Секс-гигант ты наш. А вот если ты залупаться начнешь, да если где-нибудь трупешник Принцессы — ну той бабы — с твоим ножичком в горле отыщут, вот тогда — да, тогда тебе пожизненное гарантировано. Не доводи до крайности, возьми себя в руки. К тому ж для чего эта запись? Чтобы ты знал: как только хоть словечко лишнее про меня сболтнешь, меня подставишь — тут же и сам залетишь по полной программе. Мы теперь в одной лодке, парнишка!.. Ну, коль хочется, подуйся, подуйся... Не век же тебе чистенькой девочкой ходить. Не кривись. У каждого из нас есть такое, чего вспоминать не хочется, понял — нет? Или, наоборот, хочется и вспомнить, и повторить. Но чтобы без свидетелей... А?.. Захочешь — обеспечим. Вопросы есть?
«Если в я хотел получить от тебя ответы, — подумал я, с наслаждением предвкушая, как он будет расплачиваться за все, совершенное мной, — ты бы уже плакал от желания поскорее их выложить». Но верно, дело есть дело. Надо выждать — буду ждать. Всему свой срок. И еще об одном я подумал: он назвал зеленоглазую Принцессой. Интересно, это кликуха, или Михуил ляпнул так, от широты эмоций?..
— Пожрать дадите? — уставился я в ближайшую камеру, на которой контрольная лампочка не горела, но зато двигался окуляр трансфокатора.
— Нет проблем. Сейчас Сережа тебе принесет. И без добавок — нам с тобой сейчас ясные головы нужны. Понимаешь... Поверь, я в самом деле хочу быть с тобой откровенным. Мне проще и интереснее, если партнер не требует вранья, понял — нет? А ты пока его добиваешься. Если обижаешься на меня за правду, значит, добиваешься, чтобы я тебе врал. Если настаиваешь — буду. Но ты прикинь: тебе от этого лучше станет? Сейчас — да, я тебя спровоцировал.
Но честно, не скрывая. И ты теперь знаешь: если выдашь мою берлогу властям — загремишь на много-много лет. До этого только я от тебя зависел, а ты от меня нет. Стоило тебе погореть — и я тоже в заднице. А теперь ты в моей безопасности заинтересован так же, как в своей. Согласись, все честно, да?
Вошел Сергей, неся тарелку так, что половина его большого пальца была в супчике. Он поставил супчик передо мной, вытащил ложку из кармана.
— Слушайте, — спросил я у камеры, — а с вашими людьми только через вас или напрямую можно?
— Как хочешь... Давай напрямую.
— Ты, Серега, больше так не делай, — попросил я тихо и очень вежливо, понимая, что срываю зло на первом попавшемся. — Я ж не виноват, что меня самого на кухню не допускают и тебе носить приходится?
— А чего? — удивился алкаш. — Принесу, ничего... Или супа не хошь?
— Я говорю, что после пальцев твоих в тарелке, — медленно, как ребенку, объяснил я ему, — вкус не тот. И ложку мне из кармана не давай — кто его знает, что там у тебя еще лежало. Будь другом, вспомни о гигиене. Я ж не ананасов прошу, верно?
— А-а, — закивал мужик. — Чего ему, — спросил он у телекамеры, — на подносе теперь нести?
— Неси на подносе, если человек просит, — хохотнул Михуилище.
Сергей рыпнулся забрать тарелку, но я не дал. И он ушел как бы недоумевая, почему мне одной тарелки мало.
— Принеси сигарет! — крикнул я ему в спину, но он не отреагировал, и я не понял: услышал или нет? — Мне бы зубную щетку и пасту, — сказал я камере, отвлекая внимание Полянкина от просьбы о сигаретах.
Курить я бросил, но где сигареты, там и зажигалка, а она — серьезное оружие.
— Нет проблем, — отозвался репродуктор. — Ну, ты уже способен о делах говорить? Или тебя еще поуговаривать? Смирись. Каждый такое пережил. А ты — наемник, ты такие дела выполнять берешься, такие тайны узнаешь, что просто обязан и работодателю дать на себя компромат.
