А раз он так хвастается своим ножом, то думаю, у него нет другого оружия. Да и что может носить при себе простой работник, кроме ножа, который служит ему на все случаи жизни.
— У нас есть лучники, — задумчиво сказал Хью. — Сейчас, правда, темно и не видно цели. Подождем! Нам некуда торопиться. Они у нас надежно в руках, так что мы, в отличие от них, можем подождать. Нам незачем их раздражать, чтобы не доводить до отчаянного шага.
— Но ведь у них Раннильт, они грозятся ее убить, — прошептал за плечом брата Кадфаэля дрожащий Лиливин.
— Они используют ее, чтобы торговаться с нами, — ответил ему Хью. — Поэтому тем более будут ее беречь до последней возможности, а я уж постараюсь не доводить их до крайности. Потерпи немножко, и посмотрим, кто кого пересидит или переговорит. А ты, Алчер, выбери удобную позицию, откуда лучше всего видно окно сеновала, не спускай с него глаз и держи наготове стрелу на самый худший случай. А я постараюсь удержать этого парня в оконном проеме.
Окно сеновала, перед которым стоял на коленях Йестин, наблюдая за тем, что делается внизу, едва выделялось черным пятном на фоне темной бревенчатой стены и синеющего неба. Но так же как и дверь, окно выходило на восток и через несколько часов, едва только займется заря, должно было оказаться на самом свету.
— Не стрелять без моего приказа! Посмотрим сначала, чего мы добьемся терпением.
Один, без сопровождения, Хью Берингар двинулся вперед, не спуская внимательного взгляда с темного прямоугольника; подойдя к конюшне шагов на двадцать, он остановился. Сзади, затаив дыхание, сидел в кустах Лиливин; почувствовав, как дрожит его тело, точно у гончей на сворке, Кадфаэль из предосторожности положил ему руку на плечо, чтобы тот не вырвался, как пес за дичью. Но напрасно он беспокоился. Лиливин повернул к нему побледневшее лицо и, с трудом пересилив судорожное напряжение, успокоительно кивнул головой.
— Я знаю! Я верю ему! Должен верить! Он знает свое дело.
За спиной у них, не находя себе покоя, мучился и топтался под деревом Уолтер Аурифабер, кусая ногти и терзаясь из-за своей пропажи; ни с кем не разговаривая, он тихонько бормотал плачущим голосом себе под нос, не то шепча молитву, не то сыпя проклятиями. По крайней мере, не все еще было потеряно. Злодеям не удалось сбежать, и теперь надо было только не дать им вырваться и удрать на запад.
— Йестин! — позвал Хью, пристально глядя наверх. — Это я, Хью Берингар, помощник шерифа. Ты знаешь меня, знаешь, зачем я пришел, кому, как не тебе, понимать, что я пришел выполнить свой долг. Мои люди окружили вас со всех сторон, вам некуда бежать. Будь благоразумен, спускайся вниз и отдайся — вернее, оба отдайтесь — в мои руки, чтобы не натворить новых бед и преступлений, а там посмотрим, может быть, благоразумным поведением ты заслужишь себе снисхождение. Это для тебя лучший выход. Теперь ты знаешь, так что думай.
— Нет, — грубым голосом отозвался Йестин. — Не для того мы так далеко зашли, чтобы смирно пойти на суд и расправу. Сказал же я, что мы держим тут девчонку Раннильт. Если кто-нибудь из твоих людей посмеет приблизиться к двери, то, клянусь тебе, я ее убью. Вели им не подходить. Мое слово твердое.
— Ты видишь хотя бы одного человека, кроме меня, на расстоянии в пятьдесят шагов? — Голос Хью Берингара звучал спокойно, сдержанно и ясно. — Ты говоришь, у тебя в руках эта девушка и ты можешь поступить с ней, как тебе заблагорассудится. Разве у тебя с ней какие-то счеты? Что ты заработаешь, если расправишься с ней, кроме горяченького места в аду? Я еще понимаю, если бы ты меня ухватил за глотку, тогда бы ты что-то выиграл! Но какая тебе корысть перерезать ей горло? Много в этом радости? Да и не к лицу тебе такое, насколько я тебя знаю.. Сейчас ты еще не проливал ничьей крови, зачем же теперь пачкать руки?
