«В кране-то вода грязная, как же мы травимся каждый день… А еда тоже ведь сплошная химия, а мы едим… И еще сахар, мать сколько раз говорила – белая смерть. Мать-то права была, что в деревню уехала, чтобы воздухом чистым дышать. – И он с отвращением потянул носом. – Фу, как выхлопами воняет, надо ехать в Костяново».
Савва чуть не фыркнул: «Надо же, как попал в точку. Оказывается, у парня мать озабочена экологией. Ну теперь они заживут в этом Костянове душа в душу».
Теперь «садист». Этот был полон ненависти, желания крушить, разрушать, убивать. Личность, во многом похожая на Кныша. Месть всему миру. Стирать все это очень трудно, Савва знал по опыту. Можно лишь немного починить тонкие сферы, а потом…
Решение возникло внезапно, и хотя не показалось Савве самым лучшим, но ничего другого он не мог пока придумать. Он чуть просветлил душу «садиста», а затем трансформировал его смертельную обиду на мир и создавшего его Бога в острое чувство справедливости. Чуть-чуть подтолкнул его в эту сторону. Только с одним Савва позволил себе немного повозиться: он прибавил парню самоуважения и уверенности в себе как личности. Потому что уважение к себе есть основа уважения к другим. «Завтра ты задумаешься над тем, справедливо ли вы поступаете с Ольгой. И решишь, что нет, а потому откажешься от этого задания».
Савва не продумал всего в деталях, да он и не мог предугадать, как поведет себя завтра человек, личность которого будет существенно иной, чем сегодня. А потому не предполагал, что бывший «садист», а ныне борец за справедливость устроит настоящий разгром в кабинете Бориса Вельды.
Оставался главный. Савва чувствовал, что на двух подручных энергии ушло больше, чем он предполагал. А потому он просто убрал страх. Легче сказать, чем сделать, ведь это чувство забирается в самые неприметные углы, становясь составляющим компонентом совершенно иных чувств, начиная с жадности и кончая любовью.
Когда все было закончено, Савва снова почувствовал предательскую слабость в коленях. А ведь этих троих еще надо выгнать. Они еще только начали меняться, процесс, как говорится, уже пошел, но он только что начался, и они еще практически такие, какими пришли сюда. Поэтому не дай Бог, они столкнутся с Ольгой. Приходилось спешить.
Значит, пришло время, чтобы его наконец увидели и услышали. Савва глубоко вздохнул и сделал шаг вперед. Мужики уставились на него в изумлении. С их точки зрения, он внезапно возник на кухне, причем в буквальном смысле вышел из стены. Такое на миг заставит окаменеть любого. Этого мига Савве было достаточно.
– Все трое – встать, – сказал он. Бандиты медленно поднялись.
– Сейчас вы выходите отсюда, берете такси, едете в ресторан «Тройка», едите, пьете и сидите там до закрытия. Скорее. Это очень важно. У вас есть очень серьезный повод, который нужно отпраздновать. Завтра начинается новая жизнь. Завтра у каждого из вас начинается новая жизнь. Повернуться и идти.
Настало секундное замешательство. Все трое не мигая смотрели на Савву. Энергия ускользала, но он собрал все, что оставалось, и сказал ясно и четко:
– Завтра новая жизнь. Сегодня надо крепко выпить. Ресторан «Тройка». Идите.
Первым на этот раз дрогнул «садист», ведь с ним Савва провозился больше, чем с другими. За ним вышли «дебил» и главарь.
У Саввы не было сил даже пойти и проверить, закрыли ли они дверь. Все вокруг поплыло, но он успел опуститься на стул и привалиться к стенке, прежде чем провалился в пустоту.
– Господи, Савва Тимофеевич! Что здесь было? Почему дверь не заперта?
Савва слышал Ольгин голос как сквозь вату. Он открыл глаза:
– Все в порядке, Ольга Васильевна, не волнуйтесь. Ольга оглядела кухню:
– Что это? Кто здесь был?
Она взяла со стола бумагу. Это была та самая злополучная генеральная доверенность на квартиру, которую она уже видела. Ольга перевела взгляд на табурет. На нем лежал новенький, еще ни разу не использовавшийся паяльник.
