— Николас? — с сомнением вымолвил Хумилис и попытался приподняться, чтобы получше рассмотреть пришедшего.
Фиделис тут же наклонился, помог больному лечь повыше, подложил ему под спину подушку и безмолвно отступил в темный угол, чтобы не мешать гостю.
— Николас! Неужели это ты?!
Молодой человек сделал шаг вперед и, опустившись на колено, поцеловал протянутую ему исхудалую руку.
— Николас, что ты здесь делаешь? Ты для меня всегда желанный гость, но я никак не ожидал увидеть тебя в наших краях. Спасибо тебе за то, что ты взял на себя труд разыскать меня в этом приюте. Иди-ка сюда, садись поближе, дай я разгляжу тебя как следует!
Тем временем Рун молча проскользнул к выходу, поклонился на пороге и удалился. Фиделис собрался было последовать за ним, но Хумилис удержал его за руку.
— Нет, не уходи! Останься с нами. Николас, этому молодому брату я обязан столь многим, что никогда не смогу отплатить. В обители он служит мне так же преданно, как ты в свое время на поле брани.
— Каждый, кто, как я, имел честь служить под вашим знаменем, будет благодарен этому брату, — пылко воскликнул Николас, устремляя взгляд на почти неразличимое под низко надвинутым капюшоном лицо молодого монаха, в царящем сумраке тот казался почти бесплотным духом.
Возможно, Гарнэдж и удивился, получив в ответ лишь вежливый кивок, но не стал забивать себе этим голову и тратить время на размышления о странном поведении человека, которого, скорее всего, никогда больше не увидит. Он пододвинул табурет поближе к постели и присел, с тревогой всматриваясь в изможденное лицо своего лорда.
— Мне сказали, что вы уже поправляетесь, а между тем выглядите вы хуже, чем тогда в Хайде, когда я уехал, чтобы выполнить ваше поручение. Мне пришлось весь Винчестер перетряхнуть, чтобы разыскать приора из Хайда и выведать, куда вы направились. А стоило ли вам ехать так далеко? Не лучше ли было поселиться в Олдминстере — епископ был бы этому только рад.
— Зато я не уверен, что был бы так же рад епископу, — с легкой усмешкой отозвался брат Хумилис. — К тому же у меня были свои резоны, чтобы забраться так далеко на север. Я знаю это графство и этот город: в детстве я провел здесь несколько лет, но это были такие годы, которые запоминаются на всю жизнь. Не беспокойся об мне, Ник, мне здесь хорошо — ничуть не хуже, чем в любом другом месте, и куда лучше, чем могло бы быть. Впрочем, хватит обо мне, давай-ка поговорим о тебе: выкладывай, как у тебя дела и что за нужда привела тебя в мою келью?
— Благодаря вашим рекомендациям я получил повышение. Уильям Ипрес замолвил обо мне словечко королеве, меня хотели даже зачислить в ее личную стражу, но я предпочел остаться с Фиц Робертом. Мне больше по душе служить с англичанами, чем с фламандцами. Зато теперь я командую отрядом. Это ведь вам, милорд, — добавил молодой человек, радуясь и печалясь одновременно, — обязан я всем, что знаю и умею, — вам и сарацинам Мосула.
— Ну уж сюда-то тебя занесло, надеюсь, не по делам атабега Зенги, — улыбнулся Хумилис. — Оставь его королю Иерусалимскому, который давно уж сражается с этим достойным и опасным противником. А что стало с Винчестером с тех пор, как я уехал оттуда?
— Его окружила армия королевы. Мало кому удается выбраться оттуда, и в город не поступает никакой провизии. Люди императрицы заперлись в замке и держатся пока крепко, но их припасы наверняка на исходе. Мы выслали отряд на север и перекрыли дорогу у Андовера. Пока там затишье, вот я и испросил отпуск, чтобы съездить сюда по собственному делу. А нашим противникам остается лишь попробовать прорваться, иначе всем в замке грозит голодная смерть.
— Они уберутся из Винчестера не раньше, чем попытаются очистить дорогу и разжиться съестным, — предположил брат Хумилис и задумчиво нахмурил брови, обдумывая возможный ход событий. — И если решатся на прорыв, то скорее всего в направлении Оксфорда. Ну да ладно — если нынешнее затишье дало тебе возможность навестить меня, стало быть, хоть одно доброе дело из этого вышло. Но что же все-таки привело тебя в Шрусбери?