— Ничего себе, — пробурчал я, демонстрируя неохотное примирение с его правотой и стараясь на самом деле ощутить что-то похожее. Угроза убить ту, над кем я из-за наркоты измывался, долголетия ему не прибавила. Зато мне добавила осторожности. Действительно ведь сам пришел. Действительно, если не хочешь, чтобы тебе врали, не выдавай, насколько тебе не по нутру правда.
— Во что же я, интересно, превращусь, если каждый наниматель... захочет меня в дерьмо перед видеокамерой окунуть? Это что же: «Перед употреблением подержать в дерьме»?!
Михуил хохотнул, радуясь завязывающемуся разговору.
Логики и целесообразности в его трактовке событий — на вагон и маленькую тележку. Если трезво рассуждать, мне и в самом деле, кроме себя, кроме собственного верхоглядства, винить некого. Что не означало, будто практические последствия моих промахов сойдут Полянкину с рук. Чихал я на причины, заставившие его раззявить пасть на кусок, который ему не по зубам — а я себя по-прежнему считал таковым. Но мне сейчас важнее всего вызнать: что за человека я мучил, где она, и что с ней сейчас, и что Михуил уготовил ей в будущем? Но прояснять все надлежало так, чтобы он и не заподозрил о моей, пока Она в его руках, зависимости от него. Пусть приписывает мою покладистость компромату, на который мне в данный момент чихать. Я своих чувств еще не понимал, но знал: пока насчет этой женщины все до конца не пойму, уже не успокоюсь.
Серега притащил поднос, на котором кроме новой тарелки и чистой, надеюсь, ложки лежала пачка «Явы» с разовой зажигалкой. Я осторожно зачерпнул, подул, попробовал, внешне лениво слушая монолог новоявленного диктора, мать его так... Очень интересно он перешел на «мы», давая понять, что за ним — сила.
— ...и поняли, что дело, в которое ты встрял, слишком денежное, чтобы проигнорировать. Начали с простого, сделали поиск по компьютерным базам данных. Оказалось, что с ожерельем, которое тебя наняли отвезти, все не однозначно. Такое впечатление, что до недавних пор никто о нем ничего не слышал. То есть само изделие — подлинное. Сделано ориентировочно лет четыреста назад. Но имеет ли оно хоть какое-то отношение к царице Тамаре — большой вопрос. Хотя самое забавное знаешь что?
Я прожевал и послушно спросил:
— Что?
— А то, что... Ты знаешь, сколько взрывчатки достаточно, чтобы убить человека?
Я знал, но не счел нужным это показывать:
— Граммов сто?
— Три грамма! А в этом ожерелье, в трех бляшках из тех, на которых крепятся камешки, под золотом было пятьдесят! Причем располагались эти заминированные звенья возле застежки. Ты понял? Наденет ожерелье нужный человек, кто-то нажмет кнопочку, и — бэмс! Голова с плеч. А кому его собирались надеть? Президенту Грузии Шеварднадзе. Сечешь фишку?
Доедая супчик и чувствуя, как после горячего и сытного снова тянет в дрему, я старался слушать внимательно. Прислушивался и к своим ощущениям.
Но ничего, свидетельствующего о «добавках», не уловил. С жалостью к себе покосился на сигареты. Мне с таким трудом удалось бросить курить, что начинать опять просто не хотелось. В смысле хотелось курить, но еще сильнее хотелось жить без этой привычки. Вообще ненавижу зависимость от чего-то или от кого-то.
— Ну что? Попробуем наложить руку на страховочку? — добивался моего участия в разговоре Михуил. — Ты представляешь, как все просто? Звоним тем, кто тебя нанимал, и говорим: вы нам полстраховки, которую получите, а мы вам ожерельице назад. И никто не узнает о его начинке. А будете залупаться — ожерелье отдадим самой страховой компании. Она, чтобы сэкономить, не откажется выложить за него полсуммы. Но уж тогда, простите, про некую дозу взрывчатки могут узнать многие! Понял — нет? Куда им деваться-то?!
Беспроигрышное дело. Из семисот пятидесяти тыщ — семьдесят пять, то есть десять процентов, твои. А? Неплохо за недельку работы?
Мне надо было наладить с ним новые отношения, и я честно попытался это сделать:
— Михал Федорыч, конечно, я мало чего понимаю. Но если вам интересно... Очень прошу, давайте вернем им все? Будто ничего не поняли! Из таких дел живым выходит один на сотню, а то и на тысячу. — Я говорил горячо, хотя и знал, что впустую.