– Они снова приходили? – устало спросила Ольга и тяжело опустилась на стул.
– Больше они не придут, – сказал Савва.
– Они не отстанут от меня… – Ольга в отчаянии схватилась за голову. – Что делать, Савва Тимофеевич, что делать? Я просто в отчаянии!
– Я уверяю вас: они больше не придут, – медленно проговорил Савва. – Завтра они проснутся другими людьми. Немного, но другими. И больше они не придут.
– Тогда эти мерзцавцы пришлют других.
– Не пришлют, Ольга Васильевна. Будьте уверены. И Савва уронил голову на руки.
Диалоги cо Скунсом
В воздухе висела мелкая морось. Влага, стекая по голым веткам, собиралась в тяжелые капли и медленно, словно раздумывая, падала на черную землю, с которой успели сгрести осенние отсыревшие листья.
Павловский парк начинался прямо у вокзальной площади. Здесь Беневоленский обычно и оставлял машину. А сам уходил в город.
Однако Андрей Кириллович был бы плохим стражем, если бы бросал шефа на произвол судьбы. Поэтому он уже давно знал, что, зайдя за угол, Беневоленский остановит частника и поедет в сторону, перпендикулярную железной дороге, к другому краю парка. Там, у входа на территорию детского дома, он остановится, выйдет из машины и примерно минут через сорок вернется к терпеливо ожидающему частнику.
Андрей Кириллович не знал и не хотел знать, что делает его шеф в обыкновенном детском доме. Точнее, даже не совсем обыкновенном, потому что жили в нем наполовину дебильные дети, которых, не дай Господь, иметь в собственной семье. Что-то такое было, видимо, и у Беневоленского. Возможно, здесь он держал какую-нибудь тайную дочь или сына и ездил их навещать. Так думал Андрей Кириллович, и этого предположения ему было достаточно.
Оставив людей, он ехал один следом за шефом, а потом поблизости от детдома ставил машину, опускал стекло и подремывал, слушая тихую музыку. По дороге назад у самой вокзальной площади он обгонял частника, на котором ехал шеф, и встречал его, словно никуда и не отлучался.
Беневоленский об этом не догадывался и был уверен, что о конечном пункте его маршрута не знает никто, кроме директора детского дома. В этот раз он точно так же поймал «шестерку» и проехал по плохо освещенным улицам, почти всю дорогу видя слева решетку знаменитого парка. До конца оставалось не так уж и много, как вдруг машина неожиданно задребезжала, водитель остановил ее и, ругнувшись, выскочил наружу.
– Извините, придется запаску ставить, – объяснил он пассажиру и полез в багажник.
– Мне выйти? – спросил Беневоленский, когда лицо водителя снова оказалось вблизи приоткрытой двери.
– Как хотите, я могу домкратить и с вами.
При этих словах водитель снова ругнулся и объяснил, что домкрат-то он как раз и не взял, отдав его утром соседу.
В машине было тепло, слегка клонило в сон, и вылезать на промозглую сырость, да еще и в тьму, не хотелось. Водителю было уплачено десять баксов и столько же обещано по возвращении, поэтому он был старателен и услужлив. Беневоленский в который уж раз подумал об относительности всего, и в особенности представлений о богатстве. Эти двадцать долларов наверняка осчастливят пожилого интеллигентного водителя, какого-нибудь кандидата наук из местного сельхозинститута, который горбатился во имя процветания Родины всю жизнь. А у него, благословившего сегодня очередной контракт на сотню тысяч баксов, полдня было плохое настроение, потому что он надеялся не на сотню тысяч, а на три-четыре. Из-за одной сотни тысяч он бы не стал и суетиться.
Пока он об этом вяло раздумывал, водитель безуспешно останавливал мчавшиеся мимо машины. Наконец одна-таки встала.
Беневоленский слышал, как его водитель просит у чужого домкрат. Потом они оба подошли к машине, в которой он сидел, стали ее поднимать, одновременно перекуривая. Колесо было довольно быстро заменено, и, получив свой домкрат, чужой водитель мельком взглянул на Беневоленского. Георгий Иванович также мельком взглянул на него.
