Кто-то кивнул и серьезно уставился на Марину. Кому-то очень понравился ее красивый серый мундир с блестящими пуговицами и красным кантом на узких погонах.
— Вы можете спокойно спрашивать и сами, — сказала учительница Марине. — Вы же видели, дети понимают по движениям губ. Только артикулируйте четко.
— Да, собственно, тут нечего объяснять. — Марина вытащила из сумки уже порядком поистрепавшиеся фотографии троих детей. — Кто-нибудь может узнать их?
Она развернулась к классу, держа снимки в поднятых руках.
— Дети, вы узнаете кого-нибудь на этих фотографиях?
В классе установилась тишина, все внимательно глядели, куда им было ведено. Учительница обошла Марину и тоже взглянула.
Дети начали переглядываться, а потом как по команде замахали руками: сначала обращаясь друг к другу, а потом и к стоящей перед ними Марине.
Наверное, им казалось, что язык жестов понимают все…
— Что они говорят? — поинтересовалась Марина у учительницы.
Та пожала плечами и неуверенно сказала:
— Они говорят, что на снимках Mania Сорокина, Валя Пыхтина и Максим Яковлев. Эти ребята — их одноклассники.
От неожиданности Марина разжала пальцы, и глянцевые снимки с шелестом разлетелись по полу.
В первые мгновения она даже не поверила в такую быструю удачу. Хотя, с другой стороны, должно же было это когда-то произойти. В конце концов, поиски длятся уже неделю…
— Где эти дети? — собравшись наконец с мыслями, спросила Марина, чувствуя, как от нетерпения задрожал ее голос.
— Я в интернате недавно работаю, — начала с виноватым видом объяснять учительница. — И этих ребят никогда еще не видела. Они значатся в классном журнале, так что мне только фамилии знакомы. А сами дети болеют все время и на занятия не ходят.
Дети в классе тем временем успели подобрать разлетевшиеся по полу три фотографии своих одноклассников и теперь разглядывали их, передавая друг другу по партам.
Марина на всякий случай уточнила:
— Ребята, вы уверены в том, что на снимках ваши товарищи: Маша, Валя и Максим? Точно уверены?
Затем, получив подтверждение и собрав фотографии, едва попрощалась с учительницей и выскочила в коридор. Вербина она нашла в соседнем классе, застав его за процедурой персонального осматривания детей. Вербин с фотографиями в руке медленно шел по проходу между партами и внимательно вглядывался в лица, сверяя их с изображенными на снимках.
— Володя! — позвала его Марина. — Иди сюда. Я нашла их.
Забывшись, она и не заметила, как впервые назвала Вербина по имени…
Медицинская часть в интернате находилась на первом этаже, неподалеку от столовой.
— Послушайте, чем вы тут кормите детей? — раздраженно заметил сопровождающей его секретарше Вербин, когда ноздри его уловили скверные запахи с кухни. — Вам что, только гнилые продукты поставляют?
— Это не мы кормим, — обиженно ответила секретарша, отворачиваясь. — Это не мы, а комбинат школьного питания. У нас с ними договор. Кира Владимировна уж сколько раз с ними ругалась, чтоб готовили получше, но все без толку.
— Кира Владимировна, — повторил Вербин имя убитой женщины. — А сам директор что же? Питанием он должен заниматься.
— Директор болеет, — отрезала секретарша, как будто это было исчерпывающим ответом на возникающие вопросы.
На двери висела металлическая табличка белого цвета с надписью синими буквами «Здравпункт». Такие казенные таблички остались в учреждениях с пятидесятых годов.
Толкнув дверь, Марина с Вербиным оказались внутри медицинской части, где сразу заблудились в темноте.
— Сейчас я включу свет, — пробормотала секретарша, шаря рукой по стене. — Странно, зачем Сергей Сергеевич выключил, темно ведь. И где же он?
— Болеет, наверное, — сострил раздраженно Вербин. — У вас тут, я вижу, все болеют.
Всего здесь было четыре комнаты: кабинет врача, процедурная и две палаты с пятью койками в каждой — для мальчиков и для девочек.
Именно здесь и нашлись дети — все трое, в одной палате. Маша, Валя и Максим.
