Как любое тайное общество.
— Насколько сильную?
— Некогда достаточно сильную. Но время идёт, Усман Бисланович. Одних оно делает сильнее. Других слабее. Ничего не остаётся неизменным.
— Вы философ?
— Непрофессиональный. Жизнь была такая, что теперь хочется задуматься о смысле жизни.
— Так что «Белый Легион» из себя представляет сегодня?
— В какой-то мере их постигла судьба многих подобных самодеятельных ансамблей. Хочешь не хочешь, а идеология постепенно уступает место экономике. Тамплиеры сломались и утеряли чёткое понимание цели, когда стали заниматься ростовщичеством.
— Значит, это обычная банда?
— Так скажем — коммерческая структура… Возможности, конечно, уже не те. Они сильно сломались на войне с «Синдикатом». Слышали о таком?
— Слышал. А вы имели отношение к «Синдикату»?
— Это не так важно, где я был, есть и буду. Эти детали не имеют отношения к делу. Вернёмся к «Легиону»… Время от времени эти пенсионеры шалят. И начинают донимать своими шалостями.
— Тогда почему не разберётесь с ними?
— Я пришёл, чтобы помочь заняться этим вам… Итак, что вас конкретно интересует?
— Как их извлечь на белый свет?!
Феликс усмехнулся:
— За последние годы такие попытки предпринимались неоднократно. Это приводило к тому, что «Легион» прятался все глубже. И заметал следы все лучше… Опишите внешность тех, кого вы видели…
Сельмурзаев, как мог, описал нападавших на него. В основном боевиков. Хоть убей, ему не удавалось вспомнить лицо того садиста, который с ласковой улыбкой накачивал его психотропными веществами.
У обратившегося в слух Феликса в глазах зажёгся интерес. Он вытащил карманный компьютер с жидкокристаллическим дисплеем. Задал программу. И через некоторое время вывел рисованый портрет.
— Он?
— Он! — выдавил Сельмурзаев, увидев ненавистное лицо.
— Один из наиболее квалифицированных оперативников «Легиона». Псевдоним Ратоборец. Откуда взялся и куда нырнул — одному черту известно… Одно известно точно — если начинается серьёзная заварушка, он тут как тут.
— Он — покойник, — прошипел народный депутат, наливаясь злобой. С крошечного экрана на него глядел его враг. — Я его из-под земли достану. Из лап самого шайтана вырву. И отрежу голову…
— Аллах в помощь, — Феликс спрятал компьютер. — Вам будут благодарны многие. Я в их числе… Вынужден откланяться. Дела… Но этот вопрос я буду держать в поле зрения.
— И все?
— Ах да, — Феликс вытащил из кармана пальто лазерный диск, протянул депутату. — Тут кое-какая информация. Если появится ещё что-то интересное для вас, сообщу…
Шалавочка оказалась совсем молоденькой — около двадцати, демонстративно циничной, но, как и у всех девчонок её возраста, с мозгами, сверх меры заполненными романтическим мусором. Звали её Анжела.
В постели от злости и отчаяния, пытаясь забыться, Гурвич отработал на все двести процентов.
— Мне редко нравится. Но с тобой понравилось, — она прижалась к нему, смотря на него уже другими глазами.
— Умею, — буркнул Гурвич.
Утром она приготовила ему завтрак — тосты (кто их только придумал, эту дрянь!) с джемом, яичницу и стакан сока. Девочка, видимо, внимательно смотрит американские фильмы, мотая на ус. Позавтракав, программист как-то вяло подумал, что пора выметаться. Ох, кто бы знал, насколько неприятно уходить из уютной квартирки, когда идти некуда.
— Что загрустил, мальчишечка? — немножко виновато посмотрела на него брюнетка.
— Есть поводы.
— Понимаю. Сейчас придёшь домой, к жене стервозной. Она тебя скалкой в лоб пометит за то, что дома не ночевал, — Анжела весело хохотнула.
— Нет у меня жены.
— Нет? Врёшь. Ты парнишечка классный. И чтобы никто не подобрал…
— Ты что, по совместительству зудильником работаешь?
Она обиженно надула губки.
— Некуда мне идти! — с прорвавшимся отчаянием выпалил он, хлопнув ладонью по кухонному столу.
— Некуда? — она удивлённо вскинула брови.
