А вот чтобы получить доказательства, необходимо было взять непосредственно убийц. Рано или поздно, добровольно или под давлением, но только они все равно сдадут своего информатора, покровителя и консультанта. Или, что вполне возможно, организатора этого и других преступлений...
До сих пор Решетилову везло. Шла та самая "пруха", когда все получается легко и просто, с первой попытки, как бы само собой. Когда складывается такое впечатление, что не опер гоняется за свидетелями. Домашний адрес того, кого называли Маном, был установлен лейтенантом быстро и без особых проблем.
Киоск, правда, принадлежал уже другому человеку. Молодому, черноглазому и кучерявому азербайджанцу. Новый владелец поменял и ассортимент предлагаемых торговой точкой товаров. Вместо видео– и аудиокассет за старательно промытыми стеклами витрины красовались теперь сигареты, "жвачка", резиновая "защита" и пиво – наиболее ходовые сегодня предметы и продукты.
Но только здешние жители еще не забыли и самого Сашку Манушко. Хотя в то же время никто из них не знал его точного адреса. Оставался только азер. Ну не мог он не знать, где живет человек, с которым он совершил сделку!
Правда, новый владелец киоска попытался изображать партизана на допросе в гестапо. И даже грубить. До тех пор, пока Владимир не предъявил свое удостоверение и не поинтересовался наличием у "коммерсанта" местной прописки или, как это принято сейчас называть, "регистрации".
В отличие от многих других слов русского языка, слово "регистрация" в представлении кавказца неразрывно было связано с другим словом – "штраф". Причем размер этого самого "штрафа" определялся работником милиции самостоятельно исходя из кажущегося или реального благосостояния "нарушителя" и собственной "обиды за державу" сотрудника. А в современной российской милиции имеется море автономных служб. Общественная безопасность, криминальная милиция, охрана, патрульно-постовая служба, ОМОН, ОБНОН и так далее, так далее, так далее... И каждый человек в погонах озабочен состоянием правопорядка в стране, особенно вопросом нелегальных мигрантов, которых старается выявлять на каждом шагу, благо особого труда это не представляет – уроженца солнечного юга невозможно перепутать с аборигенами. А все поголовно российские милиционеры были твердо уверены в том, что Кавказ – земля богатеев.
Оценив перспективы нового знакомства и связанных с ним финансовых потерь, азер, которого, разумеется, звали Мамедом, загрустил. И Володе оставалось только намекнуть на то, что его интересует не "штраф", а всего лишь информация. Несколько слов. И никто не узнает, кем и кому эти слова были сказаны.
"Въехав в тему", кавказец воспрянул. Канэчна, он знает эта челавэк! Здэсь живот, сапсэм радом! Пятиэтажка во-он за тем углом! Второй падъэзд, третий этаж, направо! Когда дома бывает? Нэт, этого он, Мамед, нэ знает! Но можна во двор "Ныва" сматрэт! У него дэнги нэт, сапсэм нэт! Поэтому он за киоск рассчитался "тачком"! Хароший машин, "Ныва", сапсем новый! Красывый, красный...
В принципе, большего Решетилову от торгаша-"нелегала" и не нужно было. Дальше уже дело техники, которой он овладел на вполне приличном уровне.
Распрощавшись с Мамедом, который не скрывал своей радости по поводу того, что ему удалось легко отделаться от стража порядка, оперативник направился туда, куда ему указали, – за угол.
Манушко жил в блочной полуразрушенной пятиэтажке-"секционке". Это так теперь, в наши дни, называются прежние коммуналки, где "на двадцать девять комнаток всего одна уборная". Проще говоря, в доме, предназначенном для бедных. Даже скорее нищих.
Никакой "Нивы", как новой, так и старой, во дворе не наблюдалось. Бабушек, с которыми можно было бы пообщаться, тоже. И Владимиру пришлось идти напрямую, без предварительной "пробивки", которая вообще-то обязательна в таких ситуациях.
Захламленный вонючий подъезд, третий этаж, обшарпанная дверь без звонка.
