.. Понял — нет?
— Так чего ж тут непонятного? Я с радостью. Че мне буянить? Ежели, конечно, пожрать дадите. А то я с утра ни маковой росинки...
«Росинкой», похоже, я его доконал.
— Слушай, — почти добродушно попросил он, — кончай придуриваться, а?
Мы оба знаем: ты не такая дешевка, какой притворяешься. Сейчас игра очень серьезная началась. Я, конечно, сам виноват... Но и ты круто завернул.
Теперь сам по себе кейс — не главное. Вот что мне с вами обоими — вместе или врозь — делать?
— А че делать? Ничего не делать. Вы, Михаил Федорович, в доле, я друзей не накалываю. Вы уж извините, если что не так сделал. Но, может, еще и выгодой все обернется? — Я упорно делал вид, что не понимаю угрозы.
Старался, чтобы Михуил ибн Полянкин сказал побольше.
— Кончай. — Он придавил высосанную до мундштука папиросу и встал. — Не мальчик, должен понимать: я тебя почти год ждал, не зная, что да кому ты сболтнешь. И теперь я тебя отпустить уже никак не могу. Не имею права. Так что иди за мной. И... — Он тяжело покачал лобастой, поблескивающей залысинами головой, — очень тебя прошу: не глупи. Все еще может обойтись.
— Не, Михал Федорыч, я в порядке! Надо идти? Куда? Ага, уже иду...
Надо подождать? Я подожду. Какие мои годы! Вот когда меня первый раз в камеру на губе сунули — вот тогда я понервничал, а тут, у вас, я все ж таки надеюсь на обхождение...
Не слушая меня, он только бросал за моей спиной короткие реплики:
«Погоди», «Тут налево», «Стой», «Иди»... В гостиную мы с ним не вернулись.
Кстати, тот люк, через который мы вошли, оказался заперт, хотя я отлично помнил, что не без умысла оставил его полуоткрытым. Мы свернули в еще один новый для меня коридор со штабелями вполне современных картонных коробок из-под компьютеров и запчастей к ним. Потом спустились по довольно широкой, как в хрущевке, лестнице и, миновав несколько стальных дверей, остановились посреди полутемного коридора возле кирпичной стены. Кирпичи были новыми.
Полянкин нажал на что-то, часть стенки отъехала. Внутри была обыкновенная круглая ручка замка. Он повернул ее, толкнул, и кусок стены, в которой я бы ни за что не угадал дверь, открыл нам еще один коридорчик с еще одним стальным люком в конце. Да тут одного железа у него на тысячи и тысячи.
За люком обнаружилась вполне обычная камера: тусклая лампа в нише, забранной стальной решеткой, бетонный пол, топчан с полосатым весьма замызганным матрасом, столик с алюминиевой миской и эмалированной кружкой.
Ох, как сразу есть захотелось — так в животе засосало, что на мгновение я даже перестал гадать: во что же еще я сейчас-то вляпался?
Глава четвертая. Генерал Ноплейко и Родина
У генерал-лейтенанта Ноплейко Ивана Васильевича мощный без единого волоска мудрый череп. И хотя глаза Ивана Васильевича чуть слезятся, а голос чуть дребезжит, когда ему возражают не по делу, выглядит он все равно орлом. Честным, неподкупным и несгибаемым. В своем кабинете на третьем этаже монументального здания Службы анализа и предупреждения Федеративной службы охраны (САИП ФСО РФ) Российской Федерации генерал Ноплейко пребывает только в форме. Причем форма эта выглядит непробиваемым панцирем из-за обилия военных знаков и орденских планок, из-за того ворот и плечи мундира генерала на размер-другой больше его тела. Болтающаяся в этом вороте тонкая морщинистая шея, едва, кажется, выдерживающая мощную голову, лишь подчеркивает: этот человек отдал всего себя службе. Всем, знающим генерала, известно: так разительно он похудел из-за облучения, полученного при ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС. Каждая из наград Ноплейко более чем заслужена и почти каждая связана с эпизодом, когда Иван Васильевич рисковал жизнями или отдавал жизни. Это, как и практически все в своей безупречной биографии, он делал по приказу Родины и ради Родины.
