Он всех опрашивает!
— Ну так это же его работа, что тут такого особенного? Только ты-то здесь при чем? Что такое ты могла ему рассказать?
От нее не ускользнул презрительный смысл его слов. Ладно, пускай! Это еще изменится, и притом очень скоро!
— Могла бы и сказать про то, о чем он спрашивал! — горько бросила она приглушенным голосом. — Про то, где ты был всю ночь на понедельник. Да вот только что бы я сказала? Разве я знаю? Я помню, что я подумала тогда, да только могу ли я теперь в это верить? Мужчина, который смылся из дома и всю ночь прошатался где-то в городе, отправился, может быть, вовсе не в постель к другой женщине; с таким же успехом он мог пристукнуть и сбросить в реку Болдуина Печа. По крайней мере, они именно так и считают. А мне как прикажешь думать? Куда уж дальше, если ты удрал от меня, чтобы провести ночь с той женщиной, пока ее мужа нет дома! Да, да! Я все отлично видела! Ты вспомни, как она при мне с тобой уговаривалась: глазками подмигивала и головкой кивала — потаскуха бесстыжая! Мой муж, дескать, уедет, его несколько дней не будет дома! Но откуда мне знать, что ты ходил к ней, а не куда-нибудь еще?
Даниэль остолбенел от страха. Весь бледный, он выпученными глазами уставился на нее, схватившись за ее руку, как за спасительный якорь.
— Господи спаси и помилуй! Не может быть, что они так думают! Неужели ты могла в это поверить? Ты же знаешь меня…
— Совсем я тебя не знаю! Ты не обращаешь на меня внимания, ты для меня чужой человек, ты где-то шляешься по ночам, оставив меня одну в слезах, а тебе и горя мало!
— Господи, — залепетал Даниэль лихорадочным шепотом. — Что же мне делать? И ты ему так и сказала? Ты сказала, что меня не было дома… целую ночь!
— Нет, я так не сделала. Я — хорошая жена, хотя ты — плохой муж. Я сказала ему, что ты был со мной, что ты ни на миг от меня не отходил.
Даниэль тяжело перевел дух, уставясь на нее с дурацкой улыбкой; он пожимал ей руку, бормоча на радостях бестолковые слова благодарности и восхищения, но Марджери, как хороший фехтовальщик, точно рассчитала момент и нанесла безжалостный удар, от которого улыбка сбежала с его лица.
— Но он знает, что это неправда.
— Ты что? — сраженный ее словами, Даниэль совсем перетрусил. — Да как же так! Ведь ты же сказала ему, что я был с тобой…
— Сказала. Ради тебя я лжесвидетельствовала, и, оказывается, совершенно напрасно. Я, можно сказать, душу за тебя погубила, а он мне вдруг говорит, что есть свидетель, который видел, как ты ночью тайно выходил из дома, он даже час назвал, так что не думай, пожалуйста, что это была просто уловка! Свидетель есть. Им известно, что ты где-то бродил в ту ночь, когда убили этого человека.
— Я тут ни при чем, я ни сном ни духом, — жалобно простонал Даниэль. — Я сказал тебе правду…
— Ты мне сказал, что у тебя дела и меня они не касаются. А все вокруг знают, что ты не любил замочного мастера.
— О Господи! — простонал Даниэль, кусая себе ногти. — И зачем я только с ней связался? Какой я был дурак! Но я клянусь тебе, Марджери, я правда был у Сесили. Чтобы я еще когда-нибудь, да ни за что! Ох, Марджери, помоги же мне! Что мне теперь делать?
— Если хочешь знать, что надо делать, то у тебя есть только один выход, — твердо сказала Марджери. — Если правда, что ты был у нее, то тебе надо пойти к этой женщине и упросить ее, чтобы она тебя выручила и призналась во всем. Ради тебя она скажет правду, и тогда люди шерифа оставят тебя в покое. А я признаюсь, что солгала. И скажу, что поступила так от стыда, я не хотела, чтобы все знали, что ты меня бросил. На самом деле я сделала это из любви к тебе, хоть ты совсем этого не заслуживаешь.
— Я так и сделаю, — слабым шепотом сказал Даниэль, обессиленный страхом и надеждой. Никогда еще Марджери не видала от него такой нежности, как сейчас, когда он в приливе благодарности горячо гладил ее руку. — Я пойду к ней и попрошу. И больше никогда не буду к ней ходить. Я, честное слово, обещаю тебе, Марджери!