— Перестань! — не желал слушать Михуил. — Как они нас найдут? Как?
Деньги мы возьмем либо налом, либо так со счета на счет перекинем, что никто и опомниться не успеет.
Те, кого заворожили деньжищи, даже самосохранение теряют, не то что слух. Да, есть люди, которых шанс урвать сказочный куш буквально сводит с ума. Поэтому прочим лучше всего держаться от них подальше. Если, как у меня сейчас, это нереально, то надо думать только о том, как сорваться с крючка побыстрее и с наименьшими потерями. Только круглый болван или одержимый не поймет: как бы Полянкин ни изгалялся, а те, кто позолотил ВВ, чтобы убить Шеварднадзе, просто обязаны убить не только его, но и всех, кто оказался в курсе. При современном уровне техники выйти на шантажиста — плевое дело.
Ну, к примеру, деньги-то куда-то должны ведь попасть, верно? Сказочки о том, что можно незаметно заначить семьсот пятьдесят тысяч долларов, для наивных дурачков. Нал — еще опаснее. В любую пачку влепят микрочип. Ты их еще и пересчитать не успеешь, а тебе уже ствол в лоб ткнут. В итоге Полянкин не только ни гроша не получит, но потеряет и эту свою пещеру Аладдина, и жизнь в придачу. Оно ему надо?
Мне, пока у него в руках изумрудноглазая Ирина, она же Принцесса, тем более. И как объяснишь, докажешь, что весь состав «MX плюс», кроме меня, о шантаже ни сном ни духом? А у Боцмана двое детей, у Пастуха — дочь. Да и сами ребята не бронированные.
Но ничего этого я объяснять Полянкину уже не стал. Знаю я таких «партнеров»: привилегию говорить неприятную правду они оставляют себе, заставляя других врать только приятное. И вообще, с сумасшедшими надо соглашаться. Для начала испуганно посомневаться, а потом тоже загореться жадностью.
— ...Ты прав, Олег, — наконец вздохнул Михуил. — Небольшой шанс свернуть себе шею тут имеется. Но ведь выхода-то у нас все равно нет! Ты сам нас втравил по самые уши. Теперь что вернем мы эти камешки даром, что не вернем — твою фирму все равно в покое не оставят. Они просто обязаны считать, что вы все просекли. Значит, либо мы трясемся, живем, поджав хвосты, ожидая, когда до нас доберутся, и тогда даром принимаем нелегкий конец. Либо... Либо мы осторожно и скромно берем свою долю, понял — нет?
Неужели мы не сообразим, как получить свой кусок и чтобы наверняка, а? Как тебе такой вариант?
Говоря «мы», когда речь шла о риске, он, естественно, имел в виду меня. И там, где о куске, тоже меня — уже поиметого... Я, очень жалея, что не сдержался и чуть не выскочил из роли продувного, но жадного неудачника, ответил испуганно — пусть непрошеный «компаньон» побольше о своих творческих планах выскажется:
— Из меня Джеймс Бонд, как из валенка — смокинг... Жить хочу, Михал Федорыч. Я лучше на дно уйду. Авось у этих падл более важные дела найдутся.
Не выйдет скрыться, так хоть в крайнем случае — попытаюсь.
В репродукторе раздался протяжный вздох:
— Как ни понимаю я тебя, Олег, но вот этого тебе позволить не могу.
Такой шанс не то что раз в жизни... Нет, он даже не в каждой жизни бывает!
Иметь случай срубить три четверти миллиона, а то и весь миллиончик за пару пустяков — и упустить его? Это, парень, признать себя мелюзгой. Ты этого не поймешь, но я такого допустить не могу...
Я прямо видел, как он там слюни пускает. Не мне, понятно, сейчас на здравый смысл ссылаться, да только я на таких ловцов жар-птиц уже насмотрелся. Обычно они встречаются в двух ипостасях. С горящими глазенками и азартно трясущимися губешками — первая. Вторая, итоговая — свежий, воняющий кровью или разложившийся, воняющий тухлятиной труп. Про который и не подумаешь, что и «это» тоже когда-то ходило и дышало.
