И снова мартовское небо понеслось в глаза, прошиваемое снопами солнечных лучей. Нос самолета смотрел на северо-запад, а мотор утробно урчал, переваривая бензиновый самогон. По ровному, без перебоев рокоту движка чувствовалось, что продукт возгонки пришелся «Саранче» по вкусу.
Вскоре на горизонте широкой полосой, отливающей сталью, показался Дон. Над «батюшкой» пролетели в месте, где могучий степной богатырь вбирал в себя воды Аксая, успев омыть по пути берега колыбели казачьей вольницы – станицы Старочеркасской. Большой продолговатый остров внизу еще кое-где окаймляли остатки льдин, бросая последний вызов весеннему солнцу его же собственным светом. Следом под крыльями проскочил острый мыс между двумя реками – излюбленное место аксайских рыбаков. Потом надвинулись крутые лбы возвышенностей, тянущихся от Ростова до самого Новочеркасска.
Алексей сразу вспомнил, как учитель географии рассказывал им, что это берега доисторического моря и почти сплошь они состоят из напластований ракушечника, в котором они с ребятами любили находить следы древних раковин.
Оставив слева Аксайскую станицу, взяли курс на север. Внизу замелькали хуторские хаты, казачьи огороды, затем рощицы, овраги, поля. Здесь решили поискать место для приземления. Конечно, можно было сесть и поближе к Новочеркасску, но Алексей и Вениамин решили наведаться в Берданосовку, «понюхать воздух» и заглянуть в тайник, в котором обещали оставить весточку Мельников с Журавлевым.
Приземлились у одного из перелесков на краю глухого, непаханного с прошлого года поля. Далеко отходить от аэроплана не стали. Оставив рядом с машиной Красина, произвели разведку местности, исследовав ближайшие заросли и овражек. Там же переоделись в цивильное и закопали авиаторскую кожу. Убедившись, что следов человеческого пребывания рядом не видно, принялись караулить, дожидаясь сумерек.
Партизаны и пилот были готовы взлететь в любой момент, если бы вдруг место посадки «Фармана» засекли. Но вокруг царил покой, лишь изредка нарушаемый вороньими перебранками. Наконец поползли вечерние тени, и горизонт потемнел.
– Думаю, уже можно, – произнес Красин, окидывая взглядом пространство позади «Саранчи», видимо, выбирая оптимальную позицию. – Вы идите, а мы с «льюисом» вон у тех деревьев подождем. Вам сколько времени надо?
Алексей прикинул расстояние:
– Думаю, часа три, не меньше, да там около часа. В общем, если не дождетесь – улетайте.
– Я рассвета дождусь, если тихо будет. Ночью лететь – полное самоубийство. По крайней мере я в жизни только один раз пробовал, и больше не хочется. Если что, пулемет для вас припрятать?
– Нет, не надо, – Барашков замотал головой, – он добровольцам нужен, а нам теперь обуза. Там у меня еще две бомбы остались. С ними ничего делать не надо, просто кидаете, и все.
Тайник находился в фундаменте одного из заколоченных домов при выходе на станцию. С тылу дома проходил узкий переулочек, где три идущих в ряд человека помещались с трудом. Один из кирпичей вынимался. Чтобы долго не искать, отсчитывая нужный от угла ряд, Мельников, еще до их ухода в Ростов, испачкал стену смолой на уровне своего роста.
Лунным вечером два обычных паренька, шедших по деревенской улице спокойным прогулочным шагом, нырнули в переулочек. У выхода с другой стороны они остановились, чтобы прикурить. Дул ветерок, и один из спутников прикрыл чиркающего спичкой товарища полой полупальто. На самом деле Алексей, делая вид, что спички отсырели, читал найденную за кирпичом записку. Вынырнув из-под полы с горящей самокруткой, Лиходедов, еле сдерживая шепот, выдохнул клуб дыма в лицо Барашкову:
– Они нашли груз! Он здесь, в Берданосовке!
– Тише! – Вениамин нервно оглянулся. – Теперь куда?
– В буфет!
Алешкин ответ прозвучал столь неожиданно, что Барашков даже переспросил:
– Куда-куда?
– В буфет при станции. Помнишь, куда Журавлев ходил?