— Сходишь после обеда, — сказала Марджери, убедившись в его покорности. — Сперва тебе надо хорошенько поесть и успокоиться, чтобы по твоему лицу ничего нельзя было заметить. Постарайся, так надо! Никто, кроме меня, ничего не знает, а уж я тебя не выдам, чего бы это мне ни стоило!
Миссис Сесили Корд не выразила ни радости, ни досады, когда, не дождавшись вечера, к ней с черного хода пробрался ее любовник. Красавица сделалась мрачнее тучи, поскорее затащила его в самую дальнюю комнату, где за ними не могла подсматривать камеристка, и, не дав ему опомниться, грозно спросила, что это ему вздумалось таскаться к ней на виду у всех зевак и сплетниц среди бела дня, когда по городу ходят люди шерифа. Не переводя дыхания, Даниэль обрушил на нее поток слов, выкладывая, что к чему и зачем он пришел, и стал молить, чтобы она начистоту рассказала все помощнику шерифа, признавшись, что он провел у нее ночь с девяти часов вечера до рассвета. Дескать, от ее признания зависит теперь его покой, безопасность, а может быть, и самая жизнь. Не может же она ему отказать после всего, что было между ними.
Поняв наконец, чего он от нее хочет, Сесили, которая, уединившись с ним за закрытою дверью, вначале позволила себя целовать и обнимать, сердито вырвалась из его объятий и в порыве негодования оттолкнула от себя.
— Да ты спятил! Чтобы весь город трепал мое имя, и все ради спасения твоей шкуры? Ни за что на свете! Ишь чего захотел! И как тебе только не стыдно! Завтра или послезавтра вернется мой муж, ты сам это отлично знаешь. Да если бы ты хоть чуточку меня жалел, ты бы сейчас ко мне близко не подошел! А тут вдруг явился средь бела дня, когда на улице ходят толпы народа! Давай-ка, голубчик, убирайся отсюда поскорей, да не задерживайся!
В ужасе от такого приема, не веря своим ушам, Даниэль снова кинулся к ней с объятиями:
— Сесили, речь, может быть, о моей жизни! Я должен им рассказать…
— Только посмей! — прошипела Сесили, вырываясь и яростно отбиваясь от протянутых к ней в отчаянной мольбе рук. — Я скажу, что ничего такого не было. Я под присягой скажу, что ты лжешь, что ты волочился за мной, а я не давала тебе ни малейшего повода. Честное слово, Даниэль! Попробуй только помянуть мое имя, и я сделаю так, что ты навеки останешься с клеймом лжеца, я найду много свидетелей, которые меня поддержат.
Даниэль ретировался. Марджери уже поджидала его. У нее хватило здравого смысла, чтобы догадаться, какой прием его ждал у любовницы. Она с порога перехватила мужа и, пока никто не видел, скорее затащила его в супружескую спальню, оттуда их никто не мог слышать, если не повышать голоса. В соседней комнате почтенная Джулиана прилегла, чтобы вздремнуть часок, и сон у нее был крепкий, так что супружеских секретов никто не должен был узнать.
Взволнованным шепотом он поведал ей все, что она заранее знала. Марджери решила, что пора ей проявить женскую слабость, и она нежно приникла к его груди, в то же время твердой рукой направляя развитие событий. Он был так потрясен, что с него слетела вся его мужская самоуверенность, со страху у него поджилки тряслись, и Марджери чуть было не растаяла от жалости, но она понимала, что еще не может себе позволить такой роскоши.
— Послушай! Мы пойдем вместе. Тебе придется сделать признание, но мне тоже есть в чем признаваться. Мы сами пойдем к лорду Берингару, не дожидаясь, пока он к нам явится. Я сознаюсь, что ты ночью уходил и я ему солгала, зная, что ты пошел к любовнице. Ты скажешь то же самое. Я притворюсь, что не знаю ее имени. А ты откажешься ее назвать. Скажи, что она замужняя женщина и ты не хочешь ее губить. Этим ты только вызовешь у него уважение. И мы скажем, что с этого часа начинаем новую жизнь.