Но — молчу-молчу. Радуюсь, что главное уже понято: эта охота за грузинскими побрякушками послана мне не ради них самих.
* * *
На войне атеистов нет.
Я не верю, что есть хоть один солдат на свете, который бы не молился, не взывал к Богу. Как он его при этом называет: Христос, Отец небесный, Аллах, Судьба, Рок, Кисмет, Природа — дело десятое. Какой душе какое слово ближе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
«Если в я хотел получить от тебя ответы, — подумал я, с наслаждением предвкушая, как он будет расплачиваться за все, совершенное мной, — ты бы уже плакал от желания поскорее их выложить». Но верно, дело есть дело. Надо выждать — буду ждать. Всему свой срок. И еще об одном я подумал: он назвал зеленоглазую Принцессой. Интересно, это кликуха, или Михуил ляпнул так, от широты эмоций?..
— Пожрать дадите? — уставился я в ближайшую камеру, на которой контрольная лампочка не горела, но зато двигался окуляр трансфокатора.
— Нет проблем. Сейчас Сережа тебе принесет. И без добавок — нам с тобой сейчас ясные головы нужны. Понимаешь... Поверь, я в самом деле хочу быть с тобой откровенным. Мне проще и интереснее, если партнер не требует вранья, понял — нет? А ты пока его добиваешься. Если обижаешься на меня за правду, значит, добиваешься, чтобы я тебе врал. Если настаиваешь — буду. Но ты прикинь: тебе от этого лучше станет? Сейчас — да, я тебя спровоцировал.
Но честно, не скрывая. И ты теперь знаешь: если выдашь мою берлогу властям — загремишь на много-много лет. До этого только я от тебя зависел, а ты от меня нет. Стоило тебе погореть — и я тоже в заднице. А теперь ты в моей безопасности заинтересован так же, как в своей. Согласись, все честно, да?
Вошел Сергей, неся тарелку так, что половина его большого пальца была в супчике. Он поставил супчик передо мной, вытащил ложку из кармана.
— Слушайте, — спросил я у камеры, — а с вашими людьми только через вас или напрямую можно?
— Как хочешь... Давай напрямую.
— Ты, Серега, больше так не делай, — попросил я тихо и очень вежливо, понимая, что срываю зло на первом попавшемся. — Я ж не виноват, что меня самого на кухню не допускают и тебе носить приходится?
— А чего? — удивился алкаш. — Принесу, ничего... Или супа не хошь?
— Я говорю, что после пальцев твоих в тарелке, — медленно, как ребенку, объяснил я ему, — вкус не тот. И ложку мне из кармана не давай — кто его знает, что там у тебя еще лежало. Будь другом, вспомни о гигиене. Я ж не ананасов прошу, верно?
— А-а, — закивал мужик. — Чего ему, — спросил он у телекамеры, — на подносе теперь нести?
— Неси на подносе, если человек просит, — хохотнул Михуилище.
Сергей рыпнулся забрать тарелку, но я не дал. И он ушел как бы недоумевая, почему мне одной тарелки мало.
— Принеси сигарет! — крикнул я ему в спину, но он не отреагировал, и я не понял: услышал или нет? — Мне бы зубную щетку и пасту, — сказал я камере, отвлекая внимание Полянкина от просьбы о сигаретах.
Курить я бросил, но где сигареты, там и зажигалка, а она — серьезное оружие.
— Нет проблем, — отозвался репродуктор. — Ну, ты уже способен о делах говорить? Или тебя еще поуговаривать? Смирись. Каждый такое пережил. А ты — наемник, ты такие дела выполнять берешься, такие тайны узнаешь, что просто обязан и работодателю дать на себя компромат.
— Ничего себе, — пробурчал я, демонстрируя неохотное примирение с его правотой и стараясь на самом деле ощутить что-то похожее. Угроза убить ту, над кем я из-за наркоты измывался, долголетия ему не прибавила. Зато мне добавила осторожности. Действительно ведь сам пришел. Действительно, если не хочешь, чтобы тебе врали, не выдавай, насколько тебе не по нутру правда.
— Во что же я, интересно, превращусь, если каждый наниматель... захочет меня в дерьмо перед видеокамерой окунуть? Это что же: «Перед употреблением подержать в дерьме»?!
