Твоими стараниями, а как человек высоко поднялся.
Савва улыбнулся.
– Слушайте, Василь Палыч, – вдруг сказал он. – Может, пойдете с нами, а? Я сейчас буду Петра выводить, так и вас заодно выведу. Не хотите уйти на волю?
– На волю? – скривился Ржавый. – А что мне там делать, на этой воле? Даже к своим податься не смогу. Как им объяснить, что я вышел? Побега не совершал, это им будет известно, под амнистию не попадал. Расскажу, что ты вывел – кто поверит такой сказке? Скажут, ссучился, да и порешат. А без своих куда мне еще деваться, у меня боле и нет никого.
– Пойдемте со мной, на первое время я вас устрою.
– Да нет, ну ее, эту волю, не понимаю я там ничего, законов этих тамошних, верней – беззаконья. Беспредел там один, не хочу. Выпустят, когда время придет, тогда и посмотрим, хорошо бы на химию куда отправили, там бы и осел.
– Ну как хотите, Василь Палыч, неволить не могу, – сказал Савва. – А за Петра – спасибо.
В этот момент в коридоре послышался знакомый шум: заключенным несли ужин.
– Ну, бывай, Саввушка, – сказал Ржавый. – Может, еще увидимся.
– До свидания, Василь Палыч, счастливо вам, – улыбнулся Савва. Он оглянулся на Петра:
– А теперь иди ко мне, возьми меня за руку и делай все, что я скажу, а если не скажу, то делай то, что делаю я.
Савва взял Петра за руку, они подошли к двери и замерли у стены. И Ржавому, который смотрел во все глаза, чтобы ничего не упустить, как в прошлый раз, они были хорошо видны.
Лязгнула дверь. Вот тут-то Савва с Петром и пропали. Только что были тут, стояли у стены – и нет их.
– Так и не усмотрел, дурья башка, – выругался про себя Ржавый, а вслух спросил:
– Опять вчерашний брандахлыст принесли?
Даша не могла дождаться часа, когда родители наконец придут домой. Ей до-прежнему не разрешали пользоваться Интернетом, когда дома никого не было. Но все равно, не могут же они сидеть за ее спиной каждую секунду.
Наконец вернулся папа.
– Мне нужно кое-что узнать для работы по биологии, – не моргнув глазом, соврала Даша.
– Сейчас, дай мне снять пальто.
– Я уже все сделала, ты только напиши пароль. Я глаза зажмурю.
Феликс Николаевич, вздохнув, подчинился, успев лишь сбросить в коридоре ботинки. Насчет уличной обуви у них в доме было строго.
И дока он возился в прихожей, пока мыл руки, Даша вышла в почту и увидела, что на ее имя пришло письмо.
Даша, я вернулся!
Но пока пусть об этом никто не знает.
У меня над столом висит твоя картинка, я смотрю на нее и думаю о тебе.
Твой Петр.
Даша выскочила на середину комнаты и закружилась от радости.
– Это что, новый танец? – удивленно спросил отец.
– Нет, просто я обожаю биологию!
Отец только покачал головой и исчез на кухне. А Даша не могла усидеть на месте. Петр вернулся! Значит, теперь все будет хорошо.
Воздействие на Шекспира из подвала
– Андрей Кириллович, зайдите, пожалуйста, ко мне.
Голос шефа в очередной раз не обещал приятного разговора. Андрей Кириллович и так собрался идти с неутешительным докладом. Ему надо было обязательно опередить шефа. Но не получилось. Теперь он входил к нему, как двоечник к завучу.
– Что со Скунсом? Какие-нибудь есть подвижки?
Вцепился он в этого Джеймса Бонда. А теперь еще одной новостью его огорошивать.
– Никаких, Георгий Иванович. Прошерстили все, что могли. Можно сказать, весь город. Опросил коллег. Никаких концов. Вроде бы все знают, что он где-то есть, но где – неизвестно. Прямо мифический персонаж какой-то.
– А я ведь его на днях снова видел. Удивляюсь, почему ваши люди не могут с ним встретиться.
– Где видели, Георгий Иванович?
– На приеме у губернатора. Да, Андрей Кириллович, он был именно на приеме у губернатора. И высматривал председателя комитета по строительству. Я, правда, засомневался, он ли. Но через час, когда машина председателя упала с моста в Неву, сомнения отпали. А вы говорите, мифический персонаж.