— Милорд, — начал Николас, склонившись к Хумилису и понизив голос, — помните, три года назад вы посылали меня в эти края, в манор Лэ. Я должен был уведомить Хэмфри Круса о том, что вы приняли постриг и не можете жениться на его дочери, с которой были помолвлены.
— Что-что, а такое не забывается, — хмуро подтвердил брат Хумилис.
— А я, милорд, никак не могу забыть эту девушку. Вы ведь видели ее шестилетней малышкой, перед тем как отправились в Крестовый поход, а когда я ее повстречал, ей минуло девятнадцать — это была уже настоящая леди. Я сообщил ее отцу, что вы велели, и, выполнив поручение, уехал, но с тех пор эта девушка не идет у меня из ума. Она была так мила, скромна и с таким достоинством выслушала мои слова. Милорд, если она до сих пор не замужем и не обручена, я хотел бы просить ее руки. Но я не могу ехать к ней, не получив вашего согласия и благословения.
— Сынок, — отозвался брат Хумилис с удивленной и радостной улыбкой, — видит Бог, с тех пор как я вынужден был отказаться от женитьбы, я больше всего на свете хотел бы видеть ее счастливой. Эта девушка вольна выйти замуж, за кого захочет, но я не мог бы пожелать ей лучшего мужа, чем ты. И если твое сватовство завершится успешно, это снимет с моей души камень, ибо я уверен, что с тобой ей будет лучше, чем было бы со мной. Рассуди сам, мой мальчик, ведь, вступая в орден, я отрекся от всего, чем владел в миру, — как же могу я притязать на обладание творением Господним? Отправляйся к ней — я благословляю вас обоих. Но не забудь вернуться и рассказать мне, чем закончится дело.
— Я так и сделаю, милорд, обещаю. Как мог бы я поступить иначе, ведь это вам я обязан тем, что встретил ее!
Склонившись, Николас поцеловал Хумилису руку и поднялся, собираясь уйти. И тут взгляд его упал на молчаливого монаха, который до сих пор держался в тени и ничем не обнаруживал своего присутствия. Молодой человек порывисто обернулся к нему и с теплотой в голосе произнес:
— Брат, я от всей души благодарю тебя за заботу о моем лорде. Сейчас я должен уйти, но надеюсь снова увидеть тебя по возвращении.
Николаса несколько смутило то, что ответом ему вновь был только вежливый кивок. Молодой монах не проронил ни звука.
— Брат Фиделис нем, — мягко пояснил Хумилис, — но жизнь его и труды красноречивее всяких слов. И я готов побожиться, что его благословение пребудет с тобой так же, как и мое.
После ухода Николаса, когда замерло эхо его шагов и воцарилась тишина, брат Хумилис лежал неподвижно и размышлял с умиротворенной улыбкой на лице.
— Было в моей жизни кое-что, о чем ты еще не знаешь, — промолвил он наконец, обращаясь к Фиделису, — все это случилось задолго до того, как мы с тобой познакомились. Но я не хочу иметь от тебя никаких секретов. Да, бедная девушка! Я ведь намного старше ее, и даже не будь я калекой, боюсь, она вряд ли была бы счастлива, если бы вышла за меня, как было сговорено. Я и видел-то ее всего раз, совсем малюткой, с каштановыми кудряшками и круглым, уморительно серьезным личиком. Знаешь, до тридцати лет я вовсе не помышлял о том, чтобы жениться и завести детей. Мой старший брат должен был унаследовать владения и продолжить наш род после смерти отца. Я же был свободен как ветер, а потому решил стать крестоносцем и начал собирать отряд, чтобы плыть в Святую Землю. И тут я получил известие о смерти брата и оказался на распутье — меня связывал и обет, данный Господу, и долг, который налагало мое происхождение. Я не мог нарушить клятву и должен был отправиться в Палестину на десять лет, но я обязан был подумать и о женитьбе, чтобы не пресекся наш древний род. Тогда я задумал поискать маленькую девочку, которая вполне могла бы дождаться моего возвращения, — чтобы жениться на ней, когда она вырастет. И я нашел такую — Джулиану Крус, шести лет от роду. Ее семья владела манорами в этом графстве, да и в Стаффорде тоже.