— Можешь говорить сладкие речи, сколько тебе угодно! — с горечью крикнул в ответ Йестин. — Но у нас все поставлено на кон, и мы не видим, что может нам помешать применить то оружие, какое у нас есть под рукой. Говорю тебе, если ты еще будешь настаивать на своем, я убью ее, а если вы ворветесь сюда силой, я тоже буду убивать и, прежде чем умереть, перебью столько народу, сколько сумею! Но если ты согласен разумно договориться, по-доброму, может быть, ты и получишь девчонку целой и невредимой… за известную цену!
— Назови свою цену! — сказал Хью.
— Жизнь за жизнь — это честный торг. Жизнь девчонки за жизнь моей женщины. Отпусти мою женщину подобру-поздорову… на коне, с рухлядью и прочим домашним скарбом, со всем добром, которое ей принадлежит, да прикажи, чтобы ее никто не преследовал, тогда я выпущу девицу, не причинив ей никакого вреда.
— И ты поверишь мне на слово, что не будет преследования? — уточнил Хью, стараясь получить хоть малейшее преимущество.
— Про тебя говорят, что ты человек слова.
Двое громко ахнули, когда услышали эти условия, и двое в один голос крикнули: «Нет!» Уолтер, совершенно обезумевший от мыслей о своем золоте и серебре, выскочил из-под дерева и уже пробежал несколько шагов туда, где стоял Хью, но тут его вовремя перехватил Кадфаэль и утащил обратно. Уолтер вырывался и возмущенно орал:
— Нет уж! Что это за подлый торг! Какая у нее рухлядь, какой скарб! Мое это добро, а не ее, она у меня украла! Да как вы смеете заключать такую сделку! Неужели эта потаскуха ускачет в Уэльс с неправедно добытой поживой? Ни за что! Я не позволю!
В окне наверху произошло какое-то движение, заметались тени, и затем оттуда раздался звонкий голос Сюзанны:
— Что это? Неужели сюда явился мой любящий батюшка? Он хочет, чтобы ему вернули денежки, а мне бы свернули шею, как любому другому, кто посмел бы тронуть его деньги. Плохо же вы разбираетесь в людях, если вы думали, что он отдаст хоть один пенни ради того, чтобы спасти жизнь девчонки-служанки или жизнь своей дочери! Не бойтесь, дражайший батюшка! Я, как и вы, крикну им «нет!». Я не согласна на такую сделку. Даже под угрозой смерти я ни на шаг не отступлюсь от моего мужчины. Слышите вы? Это — мой мужчина, мой любовник, отец моего ребенка! Только на моих условиях я готова с ним разлучиться! Дайте Йестину взять коня и отпустите его к себе на родину. Если он будет на воле, я сама сдамся и пойду хоть на смерть или по-прежнему буду влачить мою жалкую долю — мне все равно, что мне выпадет. Вы ведь за мной пришли. Не за ним. Я открыто скажу: это я — убийца!..
— Она лжет, — осипшим голосом закричал Йестин. — Виновник — я. Все, что она сделала, она сделала ради меня…
— Молчи, любовь моя! Они уже знают правду! Им известно, кто из нас придумал план и кто его осуществил. Со мной пускай делают, что угодно, но тебя я не дам тронуть!
— Ах, глупая ты, глупая! Милая моя! Неужели ты думаешь, я тебя брошу? Да ни за какие сокровища!
В эту минуту оба забыли обо всем вокруг. Снизу видны были только бледные пятна, метавшиеся в черном проеме, быть может, то были лица или руки — лица, отчаянно прижимавшиеся щека к щеке, руки, которые ласкали и обнимали. В следующий миг раздался громкий голос Йестина:
— Держи ее! Скорее! А то она убежит!
Обнимавшиеся тени разжали объятия, и из глубины сеновала послышался слабый, горестный крик, от которого Лиливин задрожал и дернулся под рукой Кадфаэля.
— Это была Раннильт! О Боже, если бы я мог быть рядом с ней!..
Он произнес эти слова шепотом, боясь потревожить хрупкую тишину, которая, как натянутая струна, готова была оборваться от малейшего прикосновения, оборвав заодно тонкий волосок, на котором держалась сейчас жизнь бедной Раннильт, а вместе с нею все надежды Лиливина. Но он понимал, что от этого мучения никуда не денешься и надо терпеть молча.