– Да, это его почерк, – упавшим голосом согласился Андрей Кириллович. – Мы делаем все, что можем, – добавил он тихо. – Это фантом какой-то. – И, выдержав паузу, продолжил:
– Есть еще одна неприятная новость, Георгий Иванович.
– Что за новость? – Беневоленский недовольно придвинул несколько папок с бумагами, показывая, что у него нет больше времени разбираться с пустяками, которые поручены службе безопасности.
– Вчера был арестован студент. Мальчишка оказался торговцем наркотиками, его взяли с поличным и отправили в "Кресты?.
– А нам что за беда? Пусть и разбираются с ним те, кому это поручено.
Андрей Кириллович отрицательно покачал головой:
– Случилась странная неожиданность. Сначала он собрался покончить с собой, повеситься, а потом взял и ушел из камеры.
– Что значит – «ушел»? Как можно уйти из камеры? Они что там, в «Крестах», совсем уже распустились? В пятнашки играют?
– Его кто-то вывел. По уточненным данным, человек, который является его родственником.
– Андрей Кириллович, мы же не дети, сами подумайте, можно ли просто так взять и вывести парня из «Крестов»? И чего это стоит.
– Получается, что можно. – Начальнику службы безопасности даже неловко стало из-за чуши, которую он лепетал. – По неподтвержденным данным, родственник обладает паранормальными способностями.
– Приехали! Один – то ли фантом, то ли суперагент, другой – инопланетянин. – Беневоленский даже развеселился. Правда, от этого веселья хорошего можно было не ждать. – Хотелось бы побеседовать – уж если не с первым, так со вторым. Вы постарайтесь, а? Найдите мне хотя бы его. А что, пригласим на службу. Такие люди нам нужны тоже.
– Это – поручение? – решился уточнить Андрей Кириллович.
– Именно так – поручение.
На сцене театрального зала Дворца культуры имени Ленсовета заканчивался последний акт бессмертной трагедии Шекспира.
– Это ты, Отелло? – спрашивала несчастная, но еще не задушенная Дездемона.
– Да, Дездемона, – подтверждал отчаявшийся ревнивец мавр.
– Ты не ляжешь спать? – вопрошала Дездемона с надеждой.
Как-никак, она велела постелить то самое белье, на котором ее лишал девственности в первую брачную ночь воинственный муж. Таким способом она рассчитывала напомнить мавру о их любви, потому что Отелло на ее глазах сходил с ума от беспочвенной ревности.
– Ты перед сном молилась, Дездемона? – отвечал вопросом на вопрос венецианский мавр.
– Да, дорогой мой.
– Если у тебя есть неотмоленное преступленье, молись скорей.
– Что хочешь ты сказать?
– Молись скорее. Я не помешаю. Я рядом подожду, – торопил ее заботливый муж. – Избави Бог убить тебя, души не подготовив.
Это, к счастью, был не спектакль, а всего лишь прогон последнего акта. Актеры народного театра играли без костюмов и грима. Огромный зал был пуст и темен. Лишь в пятом ряду сидели несколько человек за столиком с маленькой настольной лампочкой. Режиссер делал замечания по ходу развития событий на сцене, помощники записывали их в рабочие тетради.
И никто не догадывался, что в подвале под сценой лежал человек, на голову которому был надет мешок из дерюги, а руки соединены впереди наручниками. Этот человек страдал вместе с героями великой пьесы, хотя до него не долетал со сцены ни один звук. Просто он ощущал то несчастье, которое вот-вот должно разразиться рядом, и мучился от своего бессилия.
Это был Савва.
Всего лишь день назад он сумел вывести из «Крестов» Петю, а теперь сам попал в довольно странную историю. Силы его до последней капли ушли на тот самый выход из следственного изолятора. Петя даже растерялся, когда, глотнув влажного воздуха свободы, вдруг обнаружил, что его спаситель оседает на землю у самого мрачно-торжественного кирпичного здания.
– Савва Тимофеевич, что с вами? – заволновался он.
И Савва, с трудом ворочая языком, объяснил: «Не могу я идти. Надо лежать… Босиком. Березу. Солнце».