Михуил хохотнул, радуясь завязывающемуся разговору.
Логики и целесообразности в его трактовке событий — на вагон и маленькую тележку. Если трезво рассуждать, мне и в самом деле, кроме себя, кроме собственного верхоглядства, винить некого. Что не означало, будто практические последствия моих промахов сойдут Полянкину с рук. Чихал я на причины, заставившие его раззявить пасть на кусок, который ему не по зубам — а я себя по-прежнему считал таковым. Но мне сейчас важнее всего вызнать: что за человека я мучил, где она, и что с ней сейчас, и что Михуил уготовил ей в будущем? Но прояснять все надлежало так, чтобы он и не заподозрил о моей, пока Она в его руках, зависимости от него. Пусть приписывает мою покладистость компромату, на который мне в данный момент чихать. Я своих чувств еще не понимал, но знал: пока насчет этой женщины все до конца не пойму, уже не успокоюсь.
Серега притащил поднос, на котором кроме новой тарелки и чистой, надеюсь, ложки лежала пачка «Явы» с разовой зажигалкой. Я осторожно зачерпнул, подул, попробовал, внешне лениво слушая монолог новоявленного диктора, мать его так... Очень интересно он перешел на «мы», давая понять, что за ним — сила.
— ...и поняли, что дело, в которое ты встрял, слишком денежное, чтобы проигнорировать. Начали с простого, сделали поиск по компьютерным базам данных. Оказалось, что с ожерельем, которое тебя наняли отвезти, все не однозначно. Такое впечатление, что до недавних пор никто о нем ничего не слышал. То есть само изделие — подлинное. Сделано ориентировочно лет четыреста назад. Но имеет ли оно хоть какое-то отношение к царице Тамаре — большой вопрос. Хотя самое забавное знаешь что?
Я прожевал и послушно спросил:
— Что?
— А то, что... Ты знаешь, сколько взрывчатки достаточно, чтобы убить человека?
Я знал, но не счел нужным это показывать:
— Граммов сто?
— Три грамма! А в этом ожерелье, в трех бляшках из тех, на которых крепятся камешки, под золотом было пятьдесят! Причем располагались эти заминированные звенья возле застежки. Ты понял? Наденет ожерелье нужный человек, кто-то нажмет кнопочку, и — бэмс! Голова с плеч. А кому его собирались надеть? Президенту Грузии Шеварднадзе. Сечешь фишку?
Доедая супчик и чувствуя, как после горячего и сытного снова тянет в дрему, я старался слушать внимательно. Прислушивался и к своим ощущениям.
Но ничего, свидетельствующего о «добавках», не уловил. С жалостью к себе покосился на сигареты. Мне с таким трудом удалось бросить курить, что начинать опять просто не хотелось. В смысле хотелось курить, но еще сильнее хотелось жить без этой привычки. Вообще ненавижу зависимость от чего-то или от кого-то.
— Ну что? Попробуем наложить руку на страховочку? — добивался моего участия в разговоре Михуил. — Ты представляешь, как все просто? Звоним тем, кто тебя нанимал, и говорим: вы нам полстраховки, которую получите, а мы вам ожерельице назад. И никто не узнает о его начинке. А будете залупаться — ожерелье отдадим самой страховой компании. Она, чтобы сэкономить, не откажется выложить за него полсуммы. Но уж тогда, простите, про некую дозу взрывчатки могут узнать многие! Понял — нет? Куда им деваться-то?!
Беспроигрышное дело. Из семисот пятидесяти тыщ — семьдесят пять, то есть десять процентов, твои. А? Неплохо за недельку работы?
Мне надо было наладить с ним новые отношения, и я честно попытался это сделать:
— Михал Федорыч, конечно, я мало чего понимаю. Но если вам интересно... Очень прошу, давайте вернем им все? Будто ничего не поняли! Из таких дел живым выходит один на сотню, а то и на тысячу. — Я говорил горячо, хотя и знал, что впустую.
— Перестань! — не желал слушать Михуил. — Как они нас найдут? Как?
Деньги мы возьмем либо налом, либо так со счета на счет перекинем, что никто и опомниться не успеет.