Увидев их, Марина даже вздрогнула — да, это были они. За последнюю неделю она столько раз вглядывалась в фотографии, что сейчас моментально узнала каждого. Это было совсем не то, что прежде в школах, когда смотришь на ребенка и, сличая его со снимком, гадаешь предположительно: он или не он. Нет, в данном случае гадать было нечего, это были те самые дети.
Они сидели на своих койках в стареньких розовых пижамах с наброшенными на плечи тонкими суконными одеялами коричневого цвета. Видно, им было прохладно, окна еще не заклеены, а на улице разбушевалась настоящая поздняя осень.
— Здравствуйте, дети, — сказала Марина, входя в палату. — Ну, расскажите нам, чем вы болеете. Давно болеете, да?
По документам всем детям было по десять лет, но выглядели они даже моложе, в особенности мальчик. Бледные замурзанные личики, тонкие руки и ноги, тонкие шейки, которые, казалось, вот-вот подломятся… И глаза, какие чаще всего бывают у детдомовских детей: непередаваемое выражение беспомощности, постоянного испуга и безоглядной дерзости.
Все трое глядели на вошедших недоумевающе.
— Ну хорошо, — заметил майор, присаживаясь на стоящий в углу единственный стул. — А где же почтенный эскулап? Где этот ваш Сергей Сергеевич?
— С утра был, — ответила секретарша. — Я его видела. Наверное, наверх пошел. Вам его позвать?
— Конечно, — кивнул Вербин. — Эти дети нас очень интересуют. Диагноз и все такое прочее. Давно они тут находятся и не ходят на занятия?
— Не знаю, — пожала плечами секретарша. — Сейчас пойду позову Сергея Сергеевича.
Она вышла, а Иннокентий тотчас последовал за ней.
— Пойду провожу, — как бы нехотя, но с едва скрытым возбуждением негромко заметил он. — Сдается мне, что этот Сергей Сергеевич не горит желанием с нами встречаться.
— Попроси заодно прийти сюда кого-нибудь из учителей, — сказал Вербин. — Кто умеет понимать язык глухонемых.
И в этот момент до Марины внезапно дошло: она как будто наяву воспроизвела в своем сознании ту короткую сцену в приемной полчаса назад. Вот кто смотрел на нее, пока она проходила в коридор, а затем сразу отвернулся! Это был здешний врач Сергей Сергеевич!
В интернате вообще работает мало мужчин, они тут наперечет. А тот мужчина наверху, стоявший вполоборота к окну, и был врачом!
И смотрел он на Марину так пристально, потому что узнал ее. Да, именно узнал. А она его в ту минуту — нет. В мозгу Марины вспыхнула картинка: они с Вербиным сидят поздним вечером в кафе. Между ними — серьезный разговор, столь памятный и важный для обоих. Они не совсем трезвы, по крайней мере Марина. В ярко освещенном пространстве зала плавают столики, немногочисленные посетители… За одним из столиков Вадим. А рядом с ним… Да-да, рядом с ним мужчина с зачесанными назад и за уши довольно длинными волосами и в очках с металлической оправой. Да, это и был он — Сергей Сергеевич!
От сделанного открытия Марину буквально заколотило так, что она даже встала с койки, на которую присела перед этим. Дети продолжали молча смотреть на вошедших взрослых — сурово и без всякого интереса.
— Этот доктор, — сказала Марина, чуть запнувшись. — Этот доктор, я видела его только что в приемной. Знаешь что? Это тот самый человек, который сидел с Вадимом в кафе тогда ночью. Помнишь? Я сначала не узнала его и только сейчас вспомнила.
Казалось, Владимир нисколько не удивился.
— Сергея Сергеевича нигде нет, — сообщила вошедшая секретарша. — Я посмотрела везде, где можно, но он куда-то пропал. Вообще-то он редко ходит по зданию, всегда здесь сидит. Она выглядела растерянной.
— А теперь не сидит, — мрачно заключил Вербин. — И боюсь, что будет сидеть в другом месте. Судя по тому, что он пропал…
Следом за секретаршей в дверь просунулась голова немолодой женщины.
— Мне сказали, что просят зайти, — испуганно сказала она.
Это была учительница, которую Вербин тотчас же взял в оборот.
