— Ну, это долго не продлится! — рассмеялся Хью. — А парнишка и после пострига оставил свое прежнее имя?
— Я не слышал, чтобы он собирался его менять.
— Но ведь многие так делают, — лицо Хью стало серьезным, — как, скажем, эта парочка из Хайда — Хумилис с Фиделисом. Такие прозвания неспроста берут, разве не так? Что до брата Хумилиса — Униженного, — мы знаем его настоящее имя и, по правде говоря, незачем ему было брать другое. Но что нам известно о брате Фиделисе — Преданном! Униженный и Преданный — интересно, кто из них первый задумал так себя окрестить?
— Этот юноша — младший сын в семье, — пояснил Кадфаэль. — Старший брат унаследовал землю, а он решил постричься в монахи, что и неудивительно, принимая во внимание его немоту. Хумилис сказал, что Фиделис появился в Хайде, когда у него самого истекал срок послушничества, тогда-то они и познакомились, быстро сблизились и сдружились. Не исключено, что и обет они принимали одновременно, а что до имен… Кто знает, кто из них первым переменил имя.
Они остановились у сторожки и оглянулись в сторону церкви. Рун и Фиделис вышли из церковных дверей, подстраиваясь под шаг друг друга, — оба были довольны, веселы и на редкость хороши собой. Рун что-то с воодушевлением рассказывал, а Фиделис внимательно слушал его и отвечал на восторженные речи новопостриженного брата теплой улыбкой. Солнечные лучи падали на только что выстриженную тонзуру Руна, и льняные кудри окружали ее словно ореол.
— Рун частенько навещает их обоих, — повернувшись к Хью, сказал Кадфаэль, — и это понятно: ведь он сам был увечным и чувствует родство душ со всяким, кого Бог чем-нибудь обделил, как, например, Фиделиса. Бойкий мальчуган, тараторит за двоих, жаль только, что грамоте пока не выучился. Так что почитать брату Хумилису вслух ни тот, ни другой не может — один грамотен, да нем, а другой речист, да читать не умеет. Ну да ничего, паренек выучится — он толковый, брат Павел им доволен. — Тут Кадфаэль в смущении умолк: ведь он чуть не проговорился о болезни Хумилиса и был рад, что Хью не задал ему никаких вопросов.
Оба юноши между тем исчезли в арочном проеме и направились к лестнице, видно, собрались заглянуть к брату Хумилису, который все еще оставался прикованным к постели. Он, конечно, обрадуется, да и кто смог бы остаться равнодушным при виде новопостриженного брата Руна, прямо-таки сиявшего оттого, что исполнилось его заветное желание.
В тот же день по Лондонской дороге к часовне Святого Жиля подъехал молодой всадник, судя по платью, военный, и спросил, как ему проехать к аббатству Святых Петра и Павла. День стоял жаркий, и он ехал с непокрытой головой, в рубахе с распахнутым воротом. Лицо, руки и грудь всадника были темны от загара, какой нельзя приобрести под ласковыми лучами здешнего солнца, — видать, он побывал в далеких южных краях. Молодой человек был прекрасно сложен, легко держался в седле и умело правил породистым скакуном. Его гордое, резко очерченное лицо было обрамлено курчавыми и жесткими, как проволока, черными волосами.
Брат Освин указал ему путь и уставился вслед незнакомцу, сгорая от любопытства. По всему видно, это человек военный, но хотелось бы знать, чей он вассал и в чьем войске служит. И что это ему потребовалось в аббатстве? Он ведь не про город спросил, не про шерифа, а именно про обитель. Выходит, его дело не имеет отношения к войне, что полыхает на юге. Освин вздохнул и вернулся к своим хлопотам, сожалея, что не смог ничего выяснить.
Узнав, что он недалеко от цели, всадник пустил коня шагом и ехал не спеша, с интересом поглядывая по сторонам — на выцветшую траву на ярмарочном поле, истосковавшуюся по дождю, на дорогу, где возчики лениво понукали впряженных в телеги низкорослых лошадок, на жителей предместья, по-соседски судачивших на лавочках под окнами. По левую руку тянулась длинная высокая стена аббатства, над которой высились церковная крыша и колокольня. Обогнув церковь с запада, всадник проехал мимо выходившей за стену церковной двери, служившей для прихожан из города, и свернул под арку монастырских ворот.
