Возможно, какой-нибудь монах использовал эту шкатулку, чтобы держать в ней свой молитвенник. С книгой он, похоже, не захотел расстаться, несмотря на нужду. В монастыре, вероятно, эта книга хранилась вместе с другими в сундуке, но монахи не смогли захватить их с собой, когда бежали от разбойников.
— Лоскут очень ветхий, — заметила Фортуната, ощупывая неровный край кожи, — книга, наверное, была подходящего размера, чтобы как раз поместиться вместе с приклеенной к корешку полоской.
— Кожа рано или поздно изнашивается, — уточнил Жерар. — Из-за множества прикосновений она почти стирается в пыль, а церковные книги постоянно находятся в пользовании. Если нападение мосульских разбойников было внезапным, монахи из-под Эдессы вряд ли имели возможность переписать старые книги.
Кадфаэль принялся укладывать фетровые мешочки обратно в шкатулку, сворачивая их как можно плотней. Прежде чем устлать ими дно полностью, он вновь провел пальцем по пергаменту и пристально изучил сверкавшую на солнце золотую пыльцу, искорки которой то вспыхивали, то исчезали, когда он сгибал пальцы. Жерар опустил крышку, запер шкатулку и взял ее под мышку, чтобы унести домой. Несмотря на то что Кадфаэль свернул фетровые мешочки как нельзя плотней, чтобы избежать перемещения монеток, он все же услышал их позвякивание, когда Жерар поднял шкатулку.
— Я благодарен вам за то, что вы показали мне столь искусно сделанную вещицу, — со вздохом сказал Ансельм. — Это дело рук настоящего мастера, владелицей работы которого тебе, юная госпожа, посчастливилось стать. Господин Уильям обладал хорошим вкусом.
— Вот и я ей так сказал, — простосердечно признался Жерар. — Она сможет значительно округлить сумму приданого, если продаст эту шкатулку.
— Шкатулка стоит значительно дороже, чем ее содержимое, — серьезно сказал Ансельм. — Полагаю, первоначально в ней хранились святые мощи. Я сужу по резному изображению на кости, хотя, возможно, и ошибаюсь. Наверное, мастеру хотелось сделать свое произведение как можно совершенней, независимо от назначения шкатулки.
— Я провожу вас до ворот, — очнувшись от задумчивости, сказал Кадфаэль и прошел вместе с Жераром и Фортунатой вдоль северной стены монастыря.
Девушка держалась чуть впереди и двигалась, не отрывая глаз от каменных плит, плотно сжав губы и мыслями витая где-то далеко. Только когда они приблизились к воротам и Кадфаэль остановился, чтобы попрощаться с гостями, девушка обернулась и взглянула на него. Увидев ключ, который Кадфаэль все еще держал в руке, девушка неожиданно улыбнулась.
— Ты забыл положить на место ключ от карцера. Уж не собираешься ли ты, — просияв, предположила Фортуната, — выпустить Илэйва?
— Нет, я собираюсь сам войти туда, — сказал Кадфаэль. — У нас с ним найдется, о чем поговорить.
Илэйв совершенно утратил выражение враждебной настороженности, с которой обычно встречал всех входящих. Однако постоянно его посещали только Кадфаэль, брат Ансельм и послушник, который приносил пищу, с ними у юноши установились исключительно дружеские отношения. Услышав, как в замке повернулся ключ, Илэйв оглянулся на дверь: при виде Кадфаэля удивление в глазах узника сменилось радостью. Юноша полулежал, опираясь на локоть, подставив лицо мягкому свету, лившемуся из сводчатого окна; но теперь поспешно спустил ноги на пол и подвинулся, давая Кадфаэлю место на матрасе.
— Я не ожидал увидеть тебя так скоро, — сказал Илэйв. — Они уже ушли? Бог свидетель, мне не хотелось огорчать ее, но что было делать? Она не выскажет того, что держит в глубине души! Если бы я согласился бежать, не только мне, но и ей было бы стыдно за меня, а вот этого я никогда бы не перенес! А сейчас мне нечего стыдиться. Ты, наверное, думаешь, что я совершаю глупость, отказываясь от побега?
— Наверное, глупость, — ответил Кадфаэль. — Но если взглянуть иначе, она может обернуться мудростью. Ибо кто сможет рассказать об этой шкатулке все, что нам следует о ней знать? Вот и ответь мне: когда девушка дала тебе шкатулку в руки, что тебя так удивило? Я заметил, как ты прикинул ее вес. И удивился настолько, что какое-то время не мог говорить. Ты заметил что-нибудь новое? Расскажи мне о своих впечатлениях, или, если хочешь, сначала я расскажу тебе о своих, и потом мы проведем сравнение.
Илэйв удивленно и задумчиво взглянул на сидящего с ним рядом Кадфаэля.
— Да, я помню, вы однажды держали ее в руках, в тот самый день, когда я относил шкатулку в город. Неужто этого оказалось достаточно, чтобы заметить столь незначительную разницу в весе?
— Нет, если бы не ты, — ответил Кадфаэль, — я бы не догадался. Вес шкатулки был хорошо тебе знаком, ведь ты не однажды брал ее в руки на пути из Франции домой. Когда Фортуната дала тебе шкатулку, ты как бы знал уже, чего ожидать. Но почему-то ты взвесил ее в руках. Что-то тебя озадачило. И потом ты повертел ее так и сяк. И услышал то, что услышал. Тебя, как и меня, удивило, что шкатулка стала незначительно легче. И звон монет тебя удивил, тогда как мне уже было известно, что там, внутри, содержится пятьсот семьдесят пенсов. Но ты этого не знал и потому в недоумении стал поворачивать шкатулку и так, и этак. Но почему ты ничего нам не сказал?
— У меня не было уверенности, — пояснил Илэйв. — Да и откуда ей быть? Я, правда, услышал звон монет, но с тех пор, как я отнес шкатулку в город, ее могли открывать, что-то вынуть или уложить не так плотно… Оттого, может быть, и вес стал меньше, и монетки лежат не так плотно, как прежде, и потому звенят при встряхивании. Мне требовалось время, чтобы подумать. И если бы ты не пришел…
— Знаю-знаю, — перебил Кадфаэль, — Если бы я не пришел, ты бы попросту выкинул это дело из головы — ведь тебе могло только показаться, что изначально шкатулка была тяжелей. Поручение ты выполнил, Фортуната получила свое приданое, и стоит ли ломать голову над такими пустяками, как вес шкатулки и позвякивание монеток? Разве нет более серьезных предметов для размышления? А у тебя их имеется немало. Но вот прихожу я и ворошу то, что уже улеглось. Я только что держал эту шкатулку в руках, сын мой. Возможно, я не заметил бы разницы в весе, если бы не видел твоего изумления. Однако я прекрасно помню, как основательно ощущался этот вес. Да и внутри ничего не перемещалось. Казалось, вся шкатулка представляет собой цельный кусок дерева. Иное дело теперь. Сомневаюсь, чтобы фетровые мешочки предохраняли монетки от сотрясения — я только что упаковывал их сам, свернув как можно плотней шесть маленьких кошелей, но монетки зазвенели, как только шкатулку взяли в руки. Нет, ты не ошибся. Шкатулка стала легче, чем была, и не кажется так плотно набитой.
Илэйв сидел, задумавшись над словами Кадфаэля, но не знал, какое тут можно найти объяснение.
— Не понимаю, — сказал он наконец, — зачем над этим раздумывать? Какое это все имеет значение? Даже если наши наблюдения не ошибочны, к чему они приведут? Допустим, мы разгадаем эту маленькую тайну: кому от этого станет хуже или лучше?
— Бывает, что за пустяками скрывается нечто важное, — настойчиво сказал Кадфаэль, — и, напротив, значительные на первый взгляд явления оборачиваются пустяками. И пока я не узнаю, что означает этот пустяк, случившийся наряду с убийством и клеветой, я не успокоюсь. Хвала Господу, никто сейчас не подозревает тебя в убийстве Олдвина, но ведь кто-то убил его! И хотя сам Олдвин обладал многими недостатками, над ним совершено насилие, и справедливость должна быть восстановлена. Мне, например, не кажется удивительным, что большинство людей в городе истолковали убийство Олдвина как месть за обвинение в ереси. Сейчас твоя невиновность не вызывает сомнений, но ведь это не значит, что об убийстве можно забыть. Был ли он с кем-то в ссоре, которая впоследствии привела к убийству? Или как-то это все же связано с тобой? Твое возвращение, несомненно, явилось неким толчком. Его убили на следующий день после того, как ты вернулся. И все странное, все необъяснимое, случившееся в эти дни, может быть как-то связано с твоим возвращением
— Но я принес с собой шкатулку, и со шкатулкой также случилось непонятное, — продолжил его мысль Илэйв. — Или у тебя имеется на этот случай какое-то объяснение?