— Пожалуйста, спросите у этих детей, где они были вчера вечером, — попросил он. — Куда их возили на машине?
Женщина удивилась, ее глаза под толстыми стеклами очков округлились.
— Куда же их могли возить? — спросила она, недоуменно пожав плечами. — Они ведь больные, в медпункте…
— Вы спросите, а дальше уж наше дело, — отрезал майор. — И кстати, поинтересуйтесь, кто их возил. Сергей Сергеевич?
Допрос детей был недолгим. Сначала они отрицательно мотали головами, отвечали, что никто их никуда не возил. Но испуг был налицо, дети боялись.
— Скажите им, что мы из милиции, — попросил Вербин. — Сергея Сергеевича они больше никогда не увидят, так что нечего бояться. А если у них память плохая, то мы можем помочь: покажем им видеозаписи. Их ведь снимали на камеру во время этих поездок. Которых, кстати, было немало. Ну-ка скажите им все это.
— Я не буду, — затрясла головой в кудряшках женщина. — Нельзя пугать детей. Вы что? Зачем вы их запугиваете? Какие еще видеозаписи?
— Какие видеозаписи, — спокойно ответил майор, складывая руки на коленях, — это вы услышите в суде. Там будут читать обвинительное заключение, и вы все поймете. Думаю, что суд будет закрытым, но вас, как педагогов, непременно пригласят, я не сомневаюсь. А сейчас будьте добры, не тяните время и переведите детям мои вопросы.
Голос Вербина иногда мог становиться железным, в такие вот моменты.
Да, детей возили вчера в одно место. Они не знают, где это. Возили туда не раз, но сколько именно, они не помнят. Там было трое взрослых, один из них Сергей Сергеевич, а других дети не знают. Смогут узнать, если понадобится?
Конечно, смогут. Что с ними там делали? Вчера — ничего. Привезли, а через какое-то время повезли в интернат обратно.
А обычно что делали?
Дети замялись, но Вербин снова напомнил о том, что все равно все видел на кассете. Их ведь снимали? Да, снимали. Так что же именно делали?
На этот вопрос ответила только одна девочка, Валя. Остальные двое сидели, втянув головы в узкие плечи, и затравленно глядели на взрослых. Когда Валя короткими знаками рассказала о том, что делали с ними, учительница побагровела и охнула.
— Я не могу этого сказать, — забормотала она испуганно. — Этого не может быть. Фантазии… Дети больные, у них воображение. Знаете, в этом возрасте бывают странные дикие фантазии, они сочиняют…
— Черт с вами, не переводите, — махнул рукой Вербин. — Если не можете повторить этого вслух за ребенком — не надо. Мы и так все знаем, сами видели.
Пока дети отвечали на вопросы и рассказывали о том, что с ними происходило в последние полгода, Марина наблюдала за ними За полгода этих детей приучили к разврату, и сейчас Марина с ужасом ловила себя на смешанном чувстве жалости и брезгливости по отношению к этим затравленным существам.
Пришла в голову странная мысль: а если бы с Артемом случилось подобное, мои чувства были бы такими же? Или нет — родной ребенок ближе и понятнее?
Тут же вспомнились слова Инны Менделевны, сказанные Марине на третьем курсе: нужно любить всех детей.
— Нет его нигде, — объявили входящие в палату Иннокентий с Лукоморовым. — Кстати, «убойщики» его тоже ищут. Выяснилось, что этот Сергей Сергеевич вчера до самого вечера тут сидел, как и убитая. Так что они, может быть, и вышли вместе. Хотя это не точно.
— Точно, — сурово заметил Вербин. — Все точно. Женщина пришла к нему под вечер и рассказала о том, что узнала от Марины. И прямо заявила, что если все это правда, то…
— Вероятно, у них тут был крупный разговор, — сказал Лукоморов. — Потом они вышли отсюда порознь или вместе. И уже на улице этот гад ударил ее. Только вот чем?
— Чем-чем, — перебил Иннокентий. — Сказано же: удар тупым тяжелым предметом. Молотком, должно быть. Да какая разница? Схватят — сознается. К нему домой уже поехали, облаву будут устраивать. Никуда не денется, он же не профессионал. Куда побежит?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47