Ясно видеть своего противника не мог – все те же проклятые слезы мешали. И координация движений после долгого путешествия у Ахмада была не ахти. Да и противник его тоже был не "лох ушастый", а опытный, поднаторевший в битвах за собственное благосостояние и регулярно посещающий спортзал "браток", который легко сместился в сторону, уклоняясь от выброшенной вперед пятки чеченца!
Зато кто-то другой, стоящий позади и Ахмадом невидимый, точно и резко ударил его по голени опорной ноги, подсекая ее сзади. Лишенный опоры, чеченец тяжело рухнул навзничь, с маху приложившись затылком к бамперу привезшей его машины. От этого удара закружилась голова, а перед глазами замелькали радужные яркие круги, кольца, треугольники и прочие геометрические фигуры. Кто-то не сильно пнул лежащего на земле Ахмада в бок:
– Ну, ты, блин, чмо черножопое! Не уродуй, бля, машину!
– Ладно, хорош! – вмешался другой голос, в котором явно слышались повелительные интонации. – Потащили! Некогда с ним валандаться – быстрее кончать надо!
– Кончать – это запросто! – глумливо заржал где-то высоко над головой чеченца тот самый, которого он пытался ударить. – Кончать – это мы с удовольствием!
Все еще пребывающего в состоянии некоторой прострации Ахмада опять подхватили и поволокли. Он вяло попытался вырваться, но только куда там! Держали его крепко. И не один человек.
– Псы! – Ахмад хотел, чтобы голос его звучал угрожающе многозначительно, но вот только получилось плохо – тихо и тоскливо. Лучше бы было промолчать.
В лицо дохнуло прохладой. Тряхнув головой, Ахмад приоткрыл глаза. Солнца не было – его втащили в какой-то подвал.
Толком осмотреться он так и не успел – его грубо швырнули грудью на стол, стоящий на середине помещения, быстро расстегнули наручники и тут же сковали руки опять, только на этот раз впереди. По-прежнему удерживая чеченца грудью на столе, вытянули до предела руки вперед и зафиксировали их в таком положении, прикрепив толстой проволокой цепочку наручников к водопроводной трубе, идущей по низу противоположной стены.
Теперь чеченец при всем своем желании не смог бы разогнуться – кольца наручников больно врезались в запястья, ныли плечи, а перед глазами маячила грязная и потрескавшаяся от старости "полировка" стола.
– Света маловато, – сказал кто-то рядом с чеченцем. Вывернув шею под невероятным углом, он увидел одного из "братков", деловито заглядывающего в видоискатель обычной портативной видеокамеры. – Рожу будет не разобрать...
– Ща сделаем! – откликнулся кто-то еще из-за спины, после чего Ахмад услыхал торопливые шаги.
"Будут убивать и на камеру снимать!" – сообразил Ахмад.
Он не боялся смерти – воспитание... Обидно было только, что придется уходить одному – он не сможет прихватить с собой кого-нибудь из убийц, впившись зубами в горло врага, как раненый и загнанный волк.
– Шак-калы! – дал он волю собственной бессильной ярости. На этот раз получилось хорошо, как надо – сурово и грозно. Поэтому он счел возможным добавить: – Свиньи! Всех резать будем!
– Ну-ну, охолони! – Кто-то, стоящий сзади, легонько похлопал чеченца по туго обтянутой джинсами заднице. И тут же прокомментировал: – А ниче попец-то!
Фраза была встречена громким ржанием остальных присутствующих, которых Ахмад не мог видеть – только слышал.
От такого неслыханного для мужчины оскорбления на глазах юного чеченца опять появились слезы. Не помня себя от ярости, он рванулся. Безрезультатно. Проволока держала крепко, и освободиться он не сумел – только еще сильнее ободрал кожу на запястьях, и без того израненных.
Опять послышались шаги и откуда-то сбоку ударил яркий луч света.
– Теперь как?
– Зашибись! – ответил "видеооператор" и, подняв камеру к лицу, скомандовал: – Поехали!