В небольшом помещении скопилось довольно много народу. В основном любители выпивки из ближайшей округи. В дальнем углу на сидячих местах расположились четверо пожилых солдат с красными повязками и винтовками – видимо, патруль при станции, двое железнодорожников, да баба с мужиком. Остальные, с виду станичные, кучками стояли вдоль пристенных столиков, неторопливо переговариваясь и пуская махорочный дым. За стойкой среди графинов и грязных пивных кружек пыхтел краснолицый буфетчик Митрофан, попутно что-то объясняя еще одному посетителю, видимо, завсегдатаю, прихлебывавшему пиво прямо у прилавка.
Разговор, по всей видимости, шел о ценах на уголь, взлетевших из-за того, что почти все шахтеры записались в красную гвардию. Митрофан возмущался «форменным беспорядком» и клял проклятую разруху на чем свет стоит, объясняя, что «каждый должен заниматься своим делом». Вредные речи ни у кого, в том числе и у пивших белую красногвардейцев, возражений не вызывали. Буфетное сообщество напоминало скорее клуб, где все заранее соглашались с правом на точку зрения другого.
Стоявший у стойки обернулся. Это был Журавлев.
– Привет рабочему классу! – весело провозгласил бывший студент Донполитеха таким тоном, как будто он не видел вошедших с прошлого вечера.
Лиходедов и Барашков, подыгрывая товарищу, весело поздоровались и тоже взяли по кружке.
– Откуда «Московское»? А тарань найдется? – поинтересовался у буфетчика Вениамин.
На что тот радостно разразился повествованием о добывании двух бочек «живительной влаги» у интенданта с какого-то поезда. Митрофан дал в обмен несколько ведер картошки.
За время их отсутствия у общительного буфетчика потихоньку появилась целая плеяда поставщиков-менял с проходящих составов и эшелонов, кое-как ползающих по занятой красными территории. Все это было только на руку партизанам. Они всерьез задумались над тем, как использовать большевистских начпродов-шкурников в интересах дела.
– Мы скоро у вас оптовую закупку провизии сделаем, для путевых бригад, – подмигнул Митрофану Лиходедов. – Ну там, картошку, сальцо, хлеб, водочку, и еще чего найдется. К тому же вскоре лошади понадобятся – тоже арендуем. Подумайте.
Буфетчик, обрадованный новым, сулящим барыши знакомством, обещал поразмыслить и представить подробный список своих возможностей.
Глава 15

«Искусственная пропасть, созданная большевистской пропагандой между стариками и фронтовиками, а также между офицерами и казачьей массой, стала постепенно уменьшаться. Офицеры в станицах делались предметом особого уважения, и казаки начинали с надеждой смотреть на них, сознавая, что в назревавшей борьбе с большевиками они сыграют первенствующую роль. Видно было, что революционный угар рассеивается. В казачестве росло единение, а вместе с ним недовольство новой властью. Рабочее-крестьянская власть уже ясно сознавала шаткость своего положения в Донской области. Ненависть к большевикам особенно возросла, когда „Областной съезд советов” в Ростове вынес среди прочих постановлений и решение о „национализации” всей области. Казаков на этом „съезде” почти не было. Когда решение „съезда” стало известным на местах, оно всюду вызвало бурю протеста».
Из дневников очевидца
Появление «бурлака» из Аксайской ждали к середине дня. Сереги все не было. Накануне, перед встречей друзей в станционном буфете, Журавлеву и Мельникову удалось выследить подручного Ступичева, а затем определить и дом, в который он захаживал в Аксайской. Правда, самого подъесаула так никто и не видел.
Анатолий с Сергеем вертелись неподалеку несколько дней, но ничего путного не узнали. Они видели, как молодой крепкий парень с кошачьими повадками, какие часто наблюдаются у закоренелых урок, пару раз выходил в станицу. То на базар, то к причалам. С кем-то разговаривал, покупал что-нибудь из еды и питья и отправлялся обратно. Держался он осторожно, часто оглядываясь, но сильно не нервничал. Так делают те, кто не чует за собой слежки, а пытается ее предварить, опасаясь на всякий случай.