В эту ночь ее сжимал в своих объятиях любящий, благодарный муж, он ласкал жену и, казалось, не мог насытиться. Поверил ли Хью Берингар в их признание или не очень, но выслушал все с серьезным выражением и отпустил, сделав строгое внушение; Марджери и Даниэль ушли от него с облегченной душой. Нынешний Даниэль, испытавший, что значит трепетать перед законом, который в любой момент может обратить на тебя свое грозное око, смирнехонько будет сидеть там, куда его посадили.
— Все прошло! — утешала его Марджери, покоясь в его объятиях и с удивлением ощущая, что, несмотря ни на что, ей там очень приятно. — Я уверена, что тебе больше не о чем беспокоиться. Никто не думает, что ты мог что-то сделать этому человеку. Я всегда буду на твоей стороне, и нам больше нечего бояться.
— Ах, Марджери! Что бы я делал без тебя? — сказал он, прежде чем после всех пережитых страстей забыться в блаженном сне. Никогда даже с любовницей он не испытывал такого благоговейного восторга. Сегодня у него, можно сказать, по-настоящему состоялась брачная ночь.
— Хорошая ты жена, верная и преданная…
— Я твоя жена и люблю тебя, — сказала она и сама удивилась, поняв, что это более чем наполовину правда. — Когда будет нужно, ты всегда можешь на меня положиться. Я никогда тебя не брошу в беде. Но и ты должен держать мою сторону, потому что у меня, как у жены, тоже есть свои права.
Как хорошо, что он такой благодушный, но засыпать ему еще рано! И Марджери сделала все, чтобы снова его взбодрить. Всего за одну довольно неудачную неделю она успела многому научиться. Не давая ему остыть, она опять начала умильно и ласково:
— Теперь я — твоя жена, жена наследника. Мне нужно занять в семье подобающее положение. Как я могу жить в доме и не иметь своего места, без всяких обязанностей, которые принадлежат мне по праву?
— Как это нет места! — возразил он нежно. — Тебе принадлежит почетное место, ты хозяйка дома. Чего тебе еще? Все мы терпим и не спорим с бабушкой, она уже старенькая, у нее свои привычки, но она же не вмешивается в хозяйство.
— Нет, я на нее не жалуюсь, старших надо уважать. Но раз я твоя жена, мне, кроме почетных прав, полагается иметь обязанности, за которые бы я отвечала. Если бы твоя матушка была жива, тогда иное дело. А почтенная Джулиана по старости сложила с себя хозяйские обязанности, передав их нашему поколению. Я признаю, что твоя сестра достойно заботилась о вас все эти годы…
Даниэль покрепче прижал к себе жену, его кудри защекотали ее лицо.
— Ты права, она молодец, так что ты можешь поберечь свои белые ручки. Отдыхай себе и ни о чем не тужи, будь в доме госпожой. Чем это плохо?
— Мне не этого хочется! — твердо сказала Марджери, глядя перед собой в темноту широко раскрытыми глазами. — Ты — мужчина, тебе не понять. Сюзанна трудится, не жалея себя; никто не может пожаловаться — все у нее сыты, и ничего зря не пропадает; белье, и вещи, и съестные припасы всегда в сохранности, я уж знаю. Я признаю за ней все ее заслуги. Но ведь эта работа — дело жены, Даниэль! Твоей матушки, кабы она была жива. Твоей жены, коли уж ты женился.
— Милая моя! Да отчего же вам не работать вместе? Разделенное бремя легче нести, я не хочу, чтобы моя жена изматывалась, хлопоча по хозяйству, — лукаво нашептывал он ей на ушко, уткнувшись лицом в ее рассыпавшиеся волосы.
«Каким хитрым он себе, наверно, кажется! А сам, как и все мужчины, только и хочет, чтобы все было тихо и гладко, для них это важнее, чем порядок и справедливость. Нет уж, голубчик, так легко ты у меня не отделаешься! Меня не так просто умаслить!»
— Она не хочет делиться своим бременем, она так давно привыкла к своему положению, что не знаешь, как к ней и подойти. Недавно, в понедельник, я вызвалась развесить белье, она меня сразу так и обрезала: я, мол, сама это сделаю. Поверь мне, мой друг, нельзя, чтобы в одном доме были две хозяйки, так никогда порядка не будет. Ключи от дома у нее на поясе, она смотрит, чтобы вовремя пополнялись припасы, чтобы белье было зачинено и вовремя куплено новое, она дает распоряжения служанке, она выбирает кусок мяса к обеду и решает, что из него сготовить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
— Ну так это же его работа, что тут такого особенного? Только ты-то здесь при чем? Что такое ты могла ему рассказать?