Они встретились взглядами. И эта встреча глаз не осталась бы у Беневоленского в памяти, если бы на него не глянул сам Скунс!
Георгий Иванович едва не выскочил из машины, чтобы схватить его за руку, но остановил себя. Интересно, что бы он стал делать дальше и что бы сказал этому Скунсу? «Здравствуйте, уважаемый! Мои люди давно вас ищут, чтобы пригласить ко мне на службу». Возможно, именно так и надо было поступить. Но уж слишком внезапна была эта мимолетная встреча, да и сам разговор был слишком серьезен, чтобы начинать его без предварительной подготовки.
Чужая машина помчалась вперед, а Беневоленский скоро уже входил на территорию детского дома, где, как обычно, у калитки ждал его услужливый директор, получавший за каждую встречу купюру с портретом президента Франклина.
Георгий Иванович напрасно считал, что тот, кого они звали Скунсом, его не узнал. Память, которая работала быстрее, чем пентиумы, мгновенно высветила джентльмена в вагоне-ресторане, невольным спасителем которого он стал с месяц назад. Высветила она и другую сцену, тоже за столиком, но уже в клубе. Он получил тогда серьезный заказ, и что интересно, из Страны восходящего солнца. Посидев в клубе минут тридцать и послушав, точнее, посмотрев издалека на рот намеченной жертвы, он убедился, что «клиент был прав». Будущая жертва оказалась редчайшей мразью, и мгновенная смерть для нее была самой легкой казнью из тех, которых она заслуживала. Что же касается собеседника жертвы, господина Беневоленского, то этот человек тогда его не интересовал. Он еще не догадывался, что уже на следующий день после нечаянной встречи на мокрой сумеречной дороге на этого господина поступит заказ. На этот раз с территории нашей Родины.
Но перед этим с профессиональным убийцей еще произойдет случай, который на некоторое время сильно изменит его жизнь.
Андрей Кириллович пережил, следуя в этот раз за шефом, несколько неприятных моментов. Во-первых, он не сразу понял причину внезапной остановки частника. Готовый немедленно вызвать людей, чтобы прийти шефу на помощь, он проехал мимо остановившейся «шестерки», почти коснувшись ее борта, и лишь тогда понял, что она осела на левое переднее колесо. Отъехав на небольшое расстояние, он встал и через заднее стекло принялся наблюдать за развитием ситуации.
Когда же из остановленной машины вылез Скунс, он-таки вызвал своих людей. Но уже через минуту дал отбой.
Скунс, одетый в дешевую джинсовую куртку, вел себя как обыкновенный автомобилист. Достал домкрат и принялся помогать пожилому мужику. К тому же, как знать, вдруг шеф сам спланировал конспиративную встречу с ним. Тогда тем более вмешательство ни к чему. Но, судя до тому, что очень скоро они разъехались, так и не узнав друг друга, встреча все же была нечаянной.
Тут и наступило еще одно неприятное мгновение. С одной стороны, надо было оставить шефа, догнать машину Скунса и вызвать его на откровенный разговор. Лучшее обстоятельство было трудно и придумать. Но с другой – оставлять шефа без прикрытия нельзя. Поколебавшись, Андрей Кириллович решил попробовать догнать Скунса, на несколько минут вступить с ним в непосредственный контакт, а потом вернуться к тому месту, где он уже несколько раз тайно оберегал шефа.
Он увидел, как машина Скунса свернула в тот самый проулочек, где ставил свою и сам Андрей Кириллович. «Может, детский дом хочет навестить», – мелькнуло у него предположение*
Но, оставив машину, Скунс не пошел к главному входу, а стал обходить забор с противоположной стороны. Когда-то там была секретная дырка, через которую ребята сбегали в большой парк, чтобы поиграть в войну. И Скунс шел именно в том направлении.
Времена меняются, но детство остается таким же, даже если лапту и штандер заменили компьютерные страшилки. Пацанам все равно охота тайно ускользнуть. Хотя бы ненадолго.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56