— Раз она подала голос, значит, жива, — успокоил его шепотом Кадфаэль. — И раз уж сделала попытку ускользнуть от них, пока они были заняты своими делами, то, значит, она цела и ее не связали. Помни об этом!
— Да, верно! Они ведь не могут ее ненавидеть или причинить ей зло…
И все же он не мог не расслышать ярость и страдание, которые звучали в их упрямых голосах, и так же, как и Кадфаэль, знал, что два человека, доведенные до предела, помимо своей воли могли сотворить ужасные вещи. Более того, он сам понимал их мучения и страдал вместе с ними, разделяя чужую боль.
— Можете порадоваться! — крикнул Йестин из своего логова. — Она по-прежнему у нас. Теперь я предлагаю вам на выбор другое: забирайте девчонку, а также золото и серебро, дайте нам двух лошадей и до утра не пускайтесь за нами в погоню.
Тут Уолтер Аурифабер, приободренный обманчивой надеждой, вырвался и с жалким подвыванием выбежал на несколько ярдов вперед:
— Милорд! Милорд! На это можно бы и согласиться. Если они возвратят мне мои сокровища…
Его уже не волновали мысли о законном воздаянии, возможность вернуть свое богатство совершенно затмила для него все остальное.
— Речь идет о человеческой жизни, которую не вернешь, — бросил на это Хью и так резко отвернулся от Уолтера, что тот сразу притих и отскочил как ошпаренный.
— Ты слышишь меня, Йестин? — снова позвал Хью, задрав голову к окну. — Ты не понял моей задачи. Я здесь именем короля представляю закон. Я готов прождать тут всю ночь. Подумай еще раз хорошенько и выходи, не запятнав своих рук кровью. Лучше ты ничего не придумаешь.
— Я здесь! Я вас слышу. Я верен своему слову, — ответил Йестин непреклонным тоном. — Если ты хочешь взять меня и мою женщину, иди сюда и попробуй! Но сначала ты вынесешь отсюда маленький трупик — твою, а не нашу жертву!
— Разве я поднял руку? — рассудительно спросил Хью. — Или вынул из ножен свой меч? Ты видишь меня лучше, чем я тебя. Впереди еще вся ночь. Если тебе есть что сказать, говори, я буду здесь.
Тягостно тянулась нескончаемая ночь, одинаково мучительная для осажденных и осаждающих; большей частью она проходила в молчании, но когда молчание слишком затягивалось, Хью нарочно его прерывал, чтобы проверить, не уснул ли Йестин, или он по-прежнему стоит на страже. При этом Хью прилагал усилия, чтобы не испугать его внезапностью, — вообразив, что на них нападают, осажденные могли с перепугу наделать непоправимых глупостей. Не оставалось ничего другого, как только соревноваться в терпении и ждать, кто кого пересидит. По-видимому, у беглецов было с собой очень немного пищи и совсем мало воды. Без особенного труда их можно было лишить также покоя и отдыха. Но даже при такой тактике всегда оставалась опасность, что в припадке отчаяния они предпримут неожиданные действия, а это могло кончиться кровавой бойней; но если выполнять свой план мягко и осторожно, то беды можно избежать. Усталостью можно сломить даже мужественного и непреклонного бойца, который способен не дрогнув выстоять под пыткой, а в бездействии гаснет воинственная решимость.
— Попытайтесь теперь вы! Может быть, у вас лучше получится, — тихо сказал Хью Кадфаэлю, когда время уже сильно перевалило за полночь. — Они еще не знают, что вы здесь; надеюсь, вы отыщете у них слабое место, которого я не сумел нащупать.
В такие предрассветные часы, когда сердце бьется слабее, какой-нибудь неожиданный пустяк может разбудить уснувшую совесть, тогда как при ярком дневном свете душа надежно защищена от ее уколов телесной бодростью. Едва раздался голос Кадфаэля, более низкий и грубый, чем голос Хью Берингара, Йестин невольно подскочил и, на мгновение забыв об осторожности, высунулся из своего укрытия, чтобы взглянуть на нового посетителя.
— Что там еще? Какие новые козни вы опять придумали?
— Никаких козней, Йестин. Я — брат Кадфаэль из аббатства, иногда я приходил к вам в дом с лекарствами. Ты знаешь меня, хотя, наверно, и не настолько, чтобы мне доверять. Позволь мне поговорить с Сюзанной, она меня знает лучше!
