— Кадфаэль! Ты подоспел вовремя. У меня есть для тебя новости.
— У меня тоже для тебя новости, — откликнулся Кадфаэль. — Если, конечно, это можно назвать новостями. Но, ценными для тебя окажутся мои сведения или нет, я хочу тебе их сообщить.
— А Радульфус согласен с твоим мнением? Тогда я услышу сейчас что-то стоящее. Пойдем и расскажем друг другу все, что у нас накопилось, — предложил Хью и повел Кадфаэля в караульное помещение, служившее заодно приемной. Там они могли бы уединиться. — Я как раз собирался заглянуть к нашему приятелю Конану, прежде чем отпустить его. Да, таковы мои новости. Понадобилось много времени, чтобы выяснить, где он побывал в тот день, но наконец мы нашли одного батрака, жителя Франквилля, который видел, как Конан направлялся на пастбище, к своему стаду, как раз перед вечерней службой. Значит, это не он убил Олдвина, ведь бедняга погиб примерно час спустя.
Кадфаэль уселся с медленным, протяжным вздохом.
— Что ж, значит, и его исключаем тоже. Ну и ну! По правде говоря, я и не считал его убийцей, но это другой разговор.
— И я не считал его убийцей, — невесело согласился Хью, — Но из-за пастуха я потерял несколько дней, разыскивая свидетелей, которые подтвердили бы его невиновность: дурак от страха перезабыл всех знакомых, встреченных им по пути на пастбище во Франквилле. И заметь, еще и лгал, на это у него хватило сообразительности. Но он не виновен и скоро будет свободен, как птица. Пусть Жерар возится с ним, а с меня хватит! — с досадой заключил Хью. Он сидел, опираясь локтем о маленький столик, за которым они беседовали с глазу на глаз. — Вообрази только! Он поклялся, что не видел конторщика с тех пор, как под воздействием упреков Фортунаты тот отправился в аббатство, чтобы отказаться от обвинения, и стоял на своем, пока мы не сказали ему, что последующие два часа он провел с Олдвином в пивной. Он признал это, но зато стал утверждать, что, посидев в пивной, они окончательно расстались. Впоследствии выяснилось, что и это ложь. Один из преследователей, разыскивавший в Форгейте Илэйва, рассказал нам остаток истории. Он видел, как оба пересекли мост и направились к аббатству, причем Конан обнимал Олдвина за плечи и что-то горячо говорил ему. И вдруг оба услыхали шум и крик ловли! Перепуганные, они решили, что это их разыскивают молодцы с дубинами, и спрятались в роще. Воображаю, насколько это поколебало решимость Олдвина, намеревавшегося признать неосновательность обвинения! Наверное, после исповеди мужество вернулось к нему, и если бы не смерть… И только сегодня Конан признался, что, выйдя из пивной, они не разлучились. Оба были здорово навеселе, полагаю. Конан возвратился к своему стаду, как только уверился, что Олдвин напуган настолько, что не двинется дальше.
— Итак, одним подозреваемым стало меньше.
— Этот был последним. И не жалею, что, как оказалось, недотепа непричастен к преступлению. По крайней мере, он не убийца, — уточнил Хью. — Хотя с самого начала подозрения против обоих молодых людей были весьма шатки. Но что же теперь?
— Теперь я расскажу тебе свои новости, которые кажутся мне еще более существенными после того, как Конан оказался вне подозрений. И потом, если не возражаешь, прежде чем ты отпустишь Конана, мы выжмем из него все, что известно ему о шкатулке, которую Илэйв принес Фортунате в качестве приданого. Той самой шкатулке, что старик Уильям послал ей, умирая, из Франции.
— Да, — задумчиво отозвался Хью, — о ней упоминал Джеван, объясняя, почему Конан хотел избавиться от Илэйва. Ему нравилась девушка, но он полюбил ее значительно горячей, когда она получила приданое. Так считает Джеван. Вот и все, что я знаю о шкатулке. Какое отношение может она иметь к убийству?
— С самого начала меня смущало отсутствие мотива для убийства, — признал Кадфаэль. — Месть, говорили все, указывая пальцем на Илэйва, но все прояснилось благодаря юному отцу Эдмеру. Конан, конечно, не хотел допустить, чтобы Олдвин отказался от своего обвинения, но и это кажется недостаточным основанием, чтобы убить. А теперь нам точно известно, что Конан вне подозрений. Но кого же мог так обидеть Олдвин, чтобы возникла хотя бы драка, не говоря уж об убийстве? Да на беднягу смотреть-то было жалко, а уж рассердиться и совсем невозможно. Он ни в ком не возбуждал зависти и никому не делал зла. Неудивительно, что все подозрения кажутся необоснованными. И все же он стоял у кого-то на пути, пусть даже не сознавая того. Поскольку смерть его не связана с обвинением Илэйва в ереси, я стал приглядываться ко всему, что творилось в эти дни в доме, ко всем делам, которые, возможно, только косвенно касались Илэйва или Олдвина, и тщательно входить во все подробности и перемены, которые самым неожиданным образом могли иметь отношение к столь внезапно случившемуся убийству. Итак, все тихо шло своим чередом, пока не вернулся Илэйв. Единственной новой вещью, что он принес в дом, была шкатулка. И даже при самом первом рассмотрении шкатулку эту нельзя назвать обыкновенной. И потому, когда Фортуната принесла ее вместе с деньгами в аббатство в надежде освободить Илэйва, я попросил ее позволить нам исследовать внимательно эту шкатулку. И вот, Хью, что мы обнаружили.
Кадфаэль подробно рассказал о золоте и пурпуре и о том, что шкатулка стала легче, что говорило об изменении содержимого. Хью, не перебивая, выслушал его до конца и наконец сказал неторопливо:
— Такая вещь, попав в дом, может стать искушением для любого человека.
— Особенно для того, кто понимает, что это дорогая и редкая вещь, — заметил Кадфаэль.
— Кто-то, наверное, открывал шкатулку и узнал, что в ней лежит, прежде, чем это стало известно всем, — предположил Хью. — Нам надо узнать, открывали ли ее, как только парень принес ее в дом. И если нет — то когда ее открывали впервые?
— Этого я не знаю, — ответил Кадфаэль. — Но ты содержишь под стражей того, кто может нам сообщить это, а заодно и то, куда ее положили, кто подходил к ней и какие вокруг нее велись разговоры. Илэйву об этом не может быть известно, потому что он все эти дни находился в аббатстве. Почему бы не допросить еще раз Конана, прежде чем отпускать его на свободу?
— Но учти, — предупредил Хью, — что и это предположение может оказаться необоснованным. Возможно, там с самого начала лежали монеты, только плотнее уложенные.
— Постой-ка! Английские монеты, и такого достоинства? — спросил Кадфаэль, неожиданно ухватываясь за ускользающую нить. — После долгого путешествия он отправил их ей из Франции? Да, если уж посылать деньги, то, конечно же, английские. Возможно, он нарочно приберегал их и послал, когда почувствовал приближение смерти. Ах, любое предположение неопределенно, опять что-то ускользнуло от нас.
Хью решительно встал.
— Ну, давай-ка послушаем, что расскажет нам уважаемый Конан, прежде чем я позволю ему улизнуть отсюда.
Когда они вошли в камеру к Конану, пастух взглянул на них с опаской. В камере под самым потолком было прорезано узкое окно, куда свободно поступал воздух, спал заключенный на жесткой, но довольно сносной кровати, кормили его досыта и не заставляли работать — и все же Конан, почти перестав удивляться, что с ним обращаются не жестоко, при появлении Хью всегда настораживался. Пытаясь снять с себя подозрение в убийстве, Конан наплел столько всяких небылиц, что сам успел забыть, что и по какому поводу он говорил, и теперь боялся окончательно запутаться.
— Конан, приятель, — весело обратился к нему Хью, — есть еще маленькое дельце, в котором ты можешь мне помочь. Тебе известно почти все, что происходит в доме Жерара Литвуда. Ты же видел шкатулку, которую Илэйв доставил Фортунате из Франции? Расскажи мне все, что знаешь об этой шкатулке, но не вздумай врать. Кто был в доме, когда ее впервые принесли?
Опасаясь скрытого подвоха, Конан отвечал с осторожностью.
— Там были Джеван, госпожа Маргарет, Олдвин и я. И еще Илэйв! Фортунаты не было, она пришла позже.