Из сторожки вышел привратник, дружелюбно поприветствовал незнакомца и спросил, что ему нужно. Брат Кадфаэль и Хью Берингар, которые, подойдя к воротам, уже битый час никак не могли распрощаться, обернулись и воззрились на приезжего. Оба заметили потертую, но ладно пригнанную сбрую, кожаный колет, свернутый и притороченный к седлу за спиной всадника, и меч, висевший у него на поясе и не оставлявший сомнений относительно рода его занятий. Хью моментально заинтересовался незнакомцем, ибо воин, приехавший с юга, наверняка мог поделиться важными новостями. И раз уж ему удалось пробраться сюда через расположение верных королю Стефану войск, он, должно быть, и сам принадлежит к числу его приверженцев. Хью со сдержанным одобрением окинул всадника взглядом, оценив его выправку и стать, и, подойдя поближе, произнес:
— Не меня ли вы ищете? Хью Берингар к вашим услугам.
— Это наш лорд шериф, — сказал привратник приезжему и обратился к Берингару: — Этот путник спрашивает брата Хумилиса, правда, он называет его прежним, мирским именем.
Бросив поводья, новоприбывший соскочил с коня. Теперь, когда он стоял рядом с Берингаром, было видно, что ростом он на полголовы выше Хью, крепко сколоченный, с открытым и веселым загорелым лицом, на котором выделялись ярко-голубые глаза.
— Я несколько лет служил под началом Годфрида Мареско, — пояснил незнакомец. — Я разыскивал его повсюду, расспрашивал о нем братьев, что разбрелись из Винчестера, когда обитель в Хайде сгорела дотла. Они-то и сказали мне, что он решил поселиться в здешнем монастыре. У меня есть одно дело на севере графства, для исполнения которого я должен заручиться его одобрением, — для того я и приехал. По правде говоря, — добавил он со смущенной улыбкой, — у меня напрочь вылетело из головы его монашеское имя. Для меня он так и остался моим лордом Годфридом.
— Как, должно быть, для всех тех, кто знавал его в прежние годы. Да, он здесь. А вы из Винчестера? — спросил Хью.
— Из Андовера. Мы сожгли этот город, — напрямик заявил молодой человек, внимательно глядя в глаза Берингару.
Было ясно, что оба они сторонники одной партии. Хью удовлетворенно кивнул и спросил:
— Вы из армии королевы?
— Да. Служу под началом Фиц Роберта.
— Тогда вам стоило бы перекрыть дороги, ведущие на север. Вам, должно быть, известно, что я управляю этим графством от имени короля Стефана. Я не стану задерживать вас, коли вы желаете встретиться с вашим лордом, но не согласитесь ли вы отобедать в моем доме, прежде чем покинете Шрусбери? Я, признаться, просто изголодался по новостям с юга. Позвольте узнать ваше имя — мое вы уже знаете.
— Меня зовут Николас Гарнэдж. Я с радостью расскажу вам, милорд, все, что знаю, после того как повидаюсь с лордом Годфридом. Как он поживает? — нетерпеливо спросил Николас и перевел взгляд с Берингара на брата Кадфаэля, который до сего момента молча стоял поблизости и наблюдал за их беседой.
— Увы, нынче он не совсем здоров, — промолвил Кадфаэль. — Недавно у него открылась старая рана, видимо, это случилось из-за переутомления от долгой дороги. Но сейчас рана заживает, и через день-другой он будет на ногах и вернется к нынешним своим обязанностям. За ним ухаживает один молодой брат, который неразлучен с ним еще с Хайда и очень его любит. Подождите здесь немного, я доложу отцу приору, что к брату Хумилису пожаловал гость, а потом отведу вас к нему.