Он боялся, что она откажется от разговоров и не захочет его выслушать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
— У нас есть лучники, — задумчиво сказал Хью. — Сейчас, правда, темно и не видно цели. Подождем! Нам некуда торопиться. Они у нас надежно в руках, так что мы, в отличие от них, можем подождать. Нам незачем их раздражать, чтобы не доводить до отчаянного шага.
— Но ведь у них Раннильт, они грозятся ее убить, — прошептал за плечом брата Кадфаэля дрожащий Лиливин.
— Они используют ее, чтобы торговаться с нами, — ответил ему Хью. — Поэтому тем более будут ее беречь до последней возможности, а я уж постараюсь не доводить их до крайности. Потерпи немножко, и посмотрим, кто кого пересидит или переговорит. А ты, Алчер, выбери удобную позицию, откуда лучше всего видно окно сеновала, не спускай с него глаз и держи наготове стрелу на самый худший случай. А я постараюсь удержать этого парня в оконном проеме.
Окно сеновала, перед которым стоял на коленях Йестин, наблюдая за тем, что делается внизу, едва выделялось черным пятном на фоне темной бревенчатой стены и синеющего неба. Но так же как и дверь, окно выходило на восток и через несколько часов, едва только займется заря, должно было оказаться на самом свету.
— Не стрелять без моего приказа! Посмотрим сначала, чего мы добьемся терпением.
Один, без сопровождения, Хью Берингар двинулся вперед, не спуская внимательного взгляда с темного прямоугольника; подойдя к конюшне шагов на двадцать, он остановился. Сзади, затаив дыхание, сидел в кустах Лиливин; почувствовав, как дрожит его тело, точно у гончей на сворке, Кадфаэль из предосторожности положил ему руку на плечо, чтобы тот не вырвался, как пес за дичью. Но напрасно он беспокоился. Лиливин повернул к нему побледневшее лицо и, с трудом пересилив судорожное напряжение, успокоительно кивнул головой.
— Я знаю! Я верю ему! Должен верить! Он знает свое дело.
За спиной у них, не находя себе покоя, мучился и топтался под деревом Уолтер Аурифабер, кусая ногти и терзаясь из-за своей пропажи; ни с кем не разговаривая, он тихонько бормотал плачущим голосом себе под нос, не то шепча молитву, не то сыпя проклятиями. По крайней мере, не все еще было потеряно. Злодеям не удалось сбежать, и теперь надо было только не дать им вырваться и удрать на запад.
— Йестин! — позвал Хью, пристально глядя наверх. — Это я, Хью Берингар, помощник шерифа. Ты знаешь меня, знаешь, зачем я пришел, кому, как не тебе, понимать, что я пришел выполнить свой долг. Мои люди окружили вас со всех сторон, вам некуда бежать. Будь благоразумен, спускайся вниз и отдайся — вернее, оба отдайтесь — в мои руки, чтобы не натворить новых бед и преступлений, а там посмотрим, может быть, благоразумным поведением ты заслужишь себе снисхождение. Это для тебя лучший выход. Теперь ты знаешь, так что думай.
— Нет, — грубым голосом отозвался Йестин. — Не для того мы так далеко зашли, чтобы смирно пойти на суд и расправу. Сказал же я, что мы держим тут девчонку Раннильт. Если кто-нибудь из твоих людей посмеет приблизиться к двери, то, клянусь тебе, я ее убью. Вели им не подходить. Мое слово твердое.
— Ты видишь хотя бы одного человека, кроме меня, на расстоянии в пятьдесят шагов? — Голос Хью Берингара звучал спокойно, сдержанно и ясно. — Ты говоришь, у тебя в руках эта девушка и ты можешь поступить с ней, как тебе заблагорассудится. Разве у тебя с ней какие-то счеты? Что ты заработаешь, если расправишься с ней, кроме горяченького места в аду? Я еще понимаю, если бы ты меня ухватил за глотку, тогда бы ты что-то выиграл! Но какая тебе корысть перерезать ей горло? Много в этом радости? Да и не к лицу тебе такое, насколько я тебя знаю.. Сейчас ты еще не проливал ничьей крови, зачем же теперь пачкать руки?