На стук опера открыла какая-то неопрятная женщина неопределенного возраста. Ничего не спрашивала – просто стояла на пороге и молча взирала на пришельца пустыми глазами. Вообще у Владимира сложилось такое впечатление, что она его не видит.
– А Саша Манушко здесь живет? – поинтересовался лейтенант. Представляться он не счел нужным.
Впрочем, "милую даму" его личность и профессиональная принадлежность не интересовали. Не произнеся ни слова, она махнула рукой куда-то в глубину длинного темного коридора, развернулась и, не обращая больше на гостя внимания, направилась в боковое ответвление, слегка покачиваясь на ходу. Владимир еще несколько секунд топтался в растерянности перед распахнутой настежь дверью, а потом, плюнув на все условности, шагнул в густой полумрак коммуналки.
Каждая комната большой квартиры жила своей собственной жизнью. Проходя мимо лишь угадывающихся в темноте абрисов дверных проемов, Решетилов имел возможность слышать, как за одним из них кто-то громко и надрывно клянет судьбу-злодейку, за другим – тоскливо и монотонно идет семейный скандал, за третьей дверью хриплый низкий голос произносил короткий, типа шариковского: "Ну, чтобы всем!..", тост.
– Слышь, дай чирик! – послышалось вдруг из темноты.
Решетилов от неожиданности отпрыгнул к противоположной стене коридора. И только потом разглядел говорившего – невысокий и щуплый мужичонка, чья темная, но не от природы, а от технического спирта и застарелой грязи кожа и такая же одежда полностью терялись в полумраке.
– Помираю! – сообщил мужичонка жалостливо. – Похмелиться надо – край! Иначе мотор заклинит!
– Где Манушко живет? – поинтересовался оперативник у этого "домового".
– Здесь, – уверенно ответил тот. – Дай чирик, а?
– Комнату покажи. – Владимир уже лез в карман. Действительно, "домовой" дышал тяжело, с присвистом, голова и руки его тряслись как в лихорадке. "И вправду крякнет..." – соболезнующе подумал лейтенант.
А страждущий, уловивший по интонациям, что ему не будет отказано в спасительном "чирике", уже неслышно семенил по рассохшимся половицам к одной из дверей.
Володя, на ходу извлекая из кармана десятку, двинулся следом за ним.
– Санька! – "Домовой" изо всех оставшихся сил заколотил в дверь кулаком. – Санька, ерш твою медь! К тебе люди пришли!..
И тут же оглянулся на "людей" – ну, как? Оценили старательность?
– Держи! – Владимир протянул мужичку десять рублей. Тот торопливо и ловко сгреб купюру лапкой и тут же исчез. Просто вот так взял и растворился в полумраке. И ни шагов, ни дыхания.
Пораженно покачав головой, Владимир теперь уже сам постучал в дверь. Результат был тем же, то есть нулевым. Никакого движения по ту сторону двери слышно не было.
Но уходить вот так, несолоно хлебавши или, как выражаются оперативники, "поцеловав дверь", лейтенант не собирался. Сегодня он уже один раз нарушил закон и не видел каких-то там уважительных причин для того, чтобы не делать этого вторично.
Быстро оглянувшись по сторонам, он присел перед дверью. Ничего особенного... Широкая щель между косяком и непосредственно дверью позволяла видеть язычок дверного замка. И не только видеть.
Решетилов вытащил из кармана связку ключей. Отобрав один из них, тонкий и длинный, он легко вставил его в щель и подцепил защелку. Несколько коротких движений старый разболтанный замок сдался. Дверь распахнулась.
Осторожно ступая, Владимир вошел в комнату. Аккуратно прикрыв за собой дверь, огляделся по сторонам.
Обычная комната. Двенадцать "квадратов". Койка, стол, стул. Бог его знает, что Владимир ожидал здесь увидеть, – может быть, десяток-другой окровавленных трупов, – но только он был разочарован. Ничего такого, что помогло бы определить причастность обитателя этого жилища к убийству, не было. Граничащая с аскетизмом простота обстановки.
