– Останови его, Эмерсон!
– Не беспокойтесь, – его светлость снова рассмеялся, – Цезарь безобиден, как котенок.
Вокруг «котенка» собрались наши работники, гордые Рамсесом.
– Ничего с ним не случится, госпожа, – успокоил меня по-арабски Абдулла. – Наш Рамсес и со львом управится.
Не успел Абдулла договорить, как рядом, едва ли не у меня над ухом, прогремел выстрел. «Котенок» встал на дыбы и с места взял в карьер. Как Рамсес ни прижимался к его спине, как ни цеплялся за гриву, я с ужасом понимала: еще немного, и он свалится... Ноги не доставали до стремян, а руки были слишком слабы, чтобы удержать поводья.
Несколько секунд все мы стояли как завороженные. Первым пришел в себя Эмерсон. Никогда еще не видела, чтобы человек бегал с такой скоростью, но пешему не под силу догнать испуганную лошадь. Его светлость оказался куда проворнее, чем можно было ожидать.
– Спокойствие, мадам. Я спасу вашего малыша! – крикнул он и бросился к лошадям, которых держали под уздцы двое конюхов, но тут же был сбит с ног.
В следующий миг какой-то человек взлетел в седло, а еще через мгновение всадник скрылся в клубах пыли. Я только и успела заметить длинные полы его балахона, взметнувшиеся, как крылья.
Наши работники тоже не остались без дела: с дикими криками они помчались за Эмерсоном. После некоторого замешательства виконт и его спутники оседлали лошадей и поскакали за Рамсесом. Конюхи переглянулись, пожали плечами и поудобнее устроились на земле, словно зрители в партере.
Сегодня давали бенефис. С Рамсесом в главной роли. То ли случайно, то ли благодаря усилиям маленького седока конь описывал по пустыне широкую дугу. Если это было делом рук Рамсеса, то он совершал серьезную оплошность: конь быстро приближался к вади – сухому руслу. Глубину обрыва я из-за расстояния определить не могла, но ширина русла составляла футов десять. Конь, может, и сумеет перемахнуть на другую сторону, но Рамсес во время прыжка наверняка не удержится в седле...
Разумеется, я была вовсе не так спокойна, как можно заключить из моего рассказа. Честно говоря, мое состояние лучше всего описывает расхожее выражение «застыть от ужаса». Помочь сыну я ничем не могла. К тому же в пустыне и без меня хватало бестолковой суеты.
Его светлость опередил своих спутников. При всех своих недостатках – уверена, что успела заметить только небольшую их часть, – верхом он ездил так ловко, словно родился в седле. Но все равно виконт сильно отстал от первого преследователя, стремительно настигавшего белого коня с маленьким всадником. Как и следовало ожидать, Эмерсон маячил далеко позади, не говоря уж о наших людях, рассыпавшихся по пустыне, как горох.
Неизвестный всадник – неизвестным я его называю только для красного словца, ибо нетрудно было догадаться, кто это такой, – поднажал, обогнал белого коня и развернул его буквально на самом краю обрыва. Несколько секунд обе лошади мчались бок о бок. Немо скакал над самым обрывом, каждую секунду рискуя свалиться вниз, и его отвага принесла результат. Конь Рамсеса свернул в сторону, замедлил бег, а вскоре и вовсе перешел на шаг. Рамсес тотчас оказался на земле. Немо соскочил следом и завернул его в свой балахон. Издали было трудно разобрать, что происходит: то ли Немо радостно обнимает нашего сына, то ли сердито его трясет и грозит выпороть.
Первым из горе-преследователей до Немо и Рамсеса добрался Эмерсон, через некоторое время подоспели и остальные. Образовалась ликующая сине-белая толпа.
Только теперь я почувствовала, что мое плечо сжимает чья-то рука (судя по синякам, которые я потом обнаружила, это продолжалось долго, но от волнения я потеряла чувствительность). Оглянувшись, я увидела Энид. Девушка убрала руку, издала жалобный стон и лишилась чувств.
