А обо мне не думайте, вот отдохну, осмотрюсь — и найду себе место. Как вы могли предположить, что я обижусь!.. В этом доме я не видел ничего, кроