Она заметила пыльное пятно на «ягуаре». Взяла специальную бумажную салфетку и убрала его. Для таких мелочей нужен мужчина. Такой, как мистер Келсо. Ей нравились его загадочная улыбка, упрямые губы, голубые глаза, взор которых, казалось, пронизывает тебя до дна. Он двигался и разговаривал столь естественно, что создавалось впечатление, будто знакома с ним целую вечность. И если таким образом чувствуешь себя, то и действовать надо соответственно. Она восхищалась тем, как умело он ускользал от нее, когда она дотрагивалась до его рук, как ловко менял тему разговора, когда она начинала о личном. Она не скрывает своих намерений! Мир не знал бы и половины забот, если бы люди были сами собой, а не бегали, прячась друг от друга, как на бале-маскараде.
Она прошла пешком по узенькой чистенькой аллее – а других в Беверли-Хиллз и быть не может! – нажала кнопку звонка служебного хода, и Дэн распахнул перед ней тяжелую бронированную дверь.
– Доброе утро, мисс Хатчинсон, – уважительно произнес он. На нем была рубашка с короткими рукавами, но позднее он наденет пиджак и повяжет галстук, пройдет к парадной двери, встречая покупателей. А они увидят перед собой мускулистого мужчину лет под тридцать ростом шесть футов четыре дюйма, он вежливо улыбнется и подобострастно поклонится. Его примут за швейцара. На деле он исполнял роль охранника. В наплечной кобуре у него был кольт 38 калибра, и ему достаточно было ступить ногой на кнопку за дверью, чтобы примчались полиция Беверли-Хиллз и группа вооруженных людей из частного детективного агентства.
– Мистер Дюваль у себя? – спросила она. Она хотела посоветоваться насчет вещей для покупателя, который интересовался браслетами ювелирной фирмы «Уинстон» стоимостью около тридцати тысяч долларов.
– Он просил не беспокоить его по пустякам, – многозначительно произнес Дэн.
Она улыбнулась.
– Тогда все на свете пустяки.
Когда она проходила мимо дверей кабинета, Дюваль диктовал. Он наговаривал текст на пленку, а потом давал секретарю на расшифровку. Она пошла дальше и вошла в торговый зал-салон в стиле Людовика Четырнадцатого с высоким потолком. Все здесь было выдержано в стиле столетия: зеркала, гобелены, узорные канделябры, обюссонские ковры, золоченые кресла. Даже два стола с бархатной столешницей, на которых раскладывались драгоценности, относились к тому же периоду.
В нижний ящик одного из них, намеренно оставленный открытым, она опустила кошелек. Менее чем в футе от стола находился выход кондиционера. Нагнувшись и делая вид, что шарит в кошельке, она могла слышать голос Дюваля более или менее отчетливо. Больше всего ее пугала телекамера, которую по правилам полагалось включать в десять утра, когда магазин начинал работать. На письменном столе у Дюваля стоял телемонитор, с помощью которого он наблюдал за происходящим в салоне. Если он лично знал покупателя, он выходил из кабинета и обслуживал его сам. Когда телекамера работала, у среднего ящика стопа загоралась красная лампочка. Поэтому, подслушивая, она не сводила глаз с индикатора.
Приходилось считаться и с другим опасным фактором: работающим в автоматическом режиме фотоаппаратом, установленным в углу и делавшим снимки каждые тридцать секунд. Как и телекамеру, Дэн включал фотоустановку в десять. Однако в отличие от телеконтропя Шерли не имела ни малейшей возможности знать наверняка, ведутся ли фотосъемки.