Те, кого заворожили деньжищи, даже самосохранение теряют, не то что слух. Да, есть люди, которых шанс урвать сказочный куш буквально сводит с ума. Поэтому прочим лучше всего держаться от них подальше. Если, как у меня сейчас, это нереально, то надо думать только о том, как сорваться с крючка побыстрее и с наименьшими потерями. Только круглый болван или одержимый не поймет: как бы Полянкин ни изгалялся, а те, кто позолотил ВВ, чтобы убить Шеварднадзе, просто обязаны убить не только его, но и всех, кто оказался в курсе. При современном уровне техники выйти на шантажиста — плевое дело.
Ну, к примеру, деньги-то куда-то должны ведь попасть, верно? Сказочки о том, что можно незаметно заначить семьсот пятьдесят тысяч долларов, для наивных дурачков. Нал — еще опаснее. В любую пачку влепят микрочип. Ты их еще и пересчитать не успеешь, а тебе уже ствол в лоб ткнут. В итоге Полянкин не только ни гроша не получит, но потеряет и эту свою пещеру Аладдина, и жизнь в придачу. Оно ему надо?
Мне, пока у него в руках изумрудноглазая Ирина, она же Принцесса, тем более. И как объяснишь, докажешь, что весь состав «MX плюс», кроме меня, о шантаже ни сном ни духом? А у Боцмана двое детей, у Пастуха — дочь. Да и сами ребята не бронированные.
Но ничего этого я объяснять Полянкину уже не стал. Знаю я таких «партнеров»: привилегию говорить неприятную правду они оставляют себе, заставляя других врать только приятное. И вообще, с сумасшедшими надо соглашаться. Для начала испуганно посомневаться, а потом тоже загореться жадностью.
— ...Ты прав, Олег, — наконец вздохнул Михуил. — Небольшой шанс свернуть себе шею тут имеется. Но ведь выхода-то у нас все равно нет! Ты сам нас втравил по самые уши. Теперь что вернем мы эти камешки даром, что не вернем — твою фирму все равно в покое не оставят. Они просто обязаны считать, что вы все просекли. Значит, либо мы трясемся, живем, поджав хвосты, ожидая, когда до нас доберутся, и тогда даром принимаем нелегкий конец. Либо... Либо мы осторожно и скромно берем свою долю, понял — нет?
Неужели мы не сообразим, как получить свой кусок и чтобы наверняка, а? Как тебе такой вариант?
Говоря «мы», когда речь шла о риске, он, естественно, имел в виду меня. И там, где о куске, тоже меня — уже поиметого... Я, очень жалея, что не сдержался и чуть не выскочил из роли продувного, но жадного неудачника, ответил испуганно — пусть непрошеный «компаньон» побольше о своих творческих планах выскажется:
— Из меня Джеймс Бонд, как из валенка — смокинг... Жить хочу, Михал Федорыч. Я лучше на дно уйду. Авось у этих падл более важные дела найдутся.
Не выйдет скрыться, так хоть в крайнем случае — попытаюсь.
В репродукторе раздался протяжный вздох:
— Как ни понимаю я тебя, Олег, но вот этого тебе позволить не могу.
Такой шанс не то что раз в жизни... Нет, он даже не в каждой жизни бывает!
Иметь случай срубить три четверти миллиона, а то и весь миллиончик за пару пустяков — и упустить его? Это, парень, признать себя мелюзгой. Ты этого не поймешь, но я такого допустить не могу...
Я прямо видел, как он там слюни пускает. Не мне, понятно, сейчас на здравый смысл ссылаться, да только я на таких ловцов жар-птиц уже насмотрелся. Обычно они встречаются в двух ипостасях. С горящими глазенками и азартно трясущимися губешками — первая. Вторая, итоговая — свежий, воняющий кровью или разложившийся, воняющий тухлятиной труп. Про который и не подумаешь, что и «это» тоже когда-то ходило и дышало.
Но — молчу-молчу. Радуюсь, что главное уже понято: эта охота за грузинскими побрякушками послана мне не ради них самих.
* * *
На войне атеистов нет.
Я не верю, что есть хоть один солдат на свете, который бы не молился, не взывал к Богу. Как он его при этом называет: Христос, Отец небесный, Аллах, Судьба, Рок, Кисмет, Природа — дело десятое. Какой душе какое слово ближе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65