— Некуда! Потому что обложили со всех сторон!
— Ты чего, бежишь от кого? — Глаза Анжелы восхищённо загорелись. Ситуация начала ей напоминать один из любимых американских боевиков.
— Бегу!
— От ментов?
— Нет.
— От бандитов?!
— Не думаю… Эти ребята покруче будут.
Она посмотрела на него с недоумением. В её представлении круче ментов и бандитов ничего на свете быть не может.
— Ух ты, неужто чекисты? — нашло на неё жуткое озарение.
— Да хватит ерунду молоть! Не знаю я! Знаю только, найдут — убьют.
— За что? — У Анжелы перехватило дыхание.
— За то, что слишком умный и много знаю.
— Тайн?
— Вообще. Умных не любят.
— Правильно, — согласилась она. — Вон меня в школе не любили. Поэтому и пришлось с восьмого класса уходить.
Гурвич недоуменно посмотрел на неё, переваривая услышанное, потом расхохотался.
— Ну чего ты ржёшь, как лошадь Пржевальского? — обиделась она и снова надулась.
— Ладно, Анжелка. Не обижайся. Пойду я.
— Куда?
— На кудыкины горы воровать помидоры.
— Тебе же некуда идти, — она задумалась, потом неожиданно предложила, с затаённым ожиданием смотря ему в глаза: — Оставайся…
Гурвич удивлённо посмотрел на неё, пытаясь понять причину такой щедрости. И решил, что девчонка, переварив его слова, уже придумала себе историю и прониклась к нему романтическими чувствами. Как же, герой в изгнании, по пятам идут злобные враги. Как не помочь? Такое случается у всех женщин, даже у шлюх — молодых и старых, насквозь пропитанных цинизмом.
— У меня денег не хватит, — решил он опустить её с небес на землю, зная, что деньги у шлюх — особенно болезненная тема. Но не тут-то было. Анжелу уже понесло по кочкам.
— За благотворительность ныне налогов не берут, — она прижалась к нему всем телом.
— Хорошо. Я обещаю тебе не мешать.
— Хочется верить, — произнесла задумчиво Анжела, вдруг усомнившись, что поступила правильно. Но отступать уже было поздно.
И он остался у неё. На некоторое время часть проблем была решена. Но все равно его положение оставалось незавидным. И нервы… Нервы, будь они неладны.
Ему казалось, что стоит вылезти на улицу, он тут же попадётся на глаза врагам. И тогда… Черт возьми, только теперь он смог осознать, какую спокойную и полноценную жизнь он вёл до сих пор. Как у Христа за пазухой. Серьёзной неприятностью считался насморк. А грипп был катастрофой. Ругань с соседом из-за громкой ночной музыки была вершиной конфликтов. Бояться приходилось только несовершеннолетнюю шантрапу, сшивающуюся у подъезда, от них в кармане был газовый баллончик — малолеток можно было травить им как тараканов. Сегодня же смерть шла за ним по пятам. Гурвич готов был поклясться, что наяву ощущает её ледяное дыхание в затылок. Ни с чем не сравнимое ощущение. И когда это дыхание приблизится, то мир замёрзнет — для тебя в нем больше не останется будущего…
В таком состоянии он провёл у Анжелы пару дней. В общем-то, здесь было довольно уютно. Шлюшка оказалась вполне мягким и покладистым человеком. Если не считать некоторых дурных привычек. Придя домой, она сразу врубала музыкальный канал. Познания её в области жизни и успехов попсы были огромны. Ни один из исполнителей не оставался без комментариев.
— Аэлита Барумова. Я от неё прусь, — всплёскивала руками Анжела. — Группа «Центральный профилакторий»! Посмотри, какие все милые. Я тащусь…
За это время он узнал, от каких групп Анжела «прётся», «тащится», «балдеет», какие музыкальные произведения — «улёт», «балдёж», а какие «полный отстой», «старьё», «лажа галимая» и «хрень моржовая».
Гурвича это раздражало, поскольку всю эстрадную тусовку он воспринимал, как мир насекомых. Порхают, жужжат, кусаются. А толку от них никакого — ни уму, ни сердцу. Так, заполняют экологическую нишу.