Ни солнца, ни березы в декабрьском Петербурге поблизости от «Крестов» не было. И Петя сделал единственное, что мог. Он остановил частника, объяснил, что родственнику стало плохо, и уговорил довезти их до дома. Частник, пожилой человек на проржавленных «Жигулях», не только не взял с них денег, а даже помог Пете довести Савву Тимофеевича до квартиры. После этого Савва отлеживался на диване, а Петя первым делом сообщил электронной почтой о своем освобождении Даше. Звонить по телефону он опасался: вдруг те же самые люди, которым за что-то понадобилось отправить его в камеру, поставили и телефон на прослушивание. В этом он не ошибся. Прослушивания еще не было, но скоро оно началось.
Часа через два вернулась Ольга Васильевна. Позвонила, чтобы обрадовать своего знакомого юриста, но тот вместо радости выразил противоположные чувства. Пожалуй, он взволновался даже больше, чем поздней ночью или ранним утром, когда плачущая Ольга Васильевна звонила ему в первый раз.
– Ты не представляешь, что вы наделали! – кричал он. – И как теперь посоветуешь мне спускать это на тормозах?
Пете было ведено в ту же секунду перебраться к кому-нибудь из хороших знакомых и не показывать несколько дней носа, пока он, юрист, все не утрясет.
Савва тех разговоров не слышал, потому как лежал в забытьи.
Он показался на следующий день, когда, пошатываясь от слабости, вышел на улицу, чтобы подержаться рукой за ствол березы, которая росла в садике перед домом. Береза всегда помогала нарастить новые силы. Тут-то ему и набросили мешок на голову.
Правда, обращались с ним вполне пристойно. Не били, не матюгались, а, наоборот, даже извинялись за причиненное насилие. Но только руки его были защемлены наручниками, а мешок, словно паранджа, по-прежнему закрывал голову и верхнюю часть тела.
Его оставили одного в теплом, но темном подвале, еще раз извинились, сказав, что скоро освободят, и ушли. И теперь он лежал на чем-то нежестком, видимо на спортивном мате, и страдал от того страшного, что происходило между мужчиной и женщиной где-то поблизости.
Сил со вчерашнего дня почти не прибыло. Их оставалось едва-едва на поддержание тлеющего огонька жизни, Но даже и эти силы надо было сейчас израсходовать, чтобы предотвратить надвигающееся убийство ни в чем не повинной страдающей женщины.
Савва попытался слиться с душой страстного человека, удивился тому, как много всего в ней было намешано, и постарался хотя бы на время лишить ее агрессивности. «Пусть они простят друг друга и прямо сейчас станут зачинать ребенка. Мальчика или девочку. Ребенок крепко соединит их жизни», – пожелал Савва и начал внушать это мужчине.
– Ты о моем убийстве говоришь? – уточняла между тем испуганная Дездемона.
– Да, об убийстве, – соглашался с нею страдающий ревнивец.
– Господи помилуй! – воскликнула Дездемона.
– Хорошо, очень хорошо! – приговаривал режиссер. – Он ведет себя так естественно! Остается лишь удивляться, как ему удалось вжиться в роль!
И вдруг расхваленный Отелло странно замер посреди сцены, на мгновение призадумался, а потом вместо реплики: «Аминь всем сердцем» понес немыслимую отсебятину:
– Хотя о чем я говорю? Убийство верной Дездемоны по прихоти коварного врага? Какой в том подвиг? Нет, Дездемона, ты меня не бойся. Не сердце то с тобою говорило, любимая и верная супруга, а ужас, воспаленный негодяем.
Дездемона, не выказывая растерянности от того, что ее партнер произнес явно не тот текст, бросила в пустующий зал снова:
– Господи помилуй!
– Аминь всем сердцем! – наконец ответил ей Отелло. И она облегченно вздохнула: партнер снова вернулся к отрепетированным фразам.
– После этих слов, я верю, ты губить меня не станешь? – с надеждой спросила Дездемона.
На что партнер должен был громко произнести: «Гм», – но он отчего-то опять задумался. Быть может, предположил, что должен сказать еще что-нибудь.
– Гм? – подсказала ему Дездемона. – Гм-гм? – громче повторила она.
Но партнер не понял намека. И вдруг снова понес отсебятину:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
Савва улыбнулся.
– Слушайте, Василь Палыч, – вдруг сказал он. – Может, пойдете с нами, а? Я сейчас буду Петра выводить, так и вас заодно выведу. Не хотите уйти на волю?
– На волю? – скривился Ржавый. – А что мне там делать, на этой воле? Даже к своим податься не смогу. Как им объяснить, что я вышел? Побега не совершал, это им будет известно, под амнистию не попадал. Расскажу, что ты вывел – кто поверит такой сказке? Скажут, ссучился, да и порешат. А без своих куда мне еще деваться, у меня боле и нет никого.
– Пойдемте со мной, на первое время я вас устрою.
– Да нет, ну ее, эту волю, не понимаю я там ничего, законов этих тамошних, верней – беззаконья. Беспредел там один, не хочу. Выпустят, когда время придет, тогда и посмотрим, хорошо бы на химию куда отправили, там бы и осел.
– Ну как хотите, Василь Палыч, неволить не могу, – сказал Савва. – А за Петра – спасибо.
В этот момент в коридоре послышался знакомый шум: заключенным несли ужин.
– Ну, бывай, Саввушка, – сказал Ржавый. – Может, еще увидимся.
– До свидания, Василь Палыч, счастливо вам, – улыбнулся Савва. Он оглянулся на Петра:
– А теперь иди ко мне, возьми меня за руку и делай все, что я скажу, а если не скажу, то делай то, что делаю я.
Савва взял Петра за руку, они подошли к двери и замерли у стены. И Ржавому, который смотрел во все глаза, чтобы ничего не упустить, как в прошлый раз, они были хорошо видны.
Лязгнула дверь. Вот тут-то Савва с Петром и пропали. Только что были тут, стояли у стены – и нет их.
– Так и не усмотрел, дурья башка, – выругался про себя Ржавый, а вслух спросил:
– Опять вчерашний брандахлыст принесли?
Даша не могла дождаться часа, когда родители наконец придут домой. Ей до-прежнему не разрешали пользоваться Интернетом, когда дома никого не было. Но все равно, не могут же они сидеть за ее спиной каждую секунду.
Наконец вернулся папа.
– Мне нужно кое-что узнать для работы по биологии, – не моргнув глазом, соврала Даша.
– Сейчас, дай мне снять пальто.
– Я уже все сделала, ты только напиши пароль. Я глаза зажмурю.
Феликс Николаевич, вздохнув, подчинился, успев лишь сбросить в коридоре ботинки. Насчет уличной обуви у них в доме было строго.
И дока он возился в прихожей, пока мыл руки, Даша вышла в почту и увидела, что на ее имя пришло письмо.
Даша, я вернулся!
Но пока пусть об этом никто не знает.
У меня над столом висит твоя картинка, я смотрю на нее и думаю о тебе.
Твой Петр.
Даша выскочила на середину комнаты и закружилась от радости.
– Это что, новый танец? – удивленно спросил отец.
– Нет, просто я обожаю биологию!
Отец только покачал головой и исчез на кухне. А Даша не могла усидеть на месте. Петр вернулся! Значит, теперь все будет хорошо.
Воздействие на Шекспира из подвала
– Андрей Кириллович, зайдите, пожалуйста, ко мне.
Голос шефа в очередной раз не обещал приятного разговора. Андрей Кириллович и так собрался идти с неутешительным докладом. Ему надо было обязательно опередить шефа. Но не получилось. Теперь он входил к нему, как двоечник к завучу.
– Что со Скунсом? Какие-нибудь есть подвижки?
Вцепился он в этого Джеймса Бонда. А теперь еще одной новостью его огорошивать.
– Никаких, Георгий Иванович. Прошерстили все, что могли. Можно сказать, весь город. Опросил коллег. Никаких концов. Вроде бы все знают, что он где-то есть, но где – неизвестно. Прямо мифический персонаж какой-то.
– А я ведь его на днях снова видел. Удивляюсь, почему ваши люди не могут с ним встретиться.
– Где видели, Георгий Иванович?
– На приеме у губернатора. Да, Андрей Кириллович, он был именно на приеме у губернатора. И высматривал председателя комитета по строительству. Я, правда, засомневался, он ли. Но через час, когда машина председателя упала с моста в Неву, сомнения отпали. А вы говорите, мифический персонаж.
– Да, это его почерк, – упавшим голосом согласился Андрей Кириллович. – Мы делаем все, что можем, – добавил он тихо. – Это фантом какой-то. – И, выдержав паузу, продолжил:
– Есть еще одна неприятная новость, Георгий Иванович.
– Что за новость? – Беневоленский недовольно придвинул несколько папок с бумагами, показывая, что у него нет больше времени разбираться с пустяками, которые поручены службе безопасности.
– Вчера был арестован студент. Мальчишка оказался торговцем наркотиками, его взяли с поличным и отправили в "Кресты?.
– А нам что за беда? Пусть и разбираются с ним те, кому это поручено.
Андрей Кириллович отрицательно покачал головой:
– Случилась странная неожиданность. Сначала он собрался покончить с собой, повеситься, а потом взял и ушел из камеры.
– Что значит – «ушел»? Как можно уйти из камеры? Они что там, в «Крестах», совсем уже распустились? В пятнашки играют?
– Его кто-то вывел. По уточненным данным, человек, который является его родственником.
– Андрей Кириллович, мы же не дети, сами подумайте, можно ли просто так взять и вывести парня из «Крестов»? И чего это стоит.
– Получается, что можно. – Начальнику службы безопасности даже неловко стало из-за чуши, которую он лепетал. – По неподтвержденным данным, родственник обладает паранормальными способностями.
– Приехали! Один – то ли фантом, то ли суперагент, другой – инопланетянин. – Беневоленский даже развеселился. Правда, от этого веселья хорошего можно было не ждать. – Хотелось бы побеседовать – уж если не с первым, так со вторым. Вы постарайтесь, а? Найдите мне хотя бы его. А что, пригласим на службу. Такие люди нам нужны тоже.
– Это – поручение? – решился уточнить Андрей Кириллович.
– Именно так – поручение.
На сцене театрального зала Дворца культуры имени Ленсовета заканчивался последний акт бессмертной трагедии Шекспира.
– Это ты, Отелло? – спрашивала несчастная, но еще не задушенная Дездемона.
– Да, Дездемона, – подтверждал отчаявшийся ревнивец мавр.
– Ты не ляжешь спать? – вопрошала Дездемона с надеждой.
Как-никак, она велела постелить то самое белье, на котором ее лишал девственности в первую брачную ночь воинственный муж. Таким способом она рассчитывала напомнить мавру о их любви, потому что Отелло на ее глазах сходил с ума от беспочвенной ревности.
– Ты перед сном молилась, Дездемона? – отвечал вопросом на вопрос венецианский мавр.
– Да, дорогой мой.
– Если у тебя есть неотмоленное преступленье, молись скорей.
– Что хочешь ты сказать?
– Молись скорее. Я не помешаю. Я рядом подожду, – торопил ее заботливый муж. – Избави Бог убить тебя, души не подготовив.
Это, к счастью, был не спектакль, а всего лишь прогон последнего акта. Актеры народного театра играли без костюмов и грима. Огромный зал был пуст и темен. Лишь в пятом ряду сидели несколько человек за столиком с маленькой настольной лампочкой. Режиссер делал замечания по ходу развития событий на сцене, помощники записывали их в рабочие тетради.
И никто не догадывался, что в подвале под сценой лежал человек, на голову которому был надет мешок из дерюги, а руки соединены впереди наручниками. Этот человек страдал вместе с героями великой пьесы, хотя до него не долетал со сцены ни один звук. Просто он ощущал то несчастье, которое вот-вот должно разразиться рядом, и мучился от своего бессилия.
Это был Савва.
Всего лишь день назад он сумел вывести из «Крестов» Петю, а теперь сам попал в довольно странную историю. Силы его до последней капли ушли на тот самый выход из следственного изолятора. Петя даже растерялся, когда, глотнув влажного воздуха свободы, вдруг обнаружил, что его спаситель оседает на землю у самого мрачно-торжественного кирпичного здания.
– Савва Тимофеевич, что с вами? – заволновался он.
И Савва, с трудом ворочая языком, объяснил: «Не могу я идти. Надо лежать… Босиком. Березу. Солнце».