Кадфаэль, немного огорченный тем, что ему пришлось при Хью упомянуть о болезни Хумилиса, поспешил к приору, оставив приезжего и Берингара наедине. Хью хотелось поскорее услышать из первых уст обо всем, что происходит на юге. Там, где шли бои, где войско, верное его государю, зажало в клещи вражескую армию, которая еще недавно держала в осаде королевского союзника. Впрочем, этот союзник, епископ Генри, оказался не слишком надежным, ибо он счел за благо снова договориться с императрицей. Но так или иначе войско королевы удерживало сторонников императрицы в Винчестере и сжимало вокруг города стальное кольцо, намереваясь уморить противника голодом. Брат Кадфаэль давно отрекся от насилия, но стоило ему заслышать звон стали, как в жилах его вскипала кровь старого крестоносца. Прошлое давало о себе знать, и монах не раскаивался в этом. Пусть его Владыка не от мира сего, но сам он пока живет в этом мире и не может оставаться беспристрастным.
В полуденный час приор Роберт обычно отдыхал, хотя и считалось, что он посвящает это время молитвам и богословским штудиям. В более подходящий момент он, возможно, сам побеседовал бы с приезжим, но сейчас не был склонен разводить лишние церемонии, а потому милостиво разрешил Кадфаэлю проводить гостя в келью брата Хумилиса и велел оказывать прибывшему всяческое содействие и благословить его от своего имени. Роберт попросил объяснить гостю, что, к сожалению, не может сейчас сам принять его, ибо в это время дня предается благочестивым размышлениям.
Пока Кадфаэль отсутствовал, Николас и Хью успели разговориться и найти общий язык. Когда молодые люди обернулись, заслышав его шаги, монах сразу понял это по их лицам. Они были уже больше, чем просто товарищами по оружию, и вполне могли стать друзьями.
— Пойдемте со мной, — обратился Кадфаэль к Николасу, — я отведу вас к брату Хумилису.
— Брат, — негромко, но возбужденно говорил молодой человек, поднимаясь с монахом по лестнице, — я узнал, что ты взялся за лечение моего лорда, когда его одолел недуг. Лорд шериф сказал, что ты весьма сведущ в травах, снадобьях и врачевании.
— Наш лорд шериф, — усмехнулся Кадфаэль, — мой старый добрый друг и думает обо мне лучше, чем я того заслуживаю. Но я и впрямь лечу вашего лорда, и мы с ним пока как будто ладим. Не думайте, что у нас тут не чтут его по достоинству, — мы воздаем ему должное. Вы ведь, наверное, знаете, что ему пришлось пережить на Святой Земле, небось, вы тоже с ним там были?
— Да, это так. Я его вассал, родом из его владений. Когда он отослал на родину своих раненых воинов и попросил подкрепления им на смену, я отправился воевать в Палестину и вернулся вместе с ним, когда мой лорд рассудил, что на Востоке от него больше не будет пользы.
— Зато здесь, — промолвил Кадфаэль, — он может принести пользу, и немалую — у нас есть молодые братья, для которых он служит высоким примером. Возможно, сейчас с ним два молодых брата, и если один из них помедлит уйти, пусть останется — он заслужил это право. Он прибыл из Хайда вместе с братом Хумилисом.
Они прошли по коридору и остановились у входа в узкое, тускло освещенное помещение.
— Пожалуй, — с улыбкой сказал Кадфаэль, — вы обойдетесь без герольда, возвещающего о вашем прибытии. Заходите.
Глава четвертая
Вокруг ложа брата Хумилиса царил полумрак, не горела даже маленькая лампадка, зажигавшаяся обычно во время чтения: ведь один из его молодых друзей был неграмотен, а другой не мог читать вслух, сам же больной был еще слишком слаб, чтобы возиться с тяжелыми манускриптами, и сейчас с закрытыми глазами лежал в постели, обложенный подушками. Однако если Рун и не выучился пока читать по писаному, то память у него была отменная, и в эту минуту он с воодушевлением декламировал псалом Святого Августина, который затвердил наизусть со слов брата Павла. Он как раз добрался до середины, как вдруг почувствовал, что слушателей у него прибавилось. Паренек запнулся, растерянно замолчал и обернулся.
В дверном проеме стоял Николас Гарнэдж — он замешкался на пороге, дожидаясь, пока глаза привыкнут к сумраку. Когда Рун умолк, брат Хумилис открыл глаза и неожиданно увидел в ногах своей постели самого любимого и доверенного из своих прежних оруженосцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37