Хумилис пошевелился и глубоко вздохнул, размышляя о том, сколь самонадеянно было с его стороны заглядывать вперед на десять лет. Фиделис подошел поближе, откинул капюшон и присел на табурет, на котором до этого сидел Николас. Они посмотрели друг другу в глаза и долго не отводили взглядов.
— Человек предполагает, сынок, а Господь располагает, — помолчав, произнес брат Хумилис. — Видать, у Всевышнего были на мой счет совсем другие планы. Ты видишь, что со мной приключилось. Ну а она, Джулиана Крус… Я рад за нее, ей не придется сочетаться браком со стариком, и она найдет себе лучшего мужа, чем я. Об одном молю Бога: чтобы она не оказалась уже обрученной. Николас был бы ей прекрасным супругом, и, выйди она за него, душа моя обрела бы покой. Ибо когда я думаю о ней, то чувствую себя должником и клятвопреступником.
Брат Фиделис покачал головой и с укоризненной улыбкой приложил палец к устам старшего друга.
Хью остался у сторожки, а брат Кадфаэль направился через двор к своему садику, где у него накопилось немало дел. В этот момент из-под арки вышел Николас Гарнэдж. Увидев монаха, он громко окликнул его и, подбежав, ухватил за рукав.
— Брат, можно тебя на минутку!
Кадфаэль обернулся к молодому человеку.
— Ну и как вы его нашли? Ваш лорд проделал долгий путь и слишком утомился, да к тому же не обращался за помощью, пока рана не загноилась. Но теперь все это позади. Воспаление спало, рана очистилась и заживает. Будьте уверены, мы не допустим, чтобы такое повторилось.
— Я не сомневаюсь в твоих словах, брат, — с горячностью отозвался Николас, — но я увидел его впервые после трех лет разлуки, и теперь он выглядит гораздо хуже, чем тогда, когда получил это страшное увечье. Рана была тяжелой, он какое-то время находился между жизнью и смертью. Лекари едва выходили его, но когда он оправился, то по крайней мере был похож на того Годфрида Мареско, которого мы знали и за которым готовы были следовать в огонь и воду. Тогда-то он и решил вернуться в Англию, да и пора было повидать родную землю, тем паче, что сражался за веру мой лорд гораздо дольше, чем требовал того его обет. Я отплыл вместе с ним, и знаю, что он тогда хорошо перенес путешествие. А теперь он так исхудал и ослаб, и каждое движение дается ему с трудом! Он очень плох? Прошу тебя, скажи мне правду.
— А когда он получил эту страшную рану? — спросил Кадфаэль, раздумывая о том, насколько много Николас уже знает или догадывается и что позволительно будет ему сказать.
— В последней битве с Зенги и его мосульскими воинами. А потом его лечили сирийские целители.
Возможно, лишь благодаря им он вообще остался в живых, подумал Кадфаэль, который и сам во многом был обязан познаниями во врачевании сирийцам и сарацинам. Вслух он осторожно спросил:
— А вы видели эту рану? Понимаете, в чем тут дело?
К удивлению монаха, закаленный в боях крестоносец замялся и покраснел, так что это было заметно даже под его золотистым загаром, но не отвел больших небесно-голубых глаз.
— Нет, я никогда не видел моего лорда без одежды, разве что когда помогал ему обряжаться в доспехи. Но я понимаю, что ты имеешь в виду. Можно догадаться, какова эта рана, если из-за нее он оставил девушку, с которой был помолвлен. Почему еще он мог так поступить? Он, который всегда держал слово! Он знал, что не сможет дать ей ничего, кроме своего имени при жизни и вдовьей доли после смерти, — потому-то и предпочел предоставить ей свободу, а себя посвятить служению Господу.
— Значит, у него была невеста? — переспросил брат Кадфаэль.
— Была. А сейчас она свободна, и я еду к ней, — заявил Николас с такой горячностью, будто кто-то собирался оспорить его право, — Это я в свое время сообщил ее отцу, что Годфрид принял обет и стал монахом в Хайде. А теперь я собираюсь поехать в манор Лэ и просить ее руки — мой лорд согласился на это и дал мне свое благословение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37