Собственно, он и сам почти в любом разговоре упоминает: «Когда мы приступили к ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС, то...» Продолжение зависит от конкретной ситуации и мысли, которую нужно подчеркнуть или доказать: «...то ни на минуту не забывали: за нами — вся страна!» или «...то особое внимание уделяли духовно-моральному уровню личного состава!».
Сейчас, поздним декабрьским утром, Иван Васильевич, глядя на свое отражение в светлой полировке шкафа, вполголоса произносил:
— Когда мы приступили к ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС, то никто из нас не спрашивал, чиво нам может дать Родина. Кажный из нас думал только о том, чиво он сам может дать Родине! Потому мы не только выстояли, значит, но и не допустили всемирной катастрофы. Хотя и рисковали жизнями...
Нет, лучше так: потому мы и смогли, рискуя жизнями, предотвратить всемирную катастрофу! Да, так — четче. Чтоб знали эти неблагодарные собаки.
Генерал готовился к выступлению в суде. Он вел огромную общественную работу, способствуя патриотическому воспитанию молодежи. И, конечно, с радостью согласился, когда прокуратура пригласила его блеснуть в качестве общественного обвинителя. Некий сопляк отказывался служить в армии. Якобы убеждения этого труса и неженки настолько расходились с тем, что делает российская армия, что он предпочел сидеть неделями в промороженном карцере тюрьмы. Лишь бы не быть с теми настоящими париями, которые его, подлеца, в это время охраняют и защищают.
— Товарищ генерал-лейтенант! К вам подполковник Катков просится, — доложил селектор звонким голосом адъютанта.
— Я занят! — Иван Васильевич, пафосные мысли которого перебили на самом подъеме, рассердился. — Пусть попозже зайдет. Часика через два. Или три.
— Но, товарищ генерал! Он говорит, что это к сегодняшнему докладу. И — важно.
Адъютант считал, что тонко льстит начальнику, называя его просто генералом. Такое обращение как бы напоминало Ноплейко, что ему уже чуть-чуть до звания «генерал армии». Расчет тут и впрямь был тонкий. Не то чтобы Ивана Васильевича так уж грели звезды на плечах. Нет, просто он стремился сделать как можно больше для родной страны. А чем больше погоны — тем больше и дела. Аксиома.
Еженедельный доклад куратору был не так волнующ, как публичное выступление в суде. Но гораздо важнее. Поэтому Ноплейко раздраженно велел:
— Зови! И чаю мне.
И тут же подполковник Катков, пройдя просторный тамбур, четко зафиксировался на пороге кабинета. Его лысоватая круглая голова сидела на короткой шее так прямо, точно сам вид начальника привел Каткова в полное обомление. Если бы его сейчас увидел Муха, Олега бы удивило, насколько строевым может выглядеть тот самый щекастый распустеха, который в «MX плюс» представлялся ему заместителем гендиректора фирмы «Изумруд» Артемовым.
— Чего ты там встал? — сердито рявкнул генерал. — Давай докладывай, что у тебя?
Катков четким шагом подошел к его столу и положил перед генералом стопку бумаг в прозрачной пластмассовой папке. Самым верхним был лист принтерной распечатки перевода с английского небольшой заметки из американской газеты. Той самой, о которой предыдущим вечером говорили в УПСМ Нифонтов и Голубков. На предложенной генералу Ноплейко версии перевода некоторые слова и фразы были отмечены маркерами. Слова, якобы сказанные Голубковым о Грузии — желтым, а о Чернобыле — красным.
— Получены свежие данные касательно ситуации на Кавказе и в Грузии.
