Эмерсон злорадно захохотал.
– Один – ноль в его пользу, Пибоди. Посмотрим, как ты теперь выкрутишься.
Но признания поражения они от меня не дождались. Я допускала, что пренебрегла такой малостью, как цвет глаз, но это не опровергает главного – невиновности молодой англичанки. Что же до англичанина, предавшего свою веру, то если он и не был самим Гением Преступлений, то уж точно его подручным. Интуиция мне подсказывала: подозрительный тип участвовал в похищении нашего сына и мы никогда больше его не увидим – мистера Немо, конечно, а не Рамсеса, пыжившегося перед очередной нескончаемой тирадой.
II
В Дахшуре нет железнодорожной станции, однако Эмерсон организовал короткую стоянку поезда посреди пустыни, иначе пришлось бы перевозить наш багаж на ослах. Должна признаться, что никому, кроме моего супруга, машинист не пошел бы навстречу. Только Эмерсон пользуется таким авторитетом: его силе убеждения, увесистым кулакам и мощным голосовым связкам стоит уступить хотя бы из чувства самосохранения. Другие пассажиры, разумеется, принялись жаловаться, но проводники оставили их недовольство без внимания.
У путей нас уже поджидали. Наши помощники провели на солнцепеке целых пять часов, так как мы не могли их предупредить, что не успели на более ранний поезд. Впрочем, ожидание их нисколько не огорчило – устроившись в крохотной тени, они покуривали и лениво болтали. Типичный египтянин легко мирится с любыми задержками, объясняя их волей Аллаха. Это свойство национального характера выводит из себя европейцев и американцев, особенно последних: они слезно жалуются, что самое распространенное арабское слово – «бокра» (завтра). Зато Эмерсон считает, что восточное отношение к жизни куда разумнее нашей вечной суеты. Казалось бы, верное суждение, но сам он почему-то начинает просто выходить из себя, когда рушатся его планы.
В общем, состав затормозил, и наши славные работники неспешно поднялись на ноги. Стоило им увидеть спускающегося с подножки вагона Эмерсона, как тишину пустыни нарушили пронзительные приветственные вопли, сопровождаемые бурной жестикуляцией. В толпе выделялся ростом и благородной осанкой неизменный «раис» – наш верный помощник Абдулла. Он заключил Эмерсона в дружеские объятия, и его просторный халат затрепетал вокруг моего мужа на ветру, как тайфун. Эмерсон терпеливо выдержал этот натиск и приказал остальным забрать из вагона наш багаж.
Лично я приняла почтительные приветствия Абдуллы довольно рассеянно, поскольку именно в этот момент углядела в толпе работников человека, назвавшегося накануне мистером Немо, то есть Никем.
Молодой человек не пытался скрыться. Все в том же рваном халате, он наблюдал за нами, с невозмутимым видом сложив руки на груди. Правда, голова его сегодня была обнажена и на солнце пылала золотом.
Заметив мой интерес к рыжему новичку, Абдулла сказал:
– Надеюсь, я не совершил оплошность, позволив этому человеку здесь находиться, госпожа? Выглядит он как последний бродяга, но утверждает, что его нанял Эмерсон. Потом мы поняли, что это англичанин, так что...
– Все в порядке, Абдулла, – успокоила я его. Так вот зачем молодой человек снял тюрбан! Иначе наши верные люди прогнали бы его в шею. Я испытала облегчение, потому что сперва представила себе более варварскую процедуру опознания немусульманина.
– Доброе утро, миссис Эмерсон, – сказал Немо, подойдя ко мне. – Вернее, добрый день. Я как-то отвык от английской вежливости.
Он еще позволял себе сарказм! Его безупречное произношение и поклон (так как снять с головы было уже нечего) свидетельствовали о знакомстве с хорошими манерами. Немо даже побрился. Признаться, в выбритом состоянии его физиономия вызывала симпатию, но я, конечно, не забыла, что подозреваю его в преступном двуличии. Неудивительно, что поначалу я приняла мистера Немо за бербера: высокие скулы, ястребиный нос, широкий лоб и тонкие губы – типичные признаки коренных жителей Северной Африки. Впрочем, такой тип встречается где угодно...
– Как ваша рука?