— Можешь говорить сладкие речи, сколько тебе угодно! — с горечью крикнул в ответ Йестин. — Но у нас все поставлено на кон, и мы не видим, что может нам помешать применить то оружие, какое у нас есть под рукой. Говорю тебе, если ты еще будешь настаивать на своем, я убью ее, а если вы ворветесь сюда силой, я тоже буду убивать и, прежде чем умереть, перебью столько народу, сколько сумею! Но если ты согласен разумно договориться, по-доброму, может быть, ты и получишь девчонку целой и невредимой… за известную цену!
— Назови свою цену! — сказал Хью.
— Жизнь за жизнь — это честный торг. Жизнь девчонки за жизнь моей женщины. Отпусти мою женщину подобру-поздорову… на коне, с рухлядью и прочим домашним скарбом, со всем добром, которое ей принадлежит, да прикажи, чтобы ее никто не преследовал, тогда я выпущу девицу, не причинив ей никакого вреда.
— И ты поверишь мне на слово, что не будет преследования? — уточнил Хью, стараясь получить хоть малейшее преимущество.
— Про тебя говорят, что ты человек слова.
Двое громко ахнули, когда услышали эти условия, и двое в один голос крикнули: «Нет!» Уолтер, совершенно обезумевший от мыслей о своем золоте и серебре, выскочил из-под дерева и уже пробежал несколько шагов туда, где стоял Хью, но тут его вовремя перехватил Кадфаэль и утащил обратно. Уолтер вырывался и возмущенно орал:
— Нет уж! Что это за подлый торг! Какая у нее рухлядь, какой скарб! Мое это добро, а не ее, она у меня украла! Да как вы смеете заключать такую сделку! Неужели эта потаскуха ускачет в Уэльс с неправедно добытой поживой? Ни за что! Я не позволю!
В окне наверху произошло какое-то движение, заметались тени, и затем оттуда раздался звонкий голос Сюзанны:
— Что это? Неужели сюда явился мой любящий батюшка? Он хочет, чтобы ему вернули денежки, а мне бы свернули шею, как любому другому, кто посмел бы тронуть его деньги. Плохо же вы разбираетесь в людях, если вы думали, что он отдаст хоть один пенни ради того, чтобы спасти жизнь девчонки-служанки или жизнь своей дочери! Не бойтесь, дражайший батюшка! Я, как и вы, крикну им «нет!». Я не согласна на такую сделку. Даже под угрозой смерти я ни на шаг не отступлюсь от моего мужчины. Слышите вы? Это — мой мужчина, мой любовник, отец моего ребенка! Только на моих условиях я готова с ним разлучиться! Дайте Йестину взять коня и отпустите его к себе на родину. Если он будет на воле, я сама сдамся и пойду хоть на смерть или по-прежнему буду влачить мою жалкую долю — мне все равно, что мне выпадет. Вы ведь за мной пришли. Не за ним. Я открыто скажу: это я — убийца!..
— Она лжет, — осипшим голосом закричал Йестин. — Виновник — я. Все, что она сделала, она сделала ради меня…
— Молчи, любовь моя! Они уже знают правду! Им известно, кто из нас придумал план и кто его осуществил. Со мной пускай делают, что угодно, но тебя я не дам тронуть!
— Ах, глупая ты, глупая! Милая моя! Неужели ты думаешь, я тебя брошу? Да ни за какие сокровища!
В эту минуту оба забыли обо всем вокруг. Снизу видны были только бледные пятна, метавшиеся в черном проеме, быть может, то были лица или руки — лица, отчаянно прижимавшиеся щека к щеке, руки, которые ласкали и обнимали. В следующий миг раздался громкий голос Йестина:
— Держи ее! Скорее! А то она убежит!
Обнимавшиеся тени разжали объятия, и из глубины сеновала послышался слабый, горестный крик, от которого Лиливин задрожал и дернулся под рукой Кадфаэля.
— Это была Раннильт! О Боже, если бы я мог быть рядом с ней!..
Он произнес эти слова шепотом, боясь потревожить хрупкую тишину, которая, как натянутая струна, готова была оборваться от малейшего прикосновения, оборвав заодно тонкий волосок, на котором держалась сейчас жизнь бедной Раннильт, а вместе с нею все надежды Лиливина. Но он понимал, что от этого мучения никуда не денешься и надо терпеть молча.
— Раз она подала голос, значит, жива, — успокоил его шепотом Кадфаэль. — И раз уж сделала попытку ускользнуть от них, пока они были заняты своими делами, то, значит, она цела и ее не связали. Помни об этом!