— Да? — рассеяно переспросил генерал, вчитываясь в якобы сказанное Голубковым о ликвидаторах чернобыльской катастрофы и быстро багровея по мере того, как суть фраз прояснялась. В представленном ему варианте перевода было написано:
"Как сообщил источник в Кремле со ссылкой на генерал-майора Голубкова, «отношения России и Грузии надо укреплять, чтобы президенту Шеварднадзе не приходилось думать о вступлении его страны в НАТО». Об этом генерал-майор заявил на встрече ветеранов в клубе «Щит Родины». Это пацифистская организация, объединяющая тех, кто предпочел служить в армиях стран СНГ и других стран ближнего зарубежья России. Генерал Голубков, в частности, заявил и о том, что понимает, почему ликвидаторы катастрофы на Чернобыльской АЭС требуют явно завышенных пенсий: «Ведь никто до сих пор не говорит о том, насколько неэффективны были их действия по ликвидации последствий катастрофы, им платят только за то, что они пострадали из-за отвратительной организации работы и собственного непрофессионализма». На том же заседании коллега Голубкова, бывший капитан-спецназовец Пастухов, поднял тост «За братство русских и кавказцев...»
— Мерзавцы! Ничего святого! — вскипел, дочитав, генерал. — Ты как думаешь, это связано с тем, что гады в правительстве хотят моим хлопцам пенсии сократить?
В заботе Ноплейко о тех, с кем он вместе облучился в Чернобыле, не было ничего лично меркантильного. Парадокс пока действующего закона о льготах и пенсиях ликвидаторам был в том, что генералу по нему причиталось вчетверо меньше, чем тем, кто служил под его началом. Но Иван Васильевич готов был мириться с этим. Он вообще почти не заботился о собственных льготах. Все его мысли были о том, чтобы побольше получали герои, которые по его приказу и по зову сердца, почти не понимая, что такое радиация, разгребали лопатами смертельные осколки графита. Но, похоже, все получалось наоборот: вместо того чтобы увеличить пенсии всем чернобыльцам, правительство ради грошовой экономии решило сократить выплаты тем, кто по праву получал больше других.
— Конечно, точных данных у меня нет... — как бы задумавшись, сказал подполковник Катков, — но можно предположить, что так.
— Но на кой?! Неужто этим гадам, которые тратят миллионы на свои зимние зады на дачах, жалко денег для героев? — Голос Ивана Васильевича задребезжал, выдавая неподдельное возмущение.
— У наших аналитиков есть версия, что УПСМ проводит на Кавказе широкомасштабную операцию, направленную на сплочение антироссийских сил.
Можно предположить, что снижение пенсий чернобыльцам может подтолкнуть некоторых из них на выдачу секретов спецслужбам наших потенциальных противников. В частности, грузины ради вступления в НАТО готовы на все.
— Да?! Ну конечно! — При всем своем опыте и уме генерал Ноплейко особой образованностью не отличался. Он свято верил, что все беды России идут от изощренных происков жидомасонов, американских империалистов и продажных журналюг. При этом принадлежность к врагам определялась им просто: те, кто с ним не согласны, и есть гады. — Но мы же не собираемся с этим мириться?
— Никак нет, товарищ генерал! Прикажете разработать план контропераций по предотвращению утечки информации?
— А ты думал! И чтоб — живо, а то я знаю, как вы тянете. Вам лишь бы в компутеры свои играться. А толк где? Нету толка!
Ноплейко в свое время глубоко разочаровался в электронике, которая плохо работает при сильном радиоактивном излучении. Тогда-то в фольклор ликвидаторов и вошла его фраза о том, что «тысяча солдат с лопатами заменит не только десяток радиоуправляемых роботов, но и любое число компьютеров!».
Но генерал был последователен. Теперь он как лев бился за пенсии тем из «тысячи» солдат, кто еще пока был жив. И брал на карандаш тех, кто ему в этом мешал. Критиканов всяких.
— Но мы прогнозируем, товарищ генерал, оголтелое противодействие жидомасонов из УПСМ. Есть мнение, что они с помощью своих людей в окружении Шеварднадзе пытаются ускорить вступление Грузии в НАТО.
— Не понял? — насторожился Ноплейко. — А при чем тут ихняя Грузия-то?
Иван Васильевич был прекрасным, исполнительным и энергичным служакой, который ради личного примера и в самом деле первым хватался за лопату, чтобы собрать разбросанный взрывом реактора радиоактивный графит. Но в том, что касалось политики, генерал был наивен до неприличия. Его фанатизм основывался на том, что общественное Должно быть выше личного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
— Так чего ж тут непонятного? Я с радостью. Че мне буянить? Ежели, конечно, пожрать дадите. А то я с утра ни маковой росинки...