– Я думаю, этого молодца Василием зовут, – предположил Алешка. – Помнишь, Веня, в списке моряков, получавших довольствие на складе у Степашечкина, в одной графе значилось только имя. Парень потом приезжал на подводе вместе с одним вожаком из ватаги. Степашечкин тогда для порядка спросил, как фамилия молодого, а тот ответил, что, дескать, нет фамилии – сирота он.
– Да, верно, – кивнул Барашков, – интендант еще говорил, что наших лет парень в морской группе только один был, остальные все постарше. Эти матросы к Федору Ильичу часто захаживали, в основном после буржуйских экспроприации – награбленное сдавать.
Журавлев нервно хихикнул:
– Наши ящики они бы к нему точно не повезли!
Анатолий начинал волноваться, и его беспокойство постепенно передавалось товарищам.
– А что если Серегу сцапали?
– Кто?
– Ну, Ступичев с компанией… Или красные.
– Ты чего, Толик, – успокаивал Барашков, – ты же сам говорил, что с красными станичники замирились, а Ступичева вы не видели. Может, наоборот, Сергей что-то интересное заметил. А мы тебе лучше про наше бомбометание расскажем… Небось Красин уже обратно долетел. Леха, как думаешь?
Алексей собрался вновь глянуть на циферблат, в котором он уже, как сам говорил, дыру просмотрел, но тут за окнами раздался цокот копыт. Все вскочили: «Мельников!»
В калитку влетел раскрасневшийся Серега, удивленно и радостно раскрывая глаза.
– Хо-го-го! Птенцы гнезда, так-разэтак! – гоготнул он по-сорокински и сграбастал Алешку в объятия.
Отпустив Лиходедова, двумя руками тряхнул Барашкову руку:
– Привет студентам! Как сюда?
– На аэроплане! – вместе ответили Алексей и Вениамин.
– На чем?! – Мельников аж поперхнулся. – Это что, по небу, что ли? Ну вы даете!
Восхищенное Серегино лицо выразило такую откровенную зависть, что все трое расхохотались.
– А бабка ушла? – вдруг спросил Мельников.
– Нетути. Еще вчерась с утра к сестре в Большой Лог подалась, – объяснил Журавлев. – Крестины у них, что ли… А ты чего так припозднился?
Сергей присвистнул:
– Ну надо же, кругом такое, а у них крестины, душу их в тряпки!
Мельников действительно поведал необычную вещь. Во-первых, наблюдая за двором вдовы урядника Семенова, он отметил, что Васька Компот, съездив в очередной раз на базар, вернулся с двумя хорошими оседланными конями, явно купленными не у цыган. Хотя лошади во дворе были. Перед базаром объект наблюдения вновь посетил причалы и там долго разговаривал с капитаном большого парового катера, регулярно ходившего на Таганрог и обратно. Серега собрался уже уходить, но тут вдруг на улице появился новочеркасский фотограф Ценципер. Он направлялся прямиком к тому самому дому. Ценципер громко постучал, сказал какое-то слово, и его впустила женщина, видимо, хозяйка. Васька к тому времени был в хате.
Мельников опять принялся ждать. От скуренной махорки бывшему гимназисту уже становилось худо. Семечки он все вылузгал, и от них еще пуще хотелось есть.
И тут Ценципер вышел. Вид у него был какой-то растерянный и встрепанный. Своей грачиной походкой фотограф зашагал вниз к Дону, может, на станцию или на берег, а может, и еще куда. Только теперь Сергей заметил, что вслед за маэстро фотографических дел отправились двое в солдатских шинелях. Один в фуражке, другой в казачьей папахе. До этого они мелькнули на улице и куда-то делись, а теперь вышли из-за стоявшего неподалеку у двух толстых акаций пустого карето-образного шарабана. Мельников последовал за ними. Все оказалось очень просто. Фотограф до станции не дошел, а свернул в винную лавку. Двое в шинелях, дождавшись у входа нагруженного покупками любителя возлияний, переглянулись и, проводив Ценципера долгими взглядами, пошли в другую сторону.
– Наверняка они решили, что сегодня, раз такой банкет, никто из хаты никуда не денется, по крайней мере до вечера, – предположил Алексей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47