Хотя нет... Решетилов поправил сам себя – не аскетизм. Скорее бедность и безалаберность. Аскетизм – это строгость, и в первую очередь по отношению к себе самому. А хозяин жилища явно не чурался мирских радостей, о чем свидетельствовали многочисленные пустые бутылки из-под горячительных напитков, стройными рядами стоящие в ближнем правом углу. Тоже, кстати, интересная картина. Этот Манушко явно любил "красиво пожить", разумеется, в его представлении, но только не всегда имел для этого средства – большая часть тары имела этикетки, принадлежащие производителям элитарных коньяков и иностранных "вискарей". Но рядом с ними мирно уживались бутылки из-под обычной, "ларечной", водки и даже "бормотушные" "огнетушители".
А на житейские неудобства обитателю жилища было просто-напросто наплевать. И хотя хозяин явно был к себе неравнодушен – вон портретик на стене... явно не Хемингуэй... но только за своим жилищем следил он из рук вон плохо. Скомканная незаправленная постель, заметенный в угол мелкий мусор, кучи какого-то хлама на столе.
К столу-то оперативник и подошел в первую очередь. Небрежно перебирая какие-то кассеты, записки, фотографии, лежащие беспорядочными кучами, Владимир старался понять, что именно настораживает его в этом жилище. Что здесь было такое, неправильное?
"Аппаратура!" – вдруг осенило лейтенанта. И действительно, в комнате не было ничего похожего даже на паршивенький кассетный магнитофон, не говоря уже о серьезной, студийной аппаратуре! А ведь Манушко – фанат звукозаписи. Значит, здесь, в этой комнате, он бывает лишь иногда, проводя большую часть времени где-нибудь в мастерской или студии. И в мозгу Владимира уже стала выстраиваться какая-то логическая цепочка.
Но только в этот момент у него в руках оказалась одна из фотографий. Тоже вроде бы ничего особенного – некая компания "отдыхала" на "природе". Проще говоря, жрали водку на чьей-то даче. В самом центре снимка – две раскрасневшиеся физиономии с осоловелыми глазами и широкими дурацкими улыбками. Одна из них, вне всяких сомнений, принадлежала тому же человеку, чей портрет украшал стену жилища. А вот вторая...
Лейтенант опустился на стоящий за его спиной стул и прикрыл глаза. Несколько раз мотнул головой из стороны в сторону, стараясь отогнать наваждение. Открыв глаза, он убедился, что ничего не изменилось – вторая физиономия осталась той же... узнаваемой... И принадлежала она тому самому человеку, с которым Решетилов разговаривал по телефону меньше часа назад... Тому самому, которому он во всех подробностях изложил результаты своих наработок и планы на ближайшее будущее... Коллеге, мать его... Товарищу по оружию...
– Ох, ну ни х... себе!.. – пробормотал пораженный лейтенант, тупо глядя на снимок.
Для него сейчас ничего вокруг, кроме этой улыбающейся рожи, просто не существовало. Одно дело – абстрактные размышления. И уже совсем другое – конкретика. Знание – это действительно сила. Оно способно на многое. Убить, лишить сознания.
Владимир даже не слышал тихих, крадущихся шагов за спиной. Лишь в самый последний момент, уловив движение, он дернулся, попытался развернуться, но только было поздно. Тяжелый удар пришелся в левую затылочную часть головы. Яркая вспышка пронзила мозг опера, а потом он начал стремительно проваливаться в бездонную черную яму.
4
А вообще-то все происходящее в его собственном жилище, в его крепости все больше и больше напоминало Василию дурной алогичный сон. Или всемирное и окончательное торжество маразма, паранойи и прочих психических отклонений.
Задержанный вор, на лбу которого теперь красовалась большая нашлепка из пластыря, потрясал скованными руками, попутно во всю немалую силу собственных легких блажил о том, что он помощник депутата областной Думы и скоро всех присутствующих здесь ждет медленная и мучительная кончина. Разумеется, моральная – у помощников, в отличие от их покровителей, обычно хватает ума на то, чтобы не бросаться зря словами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53