«Росинкой», похоже, я его доконал.
— Слушай, — почти добродушно попросил он, — кончай придуриваться, а?
Мы оба знаем: ты не такая дешевка, какой притворяешься. Сейчас игра очень серьезная началась. Я, конечно, сам виноват... Но и ты круто завернул.
Теперь сам по себе кейс — не главное. Вот что мне с вами обоими — вместе или врозь — делать?
— А че делать? Ничего не делать. Вы, Михаил Федорович, в доле, я друзей не накалываю. Вы уж извините, если что не так сделал. Но, может, еще и выгодой все обернется? — Я упорно делал вид, что не понимаю угрозы.
Старался, чтобы Михуил ибн Полянкин сказал побольше.
— Кончай. — Он придавил высосанную до мундштука папиросу и встал. — Не мальчик, должен понимать: я тебя почти год ждал, не зная, что да кому ты сболтнешь. И теперь я тебя отпустить уже никак не могу. Не имею права. Так что иди за мной. И... — Он тяжело покачал лобастой, поблескивающей залысинами головой, — очень тебя прошу: не глупи. Все еще может обойтись.
— Не, Михал Федорыч, я в порядке! Надо идти? Куда? Ага, уже иду...
Надо подождать? Я подожду. Какие мои годы! Вот когда меня первый раз в камеру на губе сунули — вот тогда я понервничал, а тут, у вас, я все ж таки надеюсь на обхождение...
Не слушая меня, он только бросал за моей спиной короткие реплики:
«Погоди», «Тут налево», «Стой», «Иди»... В гостиную мы с ним не вернулись.
Кстати, тот люк, через который мы вошли, оказался заперт, хотя я отлично помнил, что не без умысла оставил его полуоткрытым. Мы свернули в еще один новый для меня коридор со штабелями вполне современных картонных коробок из-под компьютеров и запчастей к ним. Потом спустились по довольно широкой, как в хрущевке, лестнице и, миновав несколько стальных дверей, остановились посреди полутемного коридора возле кирпичной стены. Кирпичи были новыми.
Полянкин нажал на что-то, часть стенки отъехала. Внутри была обыкновенная круглая ручка замка. Он повернул ее, толкнул, и кусок стены, в которой я бы ни за что не угадал дверь, открыл нам еще один коридорчик с еще одним стальным люком в конце. Да тут одного железа у него на тысячи и тысячи.
За люком обнаружилась вполне обычная камера: тусклая лампа в нише, забранной стальной решеткой, бетонный пол, топчан с полосатым весьма замызганным матрасом, столик с алюминиевой миской и эмалированной кружкой.
Ох, как сразу есть захотелось — так в животе засосало, что на мгновение я даже перестал гадать: во что же еще я сейчас-то вляпался?
Глава четвертая. Генерал Ноплейко и Родина
У генерал-лейтенанта Ноплейко Ивана Васильевича мощный без единого волоска мудрый череп. И хотя глаза Ивана Васильевича чуть слезятся, а голос чуть дребезжит, когда ему возражают не по делу, выглядит он все равно орлом. Честным, неподкупным и несгибаемым. В своем кабинете на третьем этаже монументального здания Службы анализа и предупреждения Федеративной службы охраны (САИП ФСО РФ) Российской Федерации генерал Ноплейко пребывает только в форме. Причем форма эта выглядит непробиваемым панцирем из-за обилия военных знаков и орденских планок, из-за того ворот и плечи мундира генерала на размер-другой больше его тела. Болтающаяся в этом вороте тонкая морщинистая шея, едва, кажется, выдерживающая мощную голову, лишь подчеркивает: этот человек отдал всего себя службе. Всем, знающим генерала, известно: так разительно он похудел из-за облучения, полученного при ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС. Каждая из наград Ноплейко более чем заслужена и почти каждая связана с эпизодом, когда Иван Васильевич рисковал жизнями или отдавал жизни. Это, как и практически все в своей безупречной биографии, он делал по приказу Родины и ради Родины.