II
Я затащила Энид в палатку, чтобы она приходила в себя в холодке. Драма, едва не разразившаяся у нее на глазах, была вполне достаточной причиной для обморока, но я знала, как к этому отнесется Эмерсон. Он на дух не переносит кисейных барышень.
Первыми в лагерь вернулись виконт и его компания. Наездники старались не смотреть мне в глаза, лишь его светлость набрался наглости и обратился со словами извинения. Правда, с коня он предусмотрительно не слез.
Я не дала ему договорить:
– Вы не так уж виноваты, Рамсес вечно попадает в истории. Но советую вам не дожидаться возвращения профессора Эмерсона. Я не несу ответственности за его действия, особенно когда он пребывает в волнении.
Непрошеные гости вняли доводам разума. Когда Эмерсон наконец приплелся назад, прижимая к широкой отцовской груди ненаглядного сыночка, веселая компания уже пылила на изрядном расстоянии. Вняв уверениям Рамсеса, что он может стоять, Эмерсон с неведомо откуда взявшейся прытью кинулся вслед за всадниками, требуя, чтобы они вернулись и приняли бой, как подобает мужчинам.
К этому маневру ненаглядного супруга я была готова и незаметно для остальных поставила мужу подножку. Приняв сидячее положение и смахнув пыль с потного лица, он окончательно присмирел.
– Все хорошо, что хорошо кончается, – прохрипел Эмерсон, сплевывая песок. – Но если этот идиот снова здесь появится, я ему...
Я сунула Эмерсону фляжку с водой, чтобы он сполоснул рот.
– Может, хватит на сегодня? Солнце жарит вовсю, люди набегались и притомились...
– Прервать работу? – Эмерсон окинул меня удивленным взглядом. – Что за мысли, Пибоди!
И мы возобновили наши труды. Рабочие, вопреки моим ожиданиям, проявили небывалое усердие. Один из них признался напарнику, что обожает работать у Отца Проклятий: с ним не соскучишься.
III
Естественно, мы хотели поблагодарить Немо и высказать ему свое восхищение, но он как сквозь землю провалился. В египетском балахоне и тюрбане ничего не стоит затеряться среди полусотни работников.
Рабочий день кончился, а Немо так и не появился. Излишне говорить, что спаситель Рамсеса был мне нужен не только для того, чтобы обрушить на него родительскую благодарность. Я собиралась кое о чем расспросить молодого человека.
Рамсес, естественно, получил внушение о недопустимости своего поведения. Виноват в случившемся был не он один, поскольку лошадь понесла от неожиданного выстрела, но разве ему позволяли забираться в седло?
Защищаться Рамсес не стал, только молча выслушал упреки. Лицо его при этом было еще более непроницаемым, чем обычно. Закончив лекцию, я изгнала сына в его комнату – не такое уж суровое наказание, поскольку он и так проводил там самую жаркую часть дня, трудясь над грамматикой.
На Востоке дневной отдых – традиция, освященная временем, но мы с Эмерсоном ее не соблюдаем. В археологической экспедиции всегда есть чем заняться помимо самих раскопок. Руины у основания пирамиды представляли собой такое сложное напластование, что разбирать зарисовки и схемы этого хаоса было не менее тяжело, чем ворошить сам хаос.
Предоставив Эмерсону хмуриться и ворчать, я начала осуществлять план, который продумывала с утра.
Энид я нашла растянувшейся на койке, но бодрствующей. Уставившись невидящим взглядом в потолок, она не обратила внимания на мое появление, хотя я предварила его покашливанием – постучаться в силу отсутствия двери было некуда.
Причина апатии девушки была мне понятна. Хорошо бы утешить ее обещанием приступить к действиям, но я решила не рисковать, дабы она меня не отговорила. Без уверток было не обойтись, и, как ни претят мне любые проявления неискренности, иногда ради целесообразности приходится жертвовать самыми священными принципами.
– Я принесла вам кое-что почитать! – воскликнула я с наигранным оживлением. – Нельзя же убивать время на «Древности» Мейера! – Этот ученый труд Энид отбросила незадолго до моего появления.
Ее бледные щеки тронул легкий румянец. Взяв у меня книги, Энид с любопытством просмотрела обложки и невольно рассмеялась.