Ахмад был готов ко всему – начиная от простого и безыскусного выстрела в затылок и заканчивая тем, что с него будут медленно снимать кожу. И судьбу свою, какой бы она ни была, готов был встретить достойно, так, как подобает истинному мужчине и воину, настоящему нохчо.
Но только то, что происходило дальше, не укладывалось ни в какие рамки!
Чеченец почувствовал ледяное прикосновение металла к собственной коже сзади, у поясницы. "Нож!" – верно сообразил он и приготовился к ощущению боли. Но только ее не было.
Зато послышался треск разрезаемой плотной материи, и Ахмад вдруг почувствовал, как взрезанные одним движением джинсы вместе с трусами сползают вниз по бедрам, оголяя зад...
– Ухты! – восхищенно пробасил кто-то из-за спины. – Волосатенький ты мой!
С ужасом и омерзением чеченец ощутил чужую шершавую ладонь на своих ягодицах! Он рванулся изо всех сил, забился на столе, как пойманная рыба в сети. Металл наручников безжалостно рвал запястья, трещала на груди модная рубаха, раздираемая в клочки корявой столешницей, но только Ахмад ничего этого не чувствовал. В эту минуту он жил только одним стремлением – вырваться! Умереть к врагам лицом, а не голой задницей!
Но ему не позволили освободиться – навалились, плотнее прижали к столу, полностью лишая возможности двигаться.
– Ну, не дергайся, черножопенький! – сопел в ухо пристраивающийся сзади насильник. – Тебе понравится, бля буду!
Не имеющий возможности шевельнуться, Ахмаддо предела, до боли напряг ягодичные мышцы и во весь голос закричал:
– Не-ет!..
Сейчас "гордый" и "свободолюбивый" чеченец был согласен на все – целовать ноги своих мучителей и даже их следы; вылизывать собственным языком грязный, заплеванный пол подвала; часами стоять перед ними на коленях, умоляя только об одном – чтобы ему позволили умереть мужчиной...
Но только это никак не входило в планы людей Паленого. Крик жертвы перешел в клокочущий то ли вой, то ли стон – нашею Ахмаду набросили скрученную в жгут тряпку. Эта импровизированная удавка перекрыла дыхательное горло и пережала "сонники".
Лишенный притока кислорода мозг отключался, отказываясь контролировать мышцы, заставляя все тело расслабиться, как во сне.
И, погружаясь в этот "сон", Ахмад отрешенно, как сторонний наблюдатель, чувствовал немалое "достоинство" пристраивающегося к нему сзади здоровенного мужика, смазывающего анус чеченца чем-то холодным и жирным... Все это происходило вроде как и не с ним, а с кем-то другим... Шумело в ушах, перед глазами проплывали фантастические разноцветные картины...
Когда это началось, Ахмаду сначала даже не было больно...
2
Посещение места происшествия оставило у Сумина неприятный осадок. Это ведь только кажется, что за тридцать без малого лет службы можно привыкнуть ко всему. На самом же деле это далеко не так. Невозможно привыкнуть к смерти и начать относиться к ней легко.
Вид мертвого тела заставляет любого человека, даже самого прожженного циника, поневоле задуматься о смысле жизни, о бренности всего сущего. А такие вот размышления ой как далеко завести могут! Поэтому и не позволяют люди в погонах себе расслабиться, проявить свои чувства. Скрывают обычный и вполне понятный человеческий страх перед неизведанным под покровом бравады – мы, мол, и не такое видали! – и деланого равнодушия.
Пройдясь по квартире, Сумин понял, что раскрытие этого убийства не будет простым, если оно вообще не останется вечным "висяком". Учитывая привычки и склонности, а также образ жизни, который вела убитая, и ее "профессиональную" принадлежность, знакомых у нее была масса. Добрая половина мужской части населения города-"миллионера". И найти среди них одного-единственного... Хлопотно это, господа.
Тем более что не просматривался ясно и мотив. Конечно, это убийство могло быть продолжением той криминальной цепочки, что началась с похищения Мацкевича. Но в то же время это мог кто-то из старых знакомых вспомнить какие-нибудь прошлые обиды. И попробуй его найди.