Собственно, он и сам почти в любом разговоре упоминает: «Когда мы приступили к ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС, то...» Продолжение зависит от конкретной ситуации и мысли, которую нужно подчеркнуть или доказать: «...то ни на минуту не забывали: за нами — вся страна!» или «...то особое внимание уделяли духовно-моральному уровню личного состава!».
Сейчас, поздним декабрьским утром, Иван Васильевич, глядя на свое отражение в светлой полировке шкафа, вполголоса произносил:
— Когда мы приступили к ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС, то никто из нас не спрашивал, чиво нам может дать Родина. Кажный из нас думал только о том, чиво он сам может дать Родине! Потому мы не только выстояли, значит, но и не допустили всемирной катастрофы. Хотя и рисковали жизнями...
Нет, лучше так: потому мы и смогли, рискуя жизнями, предотвратить всемирную катастрофу! Да, так — четче. Чтоб знали эти неблагодарные собаки.
Генерал готовился к выступлению в суде. Он вел огромную общественную работу, способствуя патриотическому воспитанию молодежи. И, конечно, с радостью согласился, когда прокуратура пригласила его блеснуть в качестве общественного обвинителя. Некий сопляк отказывался служить в армии. Якобы убеждения этого труса и неженки настолько расходились с тем, что делает российская армия, что он предпочел сидеть неделями в промороженном карцере тюрьмы. Лишь бы не быть с теми настоящими париями, которые его, подлеца, в это время охраняют и защищают.
— Товарищ генерал-лейтенант! К вам подполковник Катков просится, — доложил селектор звонким голосом адъютанта.
— Я занят! — Иван Васильевич, пафосные мысли которого перебили на самом подъеме, рассердился. — Пусть попозже зайдет. Часика через два. Или три.
— Но, товарищ генерал! Он говорит, что это к сегодняшнему докладу. И — важно.
Адъютант считал, что тонко льстит начальнику, называя его просто генералом. Такое обращение как бы напоминало Ноплейко, что ему уже чуть-чуть до звания «генерал армии». Расчет тут и впрямь был тонкий. Не то чтобы Ивана Васильевича так уж грели звезды на плечах. Нет, просто он стремился сделать как можно больше для родной страны. А чем больше погоны — тем больше и дела. Аксиома.
Еженедельный доклад куратору был не так волнующ, как публичное выступление в суде. Но гораздо важнее. Поэтому Ноплейко раздраженно велел:
— Зови! И чаю мне.
И тут же подполковник Катков, пройдя просторный тамбур, четко зафиксировался на пороге кабинета. Его лысоватая круглая голова сидела на короткой шее так прямо, точно сам вид начальника привел Каткова в полное обомление. Если бы его сейчас увидел Муха, Олега бы удивило, насколько строевым может выглядеть тот самый щекастый распустеха, который в «MX плюс» представлялся ему заместителем гендиректора фирмы «Изумруд» Артемовым.
— Чего ты там встал? — сердито рявкнул генерал. — Давай докладывай, что у тебя?
Катков четким шагом подошел к его столу и положил перед генералом стопку бумаг в прозрачной пластмассовой папке. Самым верхним был лист принтерной распечатки перевода с английского небольшой заметки из американской газеты. Той самой, о которой предыдущим вечером говорили в УПСМ Нифонтов и Голубков. На предложенной генералу Ноплейко версии перевода некоторые слова и фразы были отмечены маркерами. Слова, якобы сказанные Голубковым о Грузии — желтым, а о Чернобыле — красным.
— Получены свежие данные касательно ситуации на Кавказе и в Грузии.
— Да? — рассеяно переспросил генерал, вчитываясь в якобы сказанное Голубковым о ликвидаторах чернобыльской катастрофы и быстро багровея по мере того, как суть фраз прояснялась. В представленном ему варианте перевода было написано:
"Как сообщил источник в Кремле со ссылкой на генерал-майора Голубкова, «отношения России и Грузии надо укреплять, чтобы президенту Шеварднадзе не приходилось думать о вступлении его страны в НАТО». Об этом генерал-майор заявил на встрече ветеранов в клубе «Щит Родины». Это пацифистская организация, объединяющая тех, кто предпочел служить в армиях стран СНГ и других стран ближнего зарубежья России. Генерал Голубков, в частности, заявил и о том, что понимает, почему ликвидаторы катастрофы на Чернобыльской АЭС требуют явно завышенных пенсий: «Ведь никто до сих пор не говорит о том, насколько неэффективны были их действия по ликвидации последствий катастрофы, им платят только за то, что они пострадали из-за отвратительной организации работы и собственного непрофессионализма». На том же заседании коллега Голубкова, бывший капитан-спецназовец Пастухов, поднял тост «За братство русских и кавказцев...»
— Мерзавцы! Ничего святого! — вскипел, дочитав, генерал. — Ты как думаешь, это связано с тем, что гады в правительстве хотят моим хлопцам пенсии сократить?
В заботе Ноплейко о тех, с кем он вместе облучился в Чернобыле, не было ничего лично меркантильного. Парадокс пока действующего закона о льготах и пенсиях ликвидаторам был в том, что генералу по нему причиталось вчетверо меньше, чем тем, кто служил под его началом. Но Иван Васильевич готов был мириться с этим. Он вообще почти не заботился о собственных льготах. Все его мысли были о том, чтобы побольше получали герои, которые по его приказу и по зову сердца, почти не понимая, что такое радиация, разгребали лопатами смертельные осколки графита. Но, похоже, все получалось наоборот: вместо того чтобы увеличить пенсии всем чернобыльцам, правительство ради грошовой экономии решило сократить выплаты тем, кто по праву получал больше других.
— Конечно, точных данных у меня нет... — как бы задумавшись, сказал подполковник Катков, — но можно предположить, что так.
— Но на кой?! Неужто этим гадам, которые тратят миллионы на свои зимние зады на дачах, жалко денег для героев? — Голос Ивана Васильевича задребезжал, выдавая неподдельное возмущение.
— У наших аналитиков есть версия, что УПСМ проводит на Кавказе широкомасштабную операцию, направленную на сплочение антироссийских сил.
Можно предположить, что снижение пенсий чернобыльцам может подтолкнуть некоторых из них на выдачу секретов спецслужбам наших потенциальных противников. В частности, грузины ради вступления в НАТО готовы на все.
— Да?! Ну конечно! — При всем своем опыте и уме генерал Ноплейко особой образованностью не отличался. Он свято верил, что все беды России идут от изощренных происков жидомасонов, американских империалистов и продажных журналюг. При этом принадлежность к врагам определялась им просто: те, кто с ним не согласны, и есть гады. — Но мы же не собираемся с этим мириться?
— Никак нет, товарищ генерал! Прикажете разработать план контропераций по предотвращению утечки информации?
— А ты думал! И чтоб — живо, а то я знаю, как вы тянете. Вам лишь бы в компутеры свои играться. А толк где? Нету толка!
Ноплейко в свое время глубоко разочаровался в электронике, которая плохо работает при сильном радиоактивном излучении. Тогда-то в фольклор ликвидаторов и вошла его фраза о том, что «тысяча солдат с лопатами заменит не только десяток радиоуправляемых роботов, но и любое число компьютеров!».
Но генерал был последователен. Теперь он как лев бился за пенсии тем из «тысячи» солдат, кто еще пока был жив. И брал на карандаш тех, кто ему в этом мешал. Критиканов всяких.
— Но мы прогнозируем, товарищ генерал, оголтелое противодействие жидомасонов из УПСМ. Есть мнение, что они с помощью своих людей в окружении Шеварднадзе пытаются ускорить вступление Грузии в НАТО.
— Не понял? — насторожился Ноплейко. — А при чем тут ихняя Грузия-то?
Иван Васильевич был прекрасным, исполнительным и энергичным служакой, который ради личного примера и в самом деле первым хватался за лопату, чтобы собрать разбросанный взрывом реактора радиоактивный графит. Но в том, что касалось политики, генерал был наивен до неприличия. Его фанатизм основывался на том, что общественное Должно быть выше личного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65