– Лучше не вспоминать. – Ответ прозвучал вполне вежливо, но лицо молодого человека тотчас замкнулось. Он явно не желал обсуждать эту тему.
– Я вынуждена помнить о вчерашнем, чтобы разобраться, годитесь ли вы для исполнения обязанностей, которые вам собираются поручить, – возразила я. – Никто в моей экспедиции не вправе страдать от недуга, который я не в силах исцелить. Это относится и к ослам, Абдулла.
– Конечно, госпожа, – почтительно отозвался Абдулла. – Мы вымыли ослов.
– Прекрасно. Как видите, мистер Немо, я забочусь о вас так же, как заботилась бы об осле, тем более что вы изрядно напоминаете это животное. Если вы не готовы к такому обращению, ступайте себе подобру-поздорову.
В синих глазах Немо что-то мелькнуло – то ли веселье, то ли обида. Наверное, он с самого утра воздерживался от наркотиков, иначе его глаза не были бы такими незамутненными.
– Хорошо, миссис Эмерсон, я докажу, что справлюсь со своими обязанностями. Думаю, лучше приступить к ним немедля. Как я погляжу, юный Рамсес вот-вот будет расплющен ящиком, который пытается тащить. Ноша для него слишком велика.
С этими словами Немо ретировался. Казалось, что он вышагивает не спеша, но на самом деле передвигался молодой человек с удивительной стремительностью. К Рамсесу он подоспел очень вовремя: тот уже собирался рухнуть на песок под тяжестью непосильного груза.
– Ну, что ты о нем думаешь, Абдулла? – спросила я.
Я знаю Абдуллу много лет и очень уважаю. Мужчина он видный, ростом почти с Эмерсона. Несмотря на совершенно белую бороду, сил у него, как не у всякого молодого. Эмерсон лично обучил Абдуллу и его людей методам раскопок, так что многие из них заткнули бы за пояс иных европейских археологов. Бригаду Абдуллы кое-кто с радостью переманил бы к себе, но работники слишком преданы Эмерсону – надеюсь, и мне тоже. Абдулле я без раздумий доверю свою жизнь. Эмерсон доверял ему нечто еще более ценное – свои раскопки. Доказательство большего уважения трудно вообразить.
Единственной слабостью славного Абдуллы, не считая внушительной коллекции жен, является неистребимое суеверие. Он свято верит в ифритов и демонов, хотя мы неустанно ему доказываем, что за сверхъестественными явлениями обычно стоят простые двуногие, склонные к негодяйству.
Главный предмет гордости Абдуллы – непроницаемость, никогда не покидающая его физиономию. В тот день он будто специально демонстрировал нам эту свою особенность. Едва шевеля тонкими губами, Абдулла важно ответил на мой вопрос:
– Я не позволяю себе думать, достопочтенная госпожа, пока это не потребуется мне самому или Эмерсону.
Сообразив, что гордость нашего друга задета, я мягко сказала:
– Мы поручили англичанину приглядывать за Рамсесом не потому, что нас не устраивает твой сын Селим. Просто Селим – слишком ценный работник, чтобы превращать его в няньку. К тому же англичанин нуждался в помощи.
Абдулла улыбнулся:
– Понимаю, госпожа. Помощь ближнему – дело, угодное Аллаху. Все знают, какое у вас доброе сердце. Только известно ли госпоже, что этот человек – курильщик опиума?
– Я собираюсь случить его от этой недостойной привычки.
Абдулла разгладил свою шелковистую бороду.
– Сделать это непросто. Но если кто и способен исправить неисправимого, так это вы, госпожа.
– Спасибо, Абдулла. Ты уж объясни все Селиму, чтобы не расстраивался.
– Нет, госпожа, – сказал Абдулла задумчиво, – Селим не расстраивается.
– Вот и славно. Я хотела узнать, не встречал ли ты этого англичанина раньше. Подумай хорошенько.
Но от Эмерсона приказа думать не поступало, а сам Абдулла не собирался себя утруждать, поэтому ответ прозвучал незамедлительно:
– Нет, госпожа, не встречал.
Вспомнив события не такого уж далекого прошлого, я сообразила, что Абдулла не мог созерцать Гения Преступлений в его последней ипостаси, ибо был усыплен и пропустил самое интересное. Зато он неоднократно наблюдал Гения Преступлений в облике отца Гиргиса.