— Возможно, да. Кое-что можно предположить… Мы только что вынимали из шкатулки кошели с пенсами, чтобы хорошенько рассмотреть ее и снаружи, и изнутри. На коже, которой устлано дно, остались следы позолоты в виде пылинок, видимых только на свету. А еще кожа покрыта тончайшим голубоватым налетом, вроде того, что бывает на сливах. Брат Ансельм предполагает, что это свидетельствует о тесном соприкосновении с поверхностью другого предмета, окрашенного в пурпур. Как подтверждение мы обнаружили под уголком подстилки обрывок пурпурной кожи, полоска которой, очевидно, была приклеена к корешку книги на случай, если ее будут хранить в сундуке, как, например, хранятся книги у нас в монастырской библиотеке.
— То есть ты хочешь сказать, — наконец осенило Илэйва, — что в шкатулке лежала книга или книги, которые первоначально хранились в сундуке? Возможно ты прав, но что это нам дает? Шкатулка довольно старая, и ее могли использовать для самых различных нужд. Наверное, сто лет миновало с тех пор, как в ней лежала книга.
— Допустим, это так, но прими во внимание следующее. И ты, и я заметили, что пять дней назад шкатулка была значительно тяжелей и казалась сплошным куском дерева, а сегодня она значительно легче по весу и в ней звенят монеты. Я хочу сказать, Илэйв, только то, что пять дней назад, двадцатого числа сего месяца, содержимое шкатулки было иным, нежели теперь, двадцать пятого числа сего же месяца.
— Обычного размера, — сказал брат Ансельм, обеими руками отмеряя перед собой на столе расстояние. — Если шкуру сложить в восемь раз, получится книга такой величины. Возможно, шкатулку заказывали специально для этой книги.
— Но если их создавали одновременно, к корешку бы не стали приклеивать полоску кожи. Это уже излишество.
— Отчего же? Тот, кто делал книгу, мог приклеить полоску только потому, что так было принято. Но шкатулка могла быть создана и позже. Если книга была сделана и написана до появления шкатулки, ей придали такой вид, как и прочим книгам. И только потом владелец заказал для нее футляр, дабы предохранить от вытирания, что случалось нередко при хранении среди прочих, менее ценных книг.
Кадфаэль расправил пальцами полоску пурпурного цвета, пригладив бахрому ворса, истершегося вдоль рваного края до паутинной тонкости. Мельчайшие нити прилипли к коже, окрасив ее в бледно-голубой цвет.
— Я говорил с Хэлвином, который знает о красках и выделке пергамента несравненно больше, чем я. Хотелось бы мне, чтобы он тогда был здесь с нами! Брат Хэлвин большой знаток! Так вот, он говорит то же, что и ты. Пурпур — цвет императоров; пурпурная с золотом окраска свидетельствует о том, что книгу делали для императора. И в восточных, и в западных империях создавались такие книги. Пурпур и золото были имперскими цветами.
— И до сих пор остаются таковыми. Здесь они в наличии оба: и пурпур, и остаток позолоты. В Древнем Риме, — вспомнил Ансельм, — императоры считали их исключительно своей принадлежностью. Они ревностно следили за тем, чтобы никто не смел им уподобляться. И в Аахене, и в Византии следовали, как известно, примеру цезарей.
— Из какой империи, как ты предполагаешь, привезены книга и шкатулка, эти дивные произведения искусства? Достаточно ли оснований, чтобы указать точно?
— Тебе видней, — сказал Ансельм. — Ты путешествовал в землях, где я никогда не бывал. Попробуй сам разгадать эту загадку.
— Резьба по кости могла быть сделана мастером из Константинополя, хотя заказчику необязательно было отправляться туда. Со времен Карла Великого оба имперских двора тесно общались между собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
— Лоскут очень ветхий, — заметила Фортуната, ощупывая неровный край кожи, — книга, наверное, была подходящего размера, чтобы как раз поместиться вместе с приклеенной к корешку полоской.
— Кожа рано или поздно изнашивается, — уточнил Жерар. — Из-за множества прикосновений она почти стирается в пыль, а церковные книги постоянно находятся в пользовании. Если нападение мосульских разбойников было внезапным, монахи из-под Эдессы вряд ли имели возможность переписать старые книги.
Кадфаэль принялся укладывать фетровые мешочки обратно в шкатулку, сворачивая их как можно плотней. Прежде чем устлать ими дно полностью, он вновь провел пальцем по пергаменту и пристально изучил сверкавшую на солнце золотую пыльцу, искорки которой то вспыхивали, то исчезали, когда он сгибал пальцы. Жерар опустил крышку, запер шкатулку и взял ее под мышку, чтобы унести домой. Несмотря на то что Кадфаэль свернул фетровые мешочки как нельзя плотней, чтобы избежать перемещения монеток, он все же услышал их позвякивание, когда Жерар поднял шкатулку.
— Я благодарен вам за то, что вы показали мне столь искусно сделанную вещицу, — со вздохом сказал Ансельм. — Это дело рук настоящего мастера, владелицей работы которого тебе, юная госпожа, посчастливилось стать. Господин Уильям обладал хорошим вкусом.
— Вот и я ей так сказал, — простосердечно признался Жерар. — Она сможет значительно округлить сумму приданого, если продаст эту шкатулку.
— Шкатулка стоит значительно дороже, чем ее содержимое, — серьезно сказал Ансельм. — Полагаю, первоначально в ней хранились святые мощи. Я сужу по резному изображению на кости, хотя, возможно, и ошибаюсь. Наверное, мастеру хотелось сделать свое произведение как можно совершенней, независимо от назначения шкатулки.
— Я провожу вас до ворот, — очнувшись от задумчивости, сказал Кадфаэль и прошел вместе с Жераром и Фортунатой вдоль северной стены монастыря.
Девушка держалась чуть впереди и двигалась, не отрывая глаз от каменных плит, плотно сжав губы и мыслями витая где-то далеко. Только когда они приблизились к воротам и Кадфаэль остановился, чтобы попрощаться с гостями, девушка обернулась и взглянула на него. Увидев ключ, который Кадфаэль все еще держал в руке, девушка неожиданно улыбнулась.
— Ты забыл положить на место ключ от карцера. Уж не собираешься ли ты, — просияв, предположила Фортуната, — выпустить Илэйва?
— Нет, я собираюсь сам войти туда, — сказал Кадфаэль. — У нас с ним найдется, о чем поговорить.
Илэйв совершенно утратил выражение враждебной настороженности, с которой обычно встречал всех входящих. Однако постоянно его посещали только Кадфаэль, брат Ансельм и послушник, который приносил пищу, с ними у юноши установились исключительно дружеские отношения. Услышав, как в замке повернулся ключ, Илэйв оглянулся на дверь: при виде Кадфаэля удивление в глазах узника сменилось радостью. Юноша полулежал, опираясь на локоть, подставив лицо мягкому свету, лившемуся из сводчатого окна; но теперь поспешно спустил ноги на пол и подвинулся, давая Кадфаэлю место на матрасе.
— Я не ожидал увидеть тебя так скоро, — сказал Илэйв. — Они уже ушли? Бог свидетель, мне не хотелось огорчать ее, но что было делать? Она не выскажет того, что держит в глубине души! Если бы я согласился бежать, не только мне, но и ей было бы стыдно за меня, а вот этого я никогда бы не перенес! А сейчас мне нечего стыдиться. Ты, наверное, думаешь, что я совершаю глупость, отказываясь от побега?
— Наверное, глупость, — ответил Кадфаэль. — Но если взглянуть иначе, она может обернуться мудростью. Ибо кто сможет рассказать об этой шкатулке все, что нам следует о ней знать? Вот и ответь мне: когда девушка дала тебе шкатулку в руки, что тебя так удивило? Я заметил, как ты прикинул ее вес. И удивился настолько, что какое-то время не мог говорить. Ты заметил что-нибудь новое? Расскажи мне о своих впечатлениях, или, если хочешь, сначала я расскажу тебе о своих, и потом мы проведем сравнение.
Илэйв удивленно и задумчиво взглянул на сидящего с ним рядом Кадфаэля.
— Да, я помню, вы однажды держали ее в руках, в тот самый день, когда я относил шкатулку в город. Неужто этого оказалось достаточно, чтобы заметить столь незначительную разницу в весе?
— Нет, если бы не ты, — ответил Кадфаэль, — я бы не догадался. Вес шкатулки был хорошо тебе знаком, ведь ты не однажды брал ее в руки на пути из Франции домой. Когда Фортуната дала тебе шкатулку, ты как бы знал уже, чего ожидать. Но почему-то ты взвесил ее в руках. Что-то тебя озадачило. И потом ты повертел ее так и сяк. И услышал то, что услышал. Тебя, как и меня, удивило, что шкатулка стала незначительно легче. И звон монет тебя удивил, тогда как мне уже было известно, что там, внутри, содержится пятьсот семьдесят пенсов. Но ты этого не знал и потому в недоумении стал поворачивать шкатулку и так, и этак. Но почему ты ничего нам не сказал?
— У меня не было уверенности, — пояснил Илэйв. — Да и откуда ей быть? Я, правда, услышал звон монет, но с тех пор, как я отнес шкатулку в город, ее могли открывать, что-то вынуть или уложить не так плотно… Оттого, может быть, и вес стал меньше, и монетки лежат не так плотно, как прежде, и потому звенят при встряхивании. Мне требовалось время, чтобы подумать. И если бы ты не пришел…
— Знаю-знаю, — перебил Кадфаэль, — Если бы я не пришел, ты бы попросту выкинул это дело из головы — ведь тебе могло только показаться, что изначально шкатулка была тяжелей. Поручение ты выполнил, Фортуната получила свое приданое, и стоит ли ломать голову над такими пустяками, как вес шкатулки и позвякивание монеток? Разве нет более серьезных предметов для размышления? А у тебя их имеется немало. Но вот прихожу я и ворошу то, что уже улеглось. Я только что держал эту шкатулку в руках, сын мой. Возможно, я не заметил бы разницы в весе, если бы не видел твоего изумления. Однако я прекрасно помню, как основательно ощущался этот вес. Да и внутри ничего не перемещалось. Казалось, вся шкатулка представляет собой цельный кусок дерева. Иное дело теперь. Сомневаюсь, чтобы фетровые мешочки предохраняли монетки от сотрясения — я только что упаковывал их сам, свернув как можно плотней шесть маленьких кошелей, но монетки зазвенели, как только шкатулку взяли в руки. Нет, ты не ошибся. Шкатулка стала легче, чем была, и не кажется так плотно набитой.
Илэйв сидел, задумавшись над словами Кадфаэля, но не знал, какое тут можно найти объяснение.
— Не понимаю, — сказал он наконец, — зачем над этим раздумывать? Какое это все имеет значение? Даже если наши наблюдения не ошибочны, к чему они приведут? Допустим, мы разгадаем эту маленькую тайну: кому от этого станет хуже или лучше?
— Бывает, что за пустяками скрывается нечто важное, — настойчиво сказал Кадфаэль, — и, напротив, значительные на первый взгляд явления оборачиваются пустяками. И пока я не узнаю, что означает этот пустяк, случившийся наряду с убийством и клеветой, я не успокоюсь. Хвала Господу, никто сейчас не подозревает тебя в убийстве Олдвина, но ведь кто-то убил его! И хотя сам Олдвин обладал многими недостатками, над ним совершено насилие, и справедливость должна быть восстановлена. Мне, например, не кажется удивительным, что большинство людей в городе истолковали убийство Олдвина как месть за обвинение в ереси. Сейчас твоя невиновность не вызывает сомнений, но ведь это не значит, что об убийстве можно забыть. Был ли он с кем-то в ссоре, которая впоследствии привела к убийству? Или как-то это все же связано с тобой? Твое возвращение, несомненно, явилось неким толчком. Его убили на следующий день после того, как ты вернулся. И все странное, все необъяснимое, случившееся в эти дни, может быть как-то связано с твоим возвращением
— Но я принес с собой шкатулку, и со шкатулкой также случилось непонятное, — продолжил его мысль Илэйв. — Или у тебя имеется на этот случай какое-то объяснение?
— Возможно, да. Кое-что можно предположить… Мы только что вынимали из шкатулки кошели с пенсами, чтобы хорошенько рассмотреть ее и снаружи, и изнутри. На коже, которой устлано дно, остались следы позолоты в виде пылинок, видимых только на свету. А еще кожа покрыта тончайшим голубоватым налетом, вроде того, что бывает на сливах. Брат Ансельм предполагает, что это свидетельствует о тесном соприкосновении с поверхностью другого предмета, окрашенного в пурпур. Как подтверждение мы обнаружили под уголком подстилки обрывок пурпурной кожи, полоска которой, очевидно, была приклеена к корешку книги на случай, если ее будут хранить в сундуке, как, например, хранятся книги у нас в монастырской библиотеке.
— То есть ты хочешь сказать, — наконец осенило Илэйва, — что в шкатулке лежала книга или книги, которые первоначально хранились в сундуке? Возможно ты прав, но что это нам дает? Шкатулка довольно старая, и ее могли использовать для самых различных нужд. Наверное, сто лет миновало с тех пор, как в ней лежала книга.
— Допустим, это так, но прими во внимание следующее. И ты, и я заметили, что пять дней назад шкатулка была значительно тяжелей и казалась сплошным куском дерева, а сегодня она значительно легче по весу и в ней звенят монеты. Я хочу сказать, Илэйв, только то, что пять дней назад, двадцатого числа сего месяца, содержимое шкатулки было иным, нежели теперь, двадцать пятого числа сего же месяца.
— Обычного размера, — сказал брат Ансельм, обеими руками отмеряя перед собой на столе расстояние. — Если шкуру сложить в восемь раз, получится книга такой величины. Возможно, шкатулку заказывали специально для этой книги.
— Но если их создавали одновременно, к корешку бы не стали приклеивать полоску кожи. Это уже излишество.
— Отчего же? Тот, кто делал книгу, мог приклеить полоску только потому, что так было принято. Но шкатулка могла быть создана и позже. Если книга была сделана и написана до появления шкатулки, ей придали такой вид, как и прочим книгам. И только потом владелец заказал для нее футляр, дабы предохранить от вытирания, что случалось нередко при хранении среди прочих, менее ценных книг.
Кадфаэль расправил пальцами полоску пурпурного цвета, пригладив бахрому ворса, истершегося вдоль рваного края до паутинной тонкости. Мельчайшие нити прилипли к коже, окрасив ее в бледно-голубой цвет.
— Я говорил с Хэлвином, который знает о красках и выделке пергамента несравненно больше, чем я. Хотелось бы мне, чтобы он тогда был здесь с нами! Брат Хэлвин большой знаток! Так вот, он говорит то же, что и ты. Пурпур — цвет императоров; пурпурная с золотом окраска свидетельствует о том, что книгу делали для императора. И в восточных, и в западных империях создавались такие книги. Пурпур и золото были имперскими цветами.
— И до сих пор остаются таковыми. Здесь они в наличии оба: и пурпур, и остаток позолоты. В Древнем Риме, — вспомнил Ансельм, — императоры считали их исключительно своей принадлежностью. Они ревностно следили за тем, чтобы никто не смел им уподобляться. И в Аахене, и в Византии следовали, как известно, примеру цезарей.
— Из какой империи, как ты предполагаешь, привезены книга и шкатулка, эти дивные произведения искусства? Достаточно ли оснований, чтобы указать точно?
— Тебе видней, — сказал Ансельм. — Ты путешествовал в землях, где я никогда не бывал. Попробуй сам разгадать эту загадку.
— Резьба по кости могла быть сделана мастером из Константинополя, хотя заказчику необязательно было отправляться туда. Со времен Карла Великого оба имперских двора тесно общались между собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37