От нее не ускользнул презрительный смысл его слов. Ладно, пускай! Это еще изменится, и притом очень скоро!
— Могла бы и сказать про то, о чем он спрашивал! — горько бросила она приглушенным голосом. — Про то, где ты был всю ночь на понедельник. Да вот только что бы я сказала? Разве я знаю? Я помню, что я подумала тогда, да только могу ли я теперь в это верить? Мужчина, который смылся из дома и всю ночь прошатался где-то в городе, отправился, может быть, вовсе не в постель к другой женщине; с таким же успехом он мог пристукнуть и сбросить в реку Болдуина Печа. По крайней мере, они именно так и считают. А мне как прикажешь думать? Куда уж дальше, если ты удрал от меня, чтобы провести ночь с той женщиной, пока ее мужа нет дома! Да, да! Я все отлично видела! Ты вспомни, как она при мне с тобой уговаривалась: глазками подмигивала и головкой кивала — потаскуха бесстыжая! Мой муж, дескать, уедет, его несколько дней не будет дома! Но откуда мне знать, что ты ходил к ней, а не куда-нибудь еще?
Даниэль остолбенел от страха. Весь бледный, он выпученными глазами уставился на нее, схватившись за ее руку, как за спасительный якорь.
— Господи спаси и помилуй! Не может быть, что они так думают! Неужели ты могла в это поверить? Ты же знаешь меня…
— Совсем я тебя не знаю! Ты не обращаешь на меня внимания, ты для меня чужой человек, ты где-то шляешься по ночам, оставив меня одну в слезах, а тебе и горя мало!
— Господи, — залепетал Даниэль лихорадочным шепотом. — Что же мне делать? И ты ему так и сказала? Ты сказала, что меня не было дома… целую ночь!
— Нет, я так не сделала. Я — хорошая жена, хотя ты — плохой муж. Я сказала ему, что ты был со мной, что ты ни на миг от меня не отходил.
Даниэль тяжело перевел дух, уставясь на нее с дурацкой улыбкой; он пожимал ей руку, бормоча на радостях бестолковые слова благодарности и восхищения, но Марджери, как хороший фехтовальщик, точно рассчитала момент и нанесла безжалостный удар, от которого улыбка сбежала с его лица.
— Но он знает, что это неправда.
— Ты что? — сраженный ее словами, Даниэль совсем перетрусил. — Да как же так! Ведь ты же сказала ему, что я был с тобой…
— Сказала. Ради тебя я лжесвидетельствовала, и, оказывается, совершенно напрасно. Я, можно сказать, душу за тебя погубила, а он мне вдруг говорит, что есть свидетель, который видел, как ты ночью тайно выходил из дома, он даже час назвал, так что не думай, пожалуйста, что это была просто уловка! Свидетель есть. Им известно, что ты где-то бродил в ту ночь, когда убили этого человека.
— Я тут ни при чем, я ни сном ни духом, — жалобно простонал Даниэль. — Я сказал тебе правду…
— Ты мне сказал, что у тебя дела и меня они не касаются. А все вокруг знают, что ты не любил замочного мастера.
— О Господи! — простонал Даниэль, кусая себе ногти. — И зачем я только с ней связался? Какой я был дурак! Но я клянусь тебе, Марджери, я правда был у Сесили. Чтобы я еще когда-нибудь, да ни за что! Ох, Марджери, помоги же мне! Что мне теперь делать?
— Если хочешь знать, что надо делать, то у тебя есть только один выход, — твердо сказала Марджери. — Если правда, что ты был у нее, то тебе надо пойти к этой женщине и упросить ее, чтобы она тебя выручила и призналась во всем. Ради тебя она скажет правду, и тогда люди шерифа оставят тебя в покое. А я признаюсь, что солгала. И скажу, что поступила так от стыда, я не хотела, чтобы все знали, что ты меня бросил. На самом деле я сделала это из любви к тебе, хоть ты совсем этого не заслуживаешь.
— Я так и сделаю, — слабым шепотом сказал Даниэль, обессиленный страхом и надеждой. Никогда еще Марджери не видала от него такой нежности, как сейчас, когда он в приливе благодарности горячо гладил ее руку. — Я пойду к ней и попрошу. И больше никогда не буду к ней ходить. Я, честное слово, обещаю тебе, Марджери!