Ни солнца, ни березы в декабрьском Петербурге поблизости от «Крестов» не было. И Петя сделал единственное, что мог. Он остановил частника, объяснил, что родственнику стало плохо, и уговорил довезти их до дома. Частник, пожилой человек на проржавленных «Жигулях», не только не взял с них денег, а даже помог Пете довести Савву Тимофеевича до квартиры. После этого Савва отлеживался на диване, а Петя первым делом сообщил электронной почтой о своем освобождении Даше. Звонить по телефону он опасался: вдруг те же самые люди, которым за что-то понадобилось отправить его в камеру, поставили и телефон на прослушивание. В этом он не ошибся. Прослушивания еще не было, но скоро оно началось.
Часа через два вернулась Ольга Васильевна. Позвонила, чтобы обрадовать своего знакомого юриста, но тот вместо радости выразил противоположные чувства. Пожалуй, он взволновался даже больше, чем поздней ночью или ранним утром, когда плачущая Ольга Васильевна звонила ему в первый раз.
– Ты не представляешь, что вы наделали! – кричал он. – И как теперь посоветуешь мне спускать это на тормозах?
Пете было ведено в ту же секунду перебраться к кому-нибудь из хороших знакомых и не показывать несколько дней носа, пока он, юрист, все не утрясет.
Савва тех разговоров не слышал, потому как лежал в забытьи.
Он показался на следующий день, когда, пошатываясь от слабости, вышел на улицу, чтобы подержаться рукой за ствол березы, которая росла в садике перед домом. Береза всегда помогала нарастить новые силы. Тут-то ему и набросили мешок на голову.
Правда, обращались с ним вполне пристойно. Не били, не матюгались, а, наоборот, даже извинялись за причиненное насилие. Но только руки его были защемлены наручниками, а мешок, словно паранджа, по-прежнему закрывал голову и верхнюю часть тела.
Его оставили одного в теплом, но темном подвале, еще раз извинились, сказав, что скоро освободят, и ушли. И теперь он лежал на чем-то нежестком, видимо на спортивном мате, и страдал от того страшного, что происходило между мужчиной и женщиной где-то поблизости.
Сил со вчерашнего дня почти не прибыло. Их оставалось едва-едва на поддержание тлеющего огонька жизни, Но даже и эти силы надо было сейчас израсходовать, чтобы предотвратить надвигающееся убийство ни в чем не повинной страдающей женщины.
Савва попытался слиться с душой страстного человека, удивился тому, как много всего в ней было намешано, и постарался хотя бы на время лишить ее агрессивности. «Пусть они простят друг друга и прямо сейчас станут зачинать ребенка. Мальчика или девочку. Ребенок крепко соединит их жизни», – пожелал Савва и начал внушать это мужчине.
– Ты о моем убийстве говоришь? – уточняла между тем испуганная Дездемона.
– Да, об убийстве, – соглашался с нею страдающий ревнивец.
– Господи помилуй! – воскликнула Дездемона.
– Хорошо, очень хорошо! – приговаривал режиссер. – Он ведет себя так естественно! Остается лишь удивляться, как ему удалось вжиться в роль!
И вдруг расхваленный Отелло странно замер посреди сцены, на мгновение призадумался, а потом вместо реплики: «Аминь всем сердцем» понес немыслимую отсебятину:
– Хотя о чем я говорю? Убийство верной Дездемоны по прихоти коварного врага? Какой в том подвиг? Нет, Дездемона, ты меня не бойся. Не сердце то с тобою говорило, любимая и верная супруга, а ужас, воспаленный негодяем.
Дездемона, не выказывая растерянности от того, что ее партнер произнес явно не тот текст, бросила в пустующий зал снова:
– Господи помилуй!
– Аминь всем сердцем! – наконец ответил ей Отелло. И она облегченно вздохнула: партнер снова вернулся к отрепетированным фразам.
– После этих слов, я верю, ты губить меня не станешь? – с надеждой спросила Дездемона.
На что партнер должен был громко произнести: «Гм», – но он отчего-то опять задумался. Быть может, предположил, что должен сказать еще что-нибудь.
– Гм? – подсказала ему Дездемона. – Гм-гм? – громче повторила она.
Но партнер не понял намека. И вдруг снова понес отсебятину:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56