– Не могла представить, что у вас такой нетребовательный литературный вкус, Амелия!
– Моя здесь только книга Хаггарда, – объяснила я, присаживаясь на ящик. – Остальное – добро Рамсеса, детективы, как это теперь называется.
– Очень популярный жанр. Вас он не интересует?
– Нисколько. По-моему, он требует от читателя чрезмерной доверчивости.
Наша литературная дискуссия, к моему удовольствию, несколько оживила девушку, и она сказала, сверкая глазами:
– Разве романы Хаггарда более достоверны? Кажется, он пишет о каких-то затерянных алмазных копях царя Соломона, тысячелетних красавицах и других небылицах...
– Вот вы себя и выдали, Энид! Если вы знакомы с сюжетами, значит, читали эти книжки.
Ее улыбка погасла.
– Я знаю, то есть знала человека, который их любил...
Кузен Рональд? То, что я о нем слышала, не вписывалось в образ книгочея. Меня подмывало спросить, почему это Энид вдруг погрустнела, но лучше не терять попусту драгоценное время.
– Сочинения господина Хаггарда – сущий вымысел, – объяснила я, – и на большее не претендуют. Даже самый рациональный ум – а мой ум именно таков – иногда нуждается в отдыхе. Если все время напряженно размышлять, то недолго и спятить. Так называемые детективы – совсем другое дело: их герои якобы демонстрируют силу ума, но это форменная иллюзия. В тех немногих, что я прочла, сыщики раскрывают преступления не благодаря своей исключительной догадливости, а по чистой случайности: делают умозаключения наобум, а потом автор подгоняет под их теории сюжет.
Энид явно меня не слушала. Но книги были всего лишь предлогом для визита, поэтому я с радостью сменила тему на еще более легковесную, чем литература. В действительности же разговор этот играл ключевую роль в моем замысле.
Сперва я похвалила серо-зеленое платье Энид и осведомилась, откуда у нее такое. Эмерсон любил повторять, что разговор о модах способен отвлечь любую женщину от самых серьезных размышлений, включая близкую кончину в нечеловеческих муках. Это, конечно, преувеличение, но доля истины здесь есть, и реакция Энид стала тому лишним подтверждением. Мы долго обсуждали модные салоны, ткани и безумные расходы на портных, а потом я нанесла удар, надеясь застигнуть собеседницу врасплох:
– Ваш наряд в день появления у нас был совершенно удивительным!
– Это последняя мода, – с готовностью ответила Энид. – Называется «платье для велосипедной езды», слышали? Наверняка слышали, ведь на вас был костюм такого же покроя, только другого цвета.
– Действительно! Я пытаюсь оставаться в курсе новейших стилей, хотя здесь приходится заботиться скорее о практичности, чем о красоте. Это меня и поразило: молодая и современная дама включила в свой походный гардероб столь неожиданную вещь!
– Я не такая пустышка, как вы предположили по моему поведению. Я решила, что для изучения развалин и спуска в могилы лучше всего подойдут сапожки и короткие юбки. Так и вышло, хотя не в том смысле, как я рассчитывала. В то утро, очнувшись от сна или от обморока, я первым делом подумала: скорее бежать! Я знала, какая обо мне идет молва, и догадывалась, какой вывод сделают полицейские, если найдут меня рядом с трупом моего предполагаемого любовника. Хуже того, накануне вечером мы с Каленищеффым поссорились, о чем могли бы рассказать многие служащие отеля!
Энид по собственной воле выкладывала подробности своего бегства, не принуждая меня задавать наводящие вопросы. Я собиралась заняться этой темой особо, но сейчас боялась, что лишусь ее доверия, если продемонстрирую равнодушие. Однако рассказ девушки меня и вправду заинтересовал.
– Мне самой трудно поверить, что я проявила столько хладнокровия и прыти, – продолжала Энид ровным тоном, словно просто думала вслух, желая избавиться от пережитого ужаса. – Говорят, такое иногда случается при шоке. Я оделась, выбрав костюм, в котором мне будет удобнее переносить всяческие лишения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46