— Сходишь после обеда, — сказала Марджери, убедившись в его покорности. — Сперва тебе надо хорошенько поесть и успокоиться, чтобы по твоему лицу ничего нельзя было заметить. Постарайся, так надо! Никто, кроме меня, ничего не знает, а уж я тебя не выдам, чего бы это мне ни стоило!
Миссис Сесили Корд не выразила ни радости, ни досады, когда, не дождавшись вечера, к ней с черного хода пробрался ее любовник. Красавица сделалась мрачнее тучи, поскорее затащила его в самую дальнюю комнату, где за ними не могла подсматривать камеристка, и, не дав ему опомниться, грозно спросила, что это ему вздумалось таскаться к ней на виду у всех зевак и сплетниц среди бела дня, когда по городу ходят люди шерифа. Не переводя дыхания, Даниэль обрушил на нее поток слов, выкладывая, что к чему и зачем он пришел, и стал молить, чтобы она начистоту рассказала все помощнику шерифа, признавшись, что он провел у нее ночь с девяти часов вечера до рассвета. Дескать, от ее признания зависит теперь его покой, безопасность, а может быть, и самая жизнь. Не может же она ему отказать после всего, что было между ними.
Поняв наконец, чего он от нее хочет, Сесили, которая, уединившись с ним за закрытою дверью, вначале позволила себя целовать и обнимать, сердито вырвалась из его объятий и в порыве негодования оттолкнула от себя.
— Да ты спятил! Чтобы весь город трепал мое имя, и все ради спасения твоей шкуры? Ни за что на свете! Ишь чего захотел! И как тебе только не стыдно! Завтра или послезавтра вернется мой муж, ты сам это отлично знаешь. Да если бы ты хоть чуточку меня жалел, ты бы сейчас ко мне близко не подошел! А тут вдруг явился средь бела дня, когда на улице ходят толпы народа! Давай-ка, голубчик, убирайся отсюда поскорей, да не задерживайся!
В ужасе от такого приема, не веря своим ушам, Даниэль снова кинулся к ней с объятиями:
— Сесили, речь, может быть, о моей жизни! Я должен им рассказать…
— Только посмей! — прошипела Сесили, вырываясь и яростно отбиваясь от протянутых к ней в отчаянной мольбе рук. — Я скажу, что ничего такого не было. Я под присягой скажу, что ты лжешь, что ты волочился за мной, а я не давала тебе ни малейшего повода. Честное слово, Даниэль! Попробуй только помянуть мое имя, и я сделаю так, что ты навеки останешься с клеймом лжеца, я найду много свидетелей, которые меня поддержат.
Даниэль ретировался. Марджери уже поджидала его. У нее хватило здравого смысла, чтобы догадаться, какой прием его ждал у любовницы. Она с порога перехватила мужа и, пока никто не видел, скорее затащила его в супружескую спальню, оттуда их никто не мог слышать, если не повышать голоса. В соседней комнате почтенная Джулиана прилегла, чтобы вздремнуть часок, и сон у нее был крепкий, так что супружеских секретов никто не должен был узнать.
Взволнованным шепотом он поведал ей все, что она заранее знала. Марджери решила, что пора ей проявить женскую слабость, и она нежно приникла к его груди, в то же время твердой рукой направляя развитие событий. Он был так потрясен, что с него слетела вся его мужская самоуверенность, со страху у него поджилки тряслись, и Марджери чуть было не растаяла от жалости, но она понимала, что еще не может себе позволить такой роскоши.
— Послушай! Мы пойдем вместе. Тебе придется сделать признание, но мне тоже есть в чем признаваться. Мы сами пойдем к лорду Берингару, не дожидаясь, пока он к нам явится. Я сознаюсь, что ты ночью уходил и я ему солгала, зная, что ты пошел к любовнице. Ты скажешь то же самое. Я притворюсь, что не знаю ее имени. А ты откажешься ее назвать. Скажи, что она замужняя женщина и ты не хочешь ее губить. Этим ты только вызовешь у него уважение. И мы скажем, что с этого часа начинаем новую жизнь.