— Шкатулку открыли сразу же?
— Нет, госпожа Маргарет сказала, что следует подождать, пока глава семейства не возвратится домой.
Более Конан ничего не добавил: он боялся сболтнуть лишнее, поскольку не понимал, к чему клонит шериф.
— И потом она ее убрала, да? Ты видел, куда она спрятала шкатулку? Отвечай!
Беспокойство Конана возросло.
— Она положила ее в конторский шкаф, на верхнюю полку. Это все видели!
— А ключик, Конан? Он остался при шкатулке? И в тебе даже не проснулось любопытство? Разве тебе не хотелось узнать, что там внутри? Поди, уж и руки зачесались, едва только в доме стемнело.
— Я не трогал шкатулку! — воскликнул перепуганный Конан. — Это другие пытались ее открыть! А я даже близко не подходил.
Так вот оно что! Хью и Кадфаэль ликующе переглянулись. Стоит только задать правильный вопрос, и путь оказывается открытым. Они едва ли не с нежностью взглянули на покрывшегося испариной Конана.
— Так кто же именно интересовался шкатулкой?
— Олдвин! Он всюду совал нос. Воришкой он не был, — с горячностью рассказывал Конан, стараясь во что бы то ни стало отмести от себя подозрение, — но его одолевало любопытство. Вечно ему казалось, что против него что-то затевается. Я ее не трогал, эту шкатулку, а вот он попытался взглянуть, что там внутри.
— Как же тебе случилось узнать о его попытке? — спросил Кадфаэль.
— Он мне сам потом рассказал. И помимо того, я слышал, как они внизу, в зале, разговаривали.
— Кто это они, Конан?
Конан расправил плечи, вновь обретая уверенность.
— В тот же вечер, — стал рассказывать он, вполне убедившись, что все эти расспросы ничем ему не грозят, — когда я отправился спать, Олдвин все еще оставался на кухне. Но сон ко мне не шел. Я не слышал, как он отправился в залу, а слышал только, как вдруг Джеван закричал на него с верхней площадки лестницы: «Что ты здесь делаешь?» И тогда Олдвин заторопился и ответил ему, что он оставил на полке свой нож, который понадобится ему утром. А Джеван велел ему отправляться спать и не беспокоить людей. Олдвин, поджав хвост, поспешно убрался. Джеван спустился вниз по лестнице и закрыл шкаф. Наверное, это он запер его и забрал ключ, потому что на следующее утро шкаф был уже закрыт. Потом я спросил Олдвина, что он собирался сделать, и Олдвин ответил, что он хотел только поглядеть, что там внутри, и даже открыл крышку, но сразу же захлопнул ее, потому что Джеван застал его у шкафа.
— Так он увидел, что там внутри? — спросил Кадфаэль, уже заранее предугадав ответ.
— Нет! Хотя сначала он утверждал, что видел, но только не хочет рассказать мне. Только позднее он признался, что не успел ничего увидеть. Он только приподнял крышку — и сразу же поспешно захлопнул ее. Это ни к чему не привело! — почти с удовлетворением заключил Конан, как если бы презирал своего товарища за пустое любопытство.
«Это привело его к смерти», — подумал Кадфаэль, осознавая весь ужас раскрывшейся ему истины. И убили-то его ни за что ни про что! Ведь он даже не заглянул в шкатулку. И никто из домочадцев так и не узнал, что там лежало внутри. Никто, кроме одного человека, чье любопытство также оказалось роковым.
— Что ж, Конан, — сказал Хью. — Я могу тебя наконец обрадовать. Нашелся один батрак из Франквилля, который поклялся, что видел тебя на пути к пастбищу в час перед вечерней в тот день, когда убили Олдвина. С тебя снято обвинение. Можешь отправляться домой, тебя никто не держит.
— Он даже не успел толком заглянуть в шкатулку! — сказал Хью, когда они вышли из замка и направились в город.
— Но был некто, уверенный в обратном. И он сам заглянул в шкатулку, и Олдвин погиб! Страшная бездна… А через два-три дня предстояло вернуться Жерару и открыть шкатулку на всеобщее обозрение, а затем вручить ее Фортунате… Жерар — сметливый купец, он мог бы выручить за шкатулку наибольшую сумму — хотя стоимость ее и неоценима.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37