Но только искать надо. И не потому, что сыщикам за это платят какие-то там деньги или "звездочки" дают. Любой более или менее опытный оперативник точно знает – вкусивший однажды безнаказанно человеческой крови подонок непременно захочет повторить этот опыт. И, обезвреживая одного убийцу, милиционер спасает еще несколько человеческих жизней.
Зацепок, с которых можно было бы начать розыск, в этом деле пока не было. Ну, разве что стена в прихожей, сверху донизу, до самого плинтуса, исписанная телефонными номерами, рядом с которыми были проставлены имена или клички. По большей части второе – покойная была наркоманкой со стажем, о чем недвусмысленно свидетельствовали застарелые "дороги" на ее худых как палки руках. А у наркоманов имен не бывает... У них вообще нет ничего связующего с нормальной человеческой жизнью, от которой они отказались, променяв ее на зелье...
Еще имелись показания соседки из квартиры напротив, старушонки шустрой, въедливой и любопытной. Она видела двоих мужчин у дверей квартиры Панкратовой. Хорошо разглядела, правда, только одного. "Высокий, здоровый, как бык, грубый..." Клялась, что сможет опознать. Но только надеяться на это нельзя... Все-таки старый человек, мало ли что.
Задерживаться на месте происшествия Сумин не стал – ни к чему давить на подчиненных авторитетом. Пусть работают спокойно.
За старшего оставил Михайлова – он обнаружил труп, он же начал работу со свидетелями. Ему, как говорится, и карты в руки.
В помощь старшему оперу начальник УУР области определил Решетилова. Сейчас Сумин уже не видел нужды в продолжении внутреннего расследования по зажигалке. Достаточно было одного-единственного взгляда, чтобы понять – гибель Панкратовой для молодого опера такая же неожиданность, как и для всех остальных. Только ударила по нему эта самая неожиданность сильнее. Как-то сразу заострились черты лица, в глазах появился немного сумасшедший отблеск вспыхнувшего где-то глубоко внутри пожара. Для него сейчас работа, особенно по этому делу, – лучшее лекарство от стресса. Ведь он искренне считает, что мог бы спасти свою старую приятельницу, и ощущение вины гложет его, разъедает, как кислота. Так что пусть работает.
Ну а сам Сумин спустился вниз и занял место в служебной "Волге".
– В управление, – коротко бросил в ответ на вопрошающий взгляд водителя. Машина плавно тронулась с места.
Сидя на переднем, "командирском" сиденье, Сумин вовсе не любовался красотами яркого и нарядного летнего города. Он работал. Думал.
Панкратова умерла очень удачно. Даже, можно сказать, слишком удачно. Для того, кто был заинтересован в ее молчании. И этот "кто-то" – явно не Решетилов. Но тогда кто же?
Молодой опер с того момента, как был скручен Скопцовым, никуда не выходил и не звонил, постоянно находился на виду, под контролем. Михайлов вообще вне подозрений. Давно полковник его знает. Причем только с хорошей стороны. Гнедков? Ну, это вообще глупость! Не тот профиль. Борцов с преступлениями в сфере экономики в большей степени интересуют коммерсанты, бухгалтеры и разные там менеджеры... "Заширянные" вусмерть проститутки нужной им информацией не располагают.
И кто же еще присутствовал тогда, когда была названа фамилия Панкратовой? Ну, он сам, полковник Сумин. А еще... некто Василий Скопцов и хозяйка квартиры, она же потерпевшая Анна Мацкевич.
"Интересно девки пляшут!" – полковник яростно потер переносицу. Из кухни, в которой и происходил разговор о Панкратовой, все менты во главе с ним самим направились в управление на этой самой машине. А Скопцов и Мацкевич остались. Вдвоем.
Неужели Гнедков прав? Да, конечно, в его версии имеется множество спорных моментов. Но постепенно она начинает все больше и больше походить на правду. И сейчас уже Сумин, прослуживший много лет и видевший то, что не укладывалось в рамки нормальной человеческой логики, тоже начинал сомневаться.
Если существует сговор между этой странной парочкой Скопцов, то у них после их отъезда было почти что два с половиной часа – именно столько времени прошло с момента расставания до физического устранения наркоманки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53