Сегодня она нервничала. Зная, что поступает правильно, она тем не менее ощущала, что совершает акт предательства. С момента подачи ею заявления о приеме на работу Дюваль был к ней церемонно-предупредителен в лучших традициях Старого Света. Когда ей делали операцию аппендицита, он посылал ей цветы. Когда у нее умер дедушка, после похорон она получипа от Дюваля соболезнования. Когда хозяин узнал, что Шерли еженедельно посыпает матери двадцать пять долларов, он увеличил ей зарплату на эту сумму. Она ценила эти знаки внимания, так как была одинока. Шерли ничем не отличалась от тысяч девушек из больших городов, ведущих самостоятельный образ жизни; семья и старые друзья далеко; у нее почти не было шансов встретить молодых людей своего возраста, и потому она почти не ходила на свидания. В те редкие минуты, когда позволяла себе беспристрастно проанализировать ситуацию, она понимала, что время и обстоятельства наложили на нее свой отпечаток. Но чаще она пренебрегала очевидностью. Верила в счастье, в дружбу и товарищество, в открытость чувств, в неподдельный энтузиазм, в то, что жить надо по завету обожаемого отца: «Считай, что жизнь – это огромный цирк, и тебе никогда не станет больно. Никогда не забывай смеяться, Шерл, никогда».
В это утро ей удалось расслышать почти все, что говорил Дюваль.
Он диктовал четко и ясно. Наклонившись, она глядела в зеркальце, находящееся в кошельке, и неторопливо красила губы, как вдруг ощутила наступление тишины, затем диктовка возобновилась. Похоже, он повторно произносил уже сказанное.
Голос, раздавшийся всего в нескольких футах от стола, застал ее врасплох.
– Мисс Хатчинсон! – Шерли резко обернулась и вскочила на ноги.
Губная помада с шумом ударилась о стол. Она попыталась поздороваться, но слова застревали в горле.
Темные, подбритые брови сошлись в узел.
– Не будете ли вы, мисс Хатчинсон, столь любезны сообщить мне, в порядке ли у нас система кондиционирования? Неужели она работает не совсем удовлетворительно?
Она слышала, как его шепчущий голос продолжает доноситься из отверстия системы кондиционирования. Значит, он поставил диктофон на воспроизведение последнего наговоренного письма. Он нарочно подловил ее.
С замиранием сердца она ответила:
– Система кондиционирования? Да нет, мистер Дюваль, по-моему, она работает нормально. Я ничего не заметила.
– Значит, я ошибся. Мне показалось, что вы ее проверяете. А теперь просьба: когда придет миссис Роджерс, покажите ей, пожалуйста, вот эти четыре вещи и предупредите, что их подобрал для нее я лично. Разложите их на витрине, а когда она появится, дайте мне знать.
Она механически кивнула.
Все кончено. Он узнал, что она подслушивает, и догадывается почему.
13
Начальник управления Ньютон пригласил Зика зайти. Агенты, собранные на совещание по делу о вымогательстве, выходили из кабинета начальника.
Ньютон встал и потянулся. Руки легли на затылок.
– Последний раз я играл в кегли год назад и когда поиграл вчера, чуть не развалился по кусочкам. Ну, что там у вас новенького?
– Шерли Хатчинсон. Произошло что-то такое, о чем она не может говорить по телефону. Поэтому мы договорились встретиться в шесть тридцать вечера. Она подберет меня на углу Догении и Уилшир-бульваров в Беверли-Хиллз.
– Она вас подберет?
– Я ничего не мог поделать. Она настаивала.
– Вы не умеете проявлять твердость с женщинами. Не позволяйте им командовать собой. Они ведь тоже просто люди. Так мне кажется.
Ньютон стал ходить взад-вперед по кабинету. Он никогда не мог подолгу сидеть на месте.
– Вчера вечером вам следовало предварительно составить план-расчет по собакам. – Выражение «план-расчет по собакам» было не оговоркой, а служебным термином. Выходя на местность, агенты обязаны были заблаговременно определить количество собак и место их пребывания. После этого следовало оповестить их владельцев и просить не выпускать собак до тех пор, пока не завершится операция.
Зик сказал:
– Я совершил еще одну ошибку: посадил кота в коробку. К моменту прибытия на место он был в дурном состоянии духа.
– Думаю, что тут вы к себе слишком строги. Вы просто не понимаете кошек.
– Я бы сказал по-другому: кошки не понимают меня.
Ньютон трезво подытожил ситуацию:
– Мне безразлично, какой вы изберете метод, но мы обязаны наладить линию связи с фабрикой. Нам требуется заранее знать, когда Дюваль передаст драгоценности Меморандуму, когда коллекцию повезут в Нью-Йорк и кто это сделает.