– Ты уверен, Абдулла? Помнишь священника из Дронкеха?
– Как же мне его забыть! Ведь он...
И Абдулла застыл с разинутым ртом и вытаращенными глазами. Потом его плечи задергались, из горла вырвалось клокотание, словно на него накинули удавку. Не будь у меня опыта, я бы приняла это за приступ веселья. Но опыт у меня был, и богатый. Поэтому я поспешила его успокоить:
– Тревожиться пока не о чем, Абдулла. Но я рада, что ты тоже проявил проницательность и разглядел негодяя, как он ни старался замаскироваться...
– Нет-нет! – Абдулла пришел в себя. – Вы неправильно меня поняли, госпожа. Просто я закашлялся, – наверное, пыль попала в горло. Неужели меня подводит слух или с возрастом начинает хуже соображать голова? Уж не хотите ли вы сказать, что этот англичанин – тот самый человек, который...
– Напомни мне, чтобы я дала тебе микстуру от кашля. Но уши у тебя, Абдулла, в порядке, как и голова. Не то что у этого зарвавшегося субъекта, потерявшего всякую осторожность... Заметь, Абдулла, я не называю имен.
– Невозможно, госпожа! Это совершенно разные люди.
– Огромная черная борода и длинные черные волосы были фальшивыми...
– А глаза, госпожа? Священник был черноглазым, а этот голубоглазый.
Напрасно я понадеялась на проницательность Абдуллы. Да и что взять с мужчины?
– Сейчас у меня нет времени на подробные объяснения. Просто понаблюдай за ним, Абдулла. Лучше пусть он останется с нами, под присмотром, чем исчезнет в пустыне и снова начнет плести против нас заговоры. Главное, не доверяй ему.
– Слушаю и повинуюсь, госпожа, – ответил Абдулла, недоверчиво кривя рот.
– Я на тебя полагаюсь, Абдулла. Прости, не могу больше стоять без дела.
Ослы уже были навьючены, но перед отправлением нужно поприветствовать каждого работника отдельно, чтобы никто не обиделся. Все они были нашими старыми знакомыми, в большинстве – сыновьями Абдуллы (я уже упоминала о его редкостной плодовитости). Самый юный его отпрыск – пятнадцатилетний Селим, ни дать ни взять древнегреческий красавец на вид. Я поздравила юнца с недавней женитьбой, хоть и не одобряю восточный обычай столь рано подвергать молодежь невзгодам супружества. После поздравлений я объяснила Селиму, что нашла для Рамсеса другого телохранителя.
Селим отвечал, что совсем не возражает против этой замены. Возможно, он и огорчился, но заметить это было трудно. Юноша помог мне забраться в седло и некоторое время шел рядом, со смехом вспоминая Джона – нашего лакея, сопровождавшего нас годом раньше. Джон был тогда самым популярным персонажем в экспедиции, и Селим порадовался за него, узнав, что и он успел жениться. Не исключено, что я спутала радость со злорадством собрата по несчастью.
Наш маленький караван устремился по тропе, ведущей в западном направлении. После разлива Нила на полях лежала смрадная, зато чрезвычайно плодородная черная грязь, из которой уже проглядывали зеленые росточки. Путь лежал вдоль насыпи, ограждающей поля, в направлении деревни Меньят-Дахшур – туда, где обрабатываемые земли резко сменяются безжизненными песками.
Возглавлял караван, как водится, Эмерсон, взгромоздившийся на крохотного ослика. Если бы он выпрямил ноги и встал, они с осликом вышагивали бы на пару. Но Эмерсон не замечал этой вопиющей несообразности: в такие минуты он воображает себя рыцарем на могучем скакуне, ведущим в бой несокрушимое войско. Было бы попросту бесчеловечно портить ему удовольствие замечанием, что мужчина шести футов ростом выглядит верхом на осле на редкость потешно.
Следом за предводителем ехал Рамсес, оживленно болтавший с Немо. Тот отказался от скакуна и просто шагал рядом, то и дело забегая вперед и останавливаясь. Я была бы не прочь узнать, о чем они беседуют, хотя для Рамсеса обычно важна не тема, а сами разглагольствования.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46