— Да, верно! Они ведь не могут ее ненавидеть или причинить ей зло…
И все же он не мог не расслышать ярость и страдание, которые звучали в их упрямых голосах, и так же, как и Кадфаэль, знал, что два человека, доведенные до предела, помимо своей воли могли сотворить ужасные вещи. Более того, он сам понимал их мучения и страдал вместе с ними, разделяя чужую боль.
— Можете порадоваться! — крикнул Йестин из своего логова. — Она по-прежнему у нас. Теперь я предлагаю вам на выбор другое: забирайте девчонку, а также золото и серебро, дайте нам двух лошадей и до утра не пускайтесь за нами в погоню.
Тут Уолтер Аурифабер, приободренный обманчивой надеждой, вырвался и с жалким подвыванием выбежал на несколько ярдов вперед:
— Милорд! Милорд! На это можно бы и согласиться. Если они возвратят мне мои сокровища…
Его уже не волновали мысли о законном воздаянии, возможность вернуть свое богатство совершенно затмила для него все остальное.
— Речь идет о человеческой жизни, которую не вернешь, — бросил на это Хью и так резко отвернулся от Уолтера, что тот сразу притих и отскочил как ошпаренный.
— Ты слышишь меня, Йестин? — снова позвал Хью, задрав голову к окну. — Ты не понял моей задачи. Я здесь именем короля представляю закон. Я готов прождать тут всю ночь. Подумай еще раз хорошенько и выходи, не запятнав своих рук кровью. Лучше ты ничего не придумаешь.
— Я здесь! Я вас слышу. Я верен своему слову, — ответил Йестин непреклонным тоном. — Если ты хочешь взять меня и мою женщину, иди сюда и попробуй! Но сначала ты вынесешь отсюда маленький трупик — твою, а не нашу жертву!
— Разве я поднял руку? — рассудительно спросил Хью. — Или вынул из ножен свой меч? Ты видишь меня лучше, чем я тебя. Впереди еще вся ночь. Если тебе есть что сказать, говори, я буду здесь.
Тягостно тянулась нескончаемая ночь, одинаково мучительная для осажденных и осаждающих; большей частью она проходила в молчании, но когда молчание слишком затягивалось, Хью нарочно его прерывал, чтобы проверить, не уснул ли Йестин, или он по-прежнему стоит на страже. При этом Хью прилагал усилия, чтобы не испугать его внезапностью, — вообразив, что на них нападают, осажденные могли с перепугу наделать непоправимых глупостей. Не оставалось ничего другого, как только соревноваться в терпении и ждать, кто кого пересидит. По-видимому, у беглецов было с собой очень немного пищи и совсем мало воды. Без особенного труда их можно было лишить также покоя и отдыха. Но даже при такой тактике всегда оставалась опасность, что в припадке отчаяния они предпримут неожиданные действия, а это могло кончиться кровавой бойней; но если выполнять свой план мягко и осторожно, то беды можно избежать. Усталостью можно сломить даже мужественного и непреклонного бойца, который способен не дрогнув выстоять под пыткой, а в бездействии гаснет воинственная решимость.
— Попытайтесь теперь вы! Может быть, у вас лучше получится, — тихо сказал Хью Кадфаэлю, когда время уже сильно перевалило за полночь. — Они еще не знают, что вы здесь; надеюсь, вы отыщете у них слабое место, которого я не сумел нащупать.
В такие предрассветные часы, когда сердце бьется слабее, какой-нибудь неожиданный пустяк может разбудить уснувшую совесть, тогда как при ярком дневном свете душа надежно защищена от ее уколов телесной бодростью. Едва раздался голос Кадфаэля, более низкий и грубый, чем голос Хью Берингара, Йестин невольно подскочил и, на мгновение забыв об осторожности, высунулся из своего укрытия, чтобы взглянуть на нового посетителя.
— Что там еще? Какие новые козни вы опять придумали?
— Никаких козней, Йестин. Я — брат Кадфаэль из аббатства, иногда я приходил к вам в дом с лекарствами. Ты знаешь меня, хотя, наверно, и не настолько, чтобы мне доверять. Позволь мне поговорить с Сюзанной, она меня знает лучше!
Он боялся, что она откажется от разговоров и не захочет его выслушать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38