В эту ночь ее сжимал в своих объятиях любящий, благодарный муж, он ласкал жену и, казалось, не мог насытиться. Поверил ли Хью Берингар в их признание или не очень, но выслушал все с серьезным выражением и отпустил, сделав строгое внушение; Марджери и Даниэль ушли от него с облегченной душой. Нынешний Даниэль, испытавший, что значит трепетать перед законом, который в любой момент может обратить на тебя свое грозное око, смирнехонько будет сидеть там, куда его посадили.
— Все прошло! — утешала его Марджери, покоясь в его объятиях и с удивлением ощущая, что, несмотря ни на что, ей там очень приятно. — Я уверена, что тебе больше не о чем беспокоиться. Никто не думает, что ты мог что-то сделать этому человеку. Я всегда буду на твоей стороне, и нам больше нечего бояться.
— Ах, Марджери! Что бы я делал без тебя? — сказал он, прежде чем после всех пережитых страстей забыться в блаженном сне. Никогда даже с любовницей он не испытывал такого благоговейного восторга. Сегодня у него, можно сказать, по-настоящему состоялась брачная ночь.
— Хорошая ты жена, верная и преданная…
— Я твоя жена и люблю тебя, — сказала она и сама удивилась, поняв, что это более чем наполовину правда. — Когда будет нужно, ты всегда можешь на меня положиться. Я никогда тебя не брошу в беде. Но и ты должен держать мою сторону, потому что у меня, как у жены, тоже есть свои права.
Как хорошо, что он такой благодушный, но засыпать ему еще рано! И Марджери сделала все, чтобы снова его взбодрить. Всего за одну довольно неудачную неделю она успела многому научиться. Не давая ему остыть, она опять начала умильно и ласково:
— Теперь я — твоя жена, жена наследника. Мне нужно занять в семье подобающее положение. Как я могу жить в доме и не иметь своего места, без всяких обязанностей, которые принадлежат мне по праву?
— Как это нет места! — возразил он нежно. — Тебе принадлежит почетное место, ты хозяйка дома. Чего тебе еще? Все мы терпим и не спорим с бабушкой, она уже старенькая, у нее свои привычки, но она же не вмешивается в хозяйство.
— Нет, я на нее не жалуюсь, старших надо уважать. Но раз я твоя жена, мне, кроме почетных прав, полагается иметь обязанности, за которые бы я отвечала. Если бы твоя матушка была жива, тогда иное дело. А почтенная Джулиана по старости сложила с себя хозяйские обязанности, передав их нашему поколению. Я признаю, что твоя сестра достойно заботилась о вас все эти годы…
Даниэль покрепче прижал к себе жену, его кудри защекотали ее лицо.
— Ты права, она молодец, так что ты можешь поберечь свои белые ручки. Отдыхай себе и ни о чем не тужи, будь в доме госпожой. Чем это плохо?
— Мне не этого хочется! — твердо сказала Марджери, глядя перед собой в темноту широко раскрытыми глазами. — Ты — мужчина, тебе не понять. Сюзанна трудится, не жалея себя; никто не может пожаловаться — все у нее сыты, и ничего зря не пропадает; белье, и вещи, и съестные припасы всегда в сохранности, я уж знаю. Я признаю за ней все ее заслуги. Но ведь эта работа — дело жены, Даниэль! Твоей матушки, кабы она была жива. Твоей жены, коли уж ты женился.
— Милая моя! Да отчего же вам не работать вместе? Разделенное бремя легче нести, я не хочу, чтобы моя жена изматывалась, хлопоча по хозяйству, — лукаво нашептывал он ей на ушко, уткнувшись лицом в ее рассыпавшиеся волосы.
«Каким хитрым он себе, наверно, кажется! А сам, как и все мужчины, только и хочет, чтобы все было тихо и гладко, для них это важнее, чем порядок и справедливость. Нет уж, голубчик, так легко ты у меня не отделаешься! Меня не так просто умаслить!»
— Она не хочет делиться своим бременем, она так давно привыкла к своему положению, что не знаешь, как к ней и подойти. Недавно, в понедельник, я вызвалась развесить белье, она меня сразу так и обрезала: я, мол, сама это сделаю. Поверь мне, мой друг, нельзя, чтобы в одном доме были две хозяйки, так никогда порядка не будет. Ключи от дома у нее на поясе, она смотрит, чтобы вовремя пополнялись припасы, чтобы белье было зачинено и вовремя куплено новое, она дает распоряжения служанке, она выбирает кусок мяса к обеду и решает, что из него сготовить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38