Зик согласился, но заметил:
– Нам поможет только кот. Можно было бы, конечно, послать агента снять показания счетчиков, но Ричфилд следит за нашим информатором, как ястреб. Передать Меморандуму записку предельно опасно, а получить сведения от него и вовсе невозможно.
– Но если кот туда не попадет…
– Попадет, – заявил Зик – У меня есть идея.
Вскоре после полудня он рассказал Пэтти, что он придумал Он приехал на Бедфорд-драйв в Беверли-Хиплз и поставил машину за квартал от салона-люкс, где работала Пэтти. Она беседовала с покупателем. В глазах у нее появился огонек, зажигавшийся, когда Зик оказывался рядом.
Он неловко прошелся по толстому ковру и ощутил, что на него уставились все находившиеся в магазине, будто он был светочем, ниспосланным свыше. Он робко пристроился на хрупком стульчике и взял журнал «Харперз Базар». Содержание его ни в малейшей степени не интересовало, но по крайней мере было куда прятать глаза. Иначе ему пришлось бы отводить взгляд от манекенов в нижнем белье или наблюдать за тем, как выходящая из примерочной кабинки женщина без стеснения застегивает при нем «молнию» на пляжных шортах. В магазинах готового платья он всегда чувствовал себя неловко, будто подглядывает за кем-то. Поэтому Зик погрузился в журнал и из серии рекламных объявлений сделал вывод, что стоит женщинам перестать носить лифчики, экономика страны покатится под откос.
Он услышал, как продавщица говорила покупательнице:
– Так приятно показывать вам модели потому, что вы так хорошо их носите. Вы умеете придавать одежде шикарный вид. И знаете толк в материях. Вижу, как вы ощущаете стиль ткани. А это редкость. Люди не всегда отличают ткань хорошего качества от броской дешевки.
Зик вздохнул про себя. Тут Пэтти пригласила его взглядом и пошла в примерочную.
– Высший класс! – произнес он, кивнув в сторону продавщицы.
В глазах Пэтти заплясали искорки.
– За этим ты сюда и пришел, чтобы сообщить мне это?
Он покачал головой.
– Увы, чтобы отменить обед…
Огоньки погасли.
– Мы так редко видимся.
– В шесть тридцать мне надо встретиться с информатором по срочному делу. Если бы можно было не ходить!
Она улыбнулась.
– Все ясно.
– Тебе всегда все ясно.
– Не волнуйся, – продолжала она. – Не пройдет и сорока лет, как мы выйдем на пенсию и сможем как следует узнать друг друга. Зик! Только не здесь! Сюда могут войти.
Он быстро поцеловал Пэтти.
– Веди себя прилично, – сказала она как будто всерьез. – Когда мы познакомились, я подумала, что ты так и не осмелишься меня поцеловать, а тут…
– Учатся же есть маслины!
Она шутливо пригрозила ему.
– Нельзя ли опять попробовать с Д.К.? Думаю, что на этот раз все получится, если мы заранее предупредим местных жителей не выпускать собак и если… – Он заколебался.
– Если что? – Она насторожилась. Паузы Зика не предвещали ничего хорошего.
– Если Д.К. на фабрику отнесет Ингрид.
Глаза Пэтти расширились и засверкали. Зик поспешно продолжал:
– Надо, чтобы человек, которому кот доверяет, прополз с ним по полю. Я не смогу. Ты знаешь, что он обо мне думает. И больше нельзя сажать его в коробку Он тогда с самого начала настраивается не на то.
– Я его понесу, – тихо сказала она.
Зик заерзал.
– Вначале я хотел попросить именно тебя, но задумался и решил вот что. Ингрид меньше и моложе и сможет маневрировать на местности более ловко, а там джунгли…
– А я слишком старая? Это ты хочешь сказать?
– Пэтти, что ты!
– В двадцать четыре года ты решил меня списать.
Она выскользнула из объятий Зика и сказала:
– Ингрид сегодня устраивает вечеринку. Даже достала где-то «козла отпущения». Но думаю, что она может и опоздать. – Глаза Пэтти затуманились. – Как ты думаешь, ей ничего не угрожает?
– Я с нее глаз не спущу. Мы все будем рядом, прикроем ее. – Он вынул из кармана пиджака листок бумаги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29