь хаты.
Сквозь клочковатые белые облака светило совсем весеннее солнце.
– Погодка что надо, и ветер слабый, – улыбнулся Красин.
Подполковник даже изобразил подобие утренней зарядки, помахав руками, сделав несколько наклонов и покрутив предплечьями.
– Ну что, вперед?
– Вперед, – дружно ответили партизаны.
В небе было не так холодно, как предполагал Красин.
– Сейчас поднимемся повыше, а то подстрелить могут! – закричал подполковник.
«Фарман», неуклюже сделав разворот на правое крыло, потихоньку потянул вверх. Груз для аэроплана был почти предельным. Кроме трех человек и запаса топлива он нес на борту еще один пулемет Льюиса и десяток бомб изготовления Барашкова.
Взлетали трудно. Участок степи, расчищенный от снега саперами Пожарского, с которыми Сорокин договаривался лично, все равно мало напоминал твердую землю аэродрома. Но «Фарман» скорее проскользил, чем прокатился своими, как сказал Вениамин, «велосипедными» колесами и нехотя поднялся в воздух.
– Эх, ребятушки, смотрите, вот она, жисть! – восклицал пилот, когда крылья аэроплана поднимали в воздух неуклюжую светло-зеленую конструкцию.
«Кому жизнь, а кому ужас смертный», – думал Алешка, крестясь на всякий случай и тревожно оглядываясь на Барашкова.
Но после метров ста подъема ему стало интересно. Страх высоты ушел на задний план, уступив место любопытству. Аэроплан медленно, но упорно лез вверх, карабкаясь к редким, плывущим над оттаивающей степью облакам. Множество водных пятен и пятнышек, луж, лужищ и целых талых озер, как кусочки огромного разбитого зеркала, бросались в глаза солнечными бликами.
– Уже на полкилометра взлетели! – Ветер выхватывал слова изо рта Барашкова, делая их едва различимыми. – Во!
Поднятый вверх большой палец означал, что Вениамин находится на верху блаженства.
Алешка вдруг ощутил потребность запеть что-нибудь раздольное и храброе, петое многочисленными поколениями предков – донских казаков, знавших когда-то подлинное значение слова «вольница». Он обернулся назад. Подполковник Красин уверенно двигал рычагами, с упоением воспроизводя фрагмент какой-то оперетты. Однако из-за работающего позади мотора разобраться в музыкальных пристрастиях пилота не представлялось возможным. Красин только озорно подмигнул Лиходедову, показав рукой вправо от себя. Рядом с аэропланом косяком летело несколько гусей, беспокойно галдевших. Самолет нехотя, без крена на крыло, разворачивался в их сторону.
«Может, где-то в наших краях зимовали, – подумал Алексей. – Рановато еще с югов возвращаться. Хотя… Мы ведь тоже возвращаемся домой не в лучшее время, и у нас не меньше шансов быть подстреленными».
Словно в подтверждение его мыслей Барашков толкнул локтем: смотри.
Внизу галопом мчался конный отряд. На ходу они пускали вверх еле заметные дымки из похожих на булавки ружей. Совсем рядом свистнуло несколько пуль. Вениамин поднял стоявший между ног ручной пулемет, положил стволом на борт «Фармана».
– По нам палят, гады! Погон не видать, наверное, красные!
– Может, просто станичники? – засомневался Алешка.
Но Барашков со словами, что ему от этого не легче, полил степь перед конниками из «льюиса». В то же время Красин перестал петь и продолжил подъем вверх и вправо, уходя от «свинцовых подарков» с земли.
С семисот метров казачьи хаты, сбившиеся в хутора и станицы, напоминали овечьи отары, позабытые в степи нерадивыми пастухами. Ленты редких речушек и заполненных талой водой оврагов пересекала бесконечная змеиная чешуя железной дороги, выгибаясь и множась отростками запасных путей у беременных вагонами станций. Из поднебесья населенные пункты было не узнать, все казалось игрушечным и намеренно искаженным.
Алексей, несколько раз сдвигая на лоб летные очки, склонялся над планшетом с картой, пытаясь сориентироваться. Но получалось плохо. Ветер бил холодными всплесками в лицо, вышибая замерзающие у краешков глаз слезы. Очки, неплотно прилегавшие к лицу, создавали дискомфорт, также мешая сосредоточиться.
У довольно крупной станции (Лиходедов определил ее как Кущевку) стоял военный эшелон с суетящимися вокруг солдатами и пушками на нескольких платформах. То что внизу большевики, на этот раз сомнений не было. Добровольческая армия осталась далеко позади, двигаясь в обратном полету направлении пешим и конным порядком, а вечно митингующие на станционных островках осколки демобилизованных частей, вступающих в коалиции с местными Советами, артиллерии, за редким исключением, не имели.
Описав над окрестностями большой круг, «Саранча» снизилась до ста метров и пошла вдоль полотна, вынырнув из-за складских построек и башни кирпичной водокачки в аккурат над головой поезда. Ярко-зеленая четырехкрылая конструкция с каплеобразным фюзеляжем, треща укрепленным посреди трубчатого скелета двигателем, уронила какой-то предмет в раздувавший пары паровоз.
Через три секунды раздался взрыв, обдавший клубами пламени локомотив, а еще через пару секунд подпрыгнул весь состав, сотрясаемый чудовищным грохотом рвущегося паровозного котла. Загоревшись, передние теплушки эшелона повалились на бок, а из них на землю посыпались люди, как горох из прорехи. Фигурки в черном и сером, находящиеся у путей и на перроне станции, тоже распластались.
– Не давай им подняться! – кричал Барашков, сбрасывая вниз бомбы одну за одной. – Бей по перрону!
Малая высота не позволяла вести огонь из укрепленного на носу пулемета. Пришлось взять в руки второй.
Больше всего в этот момент Алешка боялся, что изрыгающий свинец пулемет выскочит из его рук и улетит за борт. Лиходедов, развернувшись, направлял его дуло назад, вцепившись в ручку мертвой хваткой и давя на спуск сведенным в судороге пальцем. Другая рука прижимала кожух ствола к борту. «Льюис» истошно колотился о дерево и бил в плечо толстым деревянным прикладом. Чтобы хорошо прицелиться, не могло быть и речи, и Алексей колошматил по всему, что оставалось за бортом, стараясь держать примерный угол обстрела и не угодить в фюзеляж и Красина.
Взрывы грохали позади, пять или семь – никто не считал. Теперь подполковник как мог направлял «Саранчу» вверх, уходя в сторону от железной дороги, а Алексей так и продолжал стрелять, пока не вышел весь диск.
А студент-химик Барашков уже хохотал, перемешивая радостные восклицания с матерной бранью.
– Как мы их, а? Теперь б…му Сиверсу точно здесь не проехать!
– И из пушек не пострелять! – донесся из-за спины крик Красина.
У Алешки хватило сил только на одобрительный кивок. Перчатка на левой руке слегка дымилась, но это был пар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47