Но для Анжелы это было окно в другую, шикарную жизнь…
Переживания и перемалывание в сознании всех своих неприятностей привели к тому, что веко у Алексея начало дёргаться, а руки мелко подрагивать. И с каждым днём мысль о необходимости выбраться из своего нечаянного убежища казалась все более пугающей. Но выбираться все-таки нужно было. Анжелка, кажется, начинала все сильнее раскаиваться в своём подвиге. Романтика — это хорошо, но когда у тебя на шее дармоед… Программист долго прикидывал, как достать денег и не попасть в западню. И решил рискнуть.
Единственный человек, который мог помочь и при этом не был засвечен, как его близкая связь, был Толя Гусак. Гурвич налаживал ему компьютерную сеть на фирме и делал программное обеспечение. За Толиком остался долг в штуку «зелени». Обещал отдать через месяц. Месяц уже прошёл.
Анжела, уходя утром на свою многотрудную работу, оставила ему ключи. Он вышел из дома, поёжился. Светило солнце, но ветер дул пронизывающий, холодный.
На вылазку в город Гурвич шёл, как в атаку на укреплённые районы противника. Ему все время казалось, что на него все смотрят. И кто-то сейчас крикнет: «Это беглец. Мочи его!»
Никто не крикнул. Мир не проявил к нему ровным счётом никакого интереса. Каждый последующий шаг давался ему легче. Через пару сотен шагов, когда он вынырнул из арки и добрался до дороги, успел чуток успокоиться. Нет, чувство опасности не притупилось, просто сердце перестало отчаянно барабанить в груди.
Он встал около автобусной остановки, оглянувшись на опостылевший ему ещё из окна стандартный пейзаж с девяти — и двенадцатиэтажными зданиями, парой заводских труб вдалеке и длинным «Универсамом». На часах было двенадцать двадцать. Через сорок минут Толя выйдет в кафе поблизости от своего офиса на Тверской. Там неторопливо, со вкусом пообедает. Он живёт по распорядку. Утром — зарядка, вечером — фитнес. По Толику можно сверять часы.
От мысли о том, чтобы ехать на автобусе и метро, программиста замутило. Решив спустить последнюю наличность, взмахнул рукой. Рядом, едва не окатив его смешанной со снегом водой из лужи, затормозил старый, покрытый ржавыми царапинами «БМВ». Договорились о цене.
Автомобиль продрался через пробки, поплутал по узким переулкам в центре, вынырнул у мэрии. До Тверской добрались за пятьдесят минут. По логике вещей, Толик уже десять минут должен был предаваться чревоугодию.
— Спасибо, — кивнул Гурвич, кинул на сиденье купюру и пошёл по направлению к кафе, приютившемуся на первом этаже серого сталинского дома, увешанного мемориальными досками.
Гурвич прошёл мимо гардеробщика-охранника, вошёл в зал. Посетителей было немного, отпугивали цены. Толя сидел на своём любимом месте около окна и, сосредоточенно работая челюстями, поглощал второе блюдо. Программист приземлился рядом с ним.
— Столиков мало? — не поднимая глаза от тарелки, осведомился Толик.
— Здорово, Толян, — произнёс Гурвич. Толик поднял глаза от тарелки, удивлённо посмотрел на него. И произнёс равнодушно:
— Привет. Ты как из-под земли вынырнул.
— Так оно и есть…
Гурвич быстро, напряжённо огляделся, стараясь казаться непринуждённым, как шпионы в фильмах, — это был единственный его источник познания о конспиративной деятельности.
— Ты чего мельтешишь? — поинтересовался Толик, начиная пилить ножом отбивную. Нервное поведение приятеля не скрылось от него. — Случилось чего?
Веко у Гурвича дёрнулось. Нервный тик, черт его побери! Ему по-прежнему казалось, что люди вокруг — не те, за кого себя выдают. Вон вошёл в зал тип в тёмном костюме — вовсе он и не бизнесмен, каким кажется, а боевик. Сейчас подаст сигнал, и беглому еврею-программисту скрутят руки прямо за столом. Или та девица, по виду продавщица ларьковая, на самом деле агент наружного наблюдения. И подаст сигнал… Или вон тот пацан… Стоп, это уже мания преследования…
— Толик, у меня проблемы, — программист попытался расслабиться. — Мне срочно нужны деньги…
— Заходи завтра в офис. — Нож в руке Толика располосовал отбивную и с противным скрежетом прошёлся по фарфору тарелки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
— Насколько сильную?
— Некогда достаточно сильную. Но время идёт, Усман Бисланович. Одних оно делает сильнее. Других слабее. Ничего не остаётся неизменным.
— Вы философ?
— Непрофессиональный. Жизнь была такая, что теперь хочется задуматься о смысле жизни.
— Так что «Белый Легион» из себя представляет сегодня?
— В какой-то мере их постигла судьба многих подобных самодеятельных ансамблей. Хочешь не хочешь, а идеология постепенно уступает место экономике. Тамплиеры сломались и утеряли чёткое понимание цели, когда стали заниматься ростовщичеством.
— Значит, это обычная банда?
— Так скажем — коммерческая структура… Возможности, конечно, уже не те. Они сильно сломались на войне с «Синдикатом». Слышали о таком?
— Слышал. А вы имели отношение к «Синдикату»?
— Это не так важно, где я был, есть и буду. Эти детали не имеют отношения к делу. Вернёмся к «Легиону»… Время от времени эти пенсионеры шалят. И начинают донимать своими шалостями.
— Тогда почему не разберётесь с ними?
— Я пришёл, чтобы помочь заняться этим вам… Итак, что вас конкретно интересует?
— Как их извлечь на белый свет?!
Феликс усмехнулся:
— За последние годы такие попытки предпринимались неоднократно. Это приводило к тому, что «Легион» прятался все глубже. И заметал следы все лучше… Опишите внешность тех, кого вы видели…
Сельмурзаев, как мог, описал нападавших на него. В основном боевиков. Хоть убей, ему не удавалось вспомнить лицо того садиста, который с ласковой улыбкой накачивал его психотропными веществами.
У обратившегося в слух Феликса в глазах зажёгся интерес. Он вытащил карманный компьютер с жидкокристаллическим дисплеем. Задал программу. И через некоторое время вывел рисованый портрет.
— Он?
— Он! — выдавил Сельмурзаев, увидев ненавистное лицо.
— Один из наиболее квалифицированных оперативников «Легиона». Псевдоним Ратоборец. Откуда взялся и куда нырнул — одному черту известно… Одно известно точно — если начинается серьёзная заварушка, он тут как тут.
— Он — покойник, — прошипел народный депутат, наливаясь злобой. С крошечного экрана на него глядел его враг. — Я его из-под земли достану. Из лап самого шайтана вырву. И отрежу голову…
— Аллах в помощь, — Феликс спрятал компьютер. — Вам будут благодарны многие. Я в их числе… Вынужден откланяться. Дела… Но этот вопрос я буду держать в поле зрения.
— И все?
— Ах да, — Феликс вытащил из кармана пальто лазерный диск, протянул депутату. — Тут кое-какая информация. Если появится ещё что-то интересное для вас, сообщу…
Шалавочка оказалась совсем молоденькой — около двадцати, демонстративно циничной, но, как и у всех девчонок её возраста, с мозгами, сверх меры заполненными романтическим мусором. Звали её Анжела.
В постели от злости и отчаяния, пытаясь забыться, Гурвич отработал на все двести процентов.
— Мне редко нравится. Но с тобой понравилось, — она прижалась к нему, смотря на него уже другими глазами.
— Умею, — буркнул Гурвич.
Утром она приготовила ему завтрак — тосты (кто их только придумал, эту дрянь!) с джемом, яичницу и стакан сока. Девочка, видимо, внимательно смотрит американские фильмы, мотая на ус. Позавтракав, программист как-то вяло подумал, что пора выметаться. Ох, кто бы знал, насколько неприятно уходить из уютной квартирки, когда идти некуда.
— Что загрустил, мальчишечка? — немножко виновато посмотрела на него брюнетка.
— Есть поводы.
— Понимаю. Сейчас придёшь домой, к жене стервозной. Она тебя скалкой в лоб пометит за то, что дома не ночевал, — Анжела весело хохотнула.
— Нет у меня жены.
— Нет? Врёшь. Ты парнишечка классный. И чтобы никто не подобрал…
— Ты что, по совместительству зудильником работаешь?
Она обиженно надула губки.
— Некуда мне идти! — с прорвавшимся отчаянием выпалил он, хлопнув ладонью по кухонному столу.
— Некуда? — она удивлённо вскинула брови.
— Некуда! Потому что обложили со всех сторон!
— Ты чего, бежишь от кого? — Глаза Анжелы восхищённо загорелись. Ситуация начала ей напоминать один из любимых американских боевиков.
— Бегу!
— От ментов?
— Нет.
— От бандитов?!
— Не думаю… Эти ребята покруче будут.
Она посмотрела на него с недоумением. В её представлении круче ментов и бандитов ничего на свете быть не может.
— Ух ты, неужто чекисты? — нашло на неё жуткое озарение.
— Да хватит ерунду молоть! Не знаю я! Знаю только, найдут — убьют.
— За что? — У Анжелы перехватило дыхание.
— За то, что слишком умный и много знаю.
— Тайн?
— Вообще. Умных не любят.
— Правильно, — согласилась она. — Вон меня в школе не любили. Поэтому и пришлось с восьмого класса уходить.
Гурвич недоуменно посмотрел на неё, переваривая услышанное, потом расхохотался.
— Ну чего ты ржёшь, как лошадь Пржевальского? — обиделась она и снова надулась.
— Ладно, Анжелка. Не обижайся. Пойду я.
— Куда?
— На кудыкины горы воровать помидоры.
— Тебе же некуда идти, — она задумалась, потом неожиданно предложила, с затаённым ожиданием смотря ему в глаза: — Оставайся…
Гурвич удивлённо посмотрел на неё, пытаясь понять причину такой щедрости. И решил, что девчонка, переварив его слова, уже придумала себе историю и прониклась к нему романтическими чувствами. Как же, герой в изгнании, по пятам идут злобные враги. Как не помочь? Такое случается у всех женщин, даже у шлюх — молодых и старых, насквозь пропитанных цинизмом.
— У меня денег не хватит, — решил он опустить её с небес на землю, зная, что деньги у шлюх — особенно болезненная тема. Но не тут-то было. Анжелу уже понесло по кочкам.
— За благотворительность ныне налогов не берут, — она прижалась к нему всем телом.
— Хорошо. Я обещаю тебе не мешать.
— Хочется верить, — произнесла задумчиво Анжела, вдруг усомнившись, что поступила правильно. Но отступать уже было поздно.
И он остался у неё. На некоторое время часть проблем была решена. Но все равно его положение оставалось незавидным. И нервы… Нервы, будь они неладны.
Ему казалось, что стоит вылезти на улицу, он тут же попадётся на глаза врагам. И тогда… Черт возьми, только теперь он смог осознать, какую спокойную и полноценную жизнь он вёл до сих пор. Как у Христа за пазухой. Серьёзной неприятностью считался насморк. А грипп был катастрофой. Ругань с соседом из-за громкой ночной музыки была вершиной конфликтов. Бояться приходилось только несовершеннолетнюю шантрапу, сшивающуюся у подъезда, от них в кармане был газовый баллончик — малолеток можно было травить им как тараканов. Сегодня же смерть шла за ним по пятам. Гурвич готов был поклясться, что наяву ощущает её ледяное дыхание в затылок. Ни с чем не сравнимое ощущение. И когда это дыхание приблизится, то мир замёрзнет — для тебя в нем больше не останется будущего…
В таком состоянии он провёл у Анжелы пару дней. В общем-то, здесь было довольно уютно. Шлюшка оказалась вполне мягким и покладистым человеком. Если не считать некоторых дурных привычек. Придя домой, она сразу врубала музыкальный канал. Познания её в области жизни и успехов попсы были огромны. Ни один из исполнителей не оставался без комментариев.
— Аэлита Барумова. Я от неё прусь, — всплёскивала руками Анжела. — Группа «Центральный профилакторий»! Посмотри, какие все милые. Я тащусь…
За это время он узнал, от каких групп Анжела «прётся», «тащится», «балдеет», какие музыкальные произведения — «улёт», «балдёж», а какие «полный отстой», «старьё», «лажа галимая» и «хрень моржовая».
Гурвича это раздражало, поскольку всю эстрадную тусовку он воспринимал, как мир насекомых. Порхают, жужжат, кусаются. А толку от них никакого — ни уму, ни сердцу. Так, заполняют экологическую нишу.
Но для Анжелы это было окно в другую, шикарную жизнь…
Переживания и перемалывание в сознании всех своих неприятностей привели к тому, что веко у Алексея начало дёргаться, а руки мелко подрагивать. И с каждым днём мысль о необходимости выбраться из своего нечаянного убежища казалась все более пугающей. Но выбираться все-таки нужно было. Анжелка, кажется, начинала все сильнее раскаиваться в своём подвиге. Романтика — это хорошо, но когда у тебя на шее дармоед… Программист долго прикидывал, как достать денег и не попасть в западню. И решил рискнуть.
Единственный человек, который мог помочь и при этом не был засвечен, как его близкая связь, был Толя Гусак. Гурвич налаживал ему компьютерную сеть на фирме и делал программное обеспечение. За Толиком остался долг в штуку «зелени». Обещал отдать через месяц. Месяц уже прошёл.
Анжела, уходя утром на свою многотрудную работу, оставила ему ключи. Он вышел из дома, поёжился. Светило солнце, но ветер дул пронизывающий, холодный.
На вылазку в город Гурвич шёл, как в атаку на укреплённые районы противника. Ему все время казалось, что на него все смотрят. И кто-то сейчас крикнет: «Это беглец. Мочи его!»
Никто не крикнул. Мир не проявил к нему ровным счётом никакого интереса. Каждый последующий шаг давался ему легче. Через пару сотен шагов, когда он вынырнул из арки и добрался до дороги, успел чуток успокоиться. Нет, чувство опасности не притупилось, просто сердце перестало отчаянно барабанить в груди.
Он встал около автобусной остановки, оглянувшись на опостылевший ему ещё из окна стандартный пейзаж с девяти — и двенадцатиэтажными зданиями, парой заводских труб вдалеке и длинным «Универсамом». На часах было двенадцать двадцать. Через сорок минут Толя выйдет в кафе поблизости от своего офиса на Тверской. Там неторопливо, со вкусом пообедает. Он живёт по распорядку. Утром — зарядка, вечером — фитнес. По Толику можно сверять часы.
От мысли о том, чтобы ехать на автобусе и метро, программиста замутило. Решив спустить последнюю наличность, взмахнул рукой. Рядом, едва не окатив его смешанной со снегом водой из лужи, затормозил старый, покрытый ржавыми царапинами «БМВ». Договорились о цене.
Автомобиль продрался через пробки, поплутал по узким переулкам в центре, вынырнул у мэрии. До Тверской добрались за пятьдесят минут. По логике вещей, Толик уже десять минут должен был предаваться чревоугодию.
— Спасибо, — кивнул Гурвич, кинул на сиденье купюру и пошёл по направлению к кафе, приютившемуся на первом этаже серого сталинского дома, увешанного мемориальными досками.
Гурвич прошёл мимо гардеробщика-охранника, вошёл в зал. Посетителей было немного, отпугивали цены. Толя сидел на своём любимом месте около окна и, сосредоточенно работая челюстями, поглощал второе блюдо. Программист приземлился рядом с ним.
— Столиков мало? — не поднимая глаза от тарелки, осведомился Толик.
— Здорово, Толян, — произнёс Гурвич. Толик поднял глаза от тарелки, удивлённо посмотрел на него. И произнёс равнодушно:
— Привет. Ты как из-под земли вынырнул.
— Так оно и есть…
Гурвич быстро, напряжённо огляделся, стараясь казаться непринуждённым, как шпионы в фильмах, — это был единственный его источник познания о конспиративной деятельности.
— Ты чего мельтешишь? — поинтересовался Толик, начиная пилить ножом отбивную. Нервное поведение приятеля не скрылось от него. — Случилось чего?
Веко у Гурвича дёрнулось. Нервный тик, черт его побери! Ему по-прежнему казалось, что люди вокруг — не те, за кого себя выдают. Вон вошёл в зал тип в тёмном костюме — вовсе он и не бизнесмен, каким кажется, а боевик. Сейчас подаст сигнал, и беглому еврею-программисту скрутят руки прямо за столом. Или та девица, по виду продавщица ларьковая, на самом деле агент наружного наблюдения. И подаст сигнал… Или вон тот пацан… Стоп, это уже мания преследования…
— Толик, у меня проблемы, — программист попытался расслабиться. — Мне срочно нужны деньги…
— Заходи завтра в офис. — Нож в руке Толика располосовал отбивную и с противным скрежетом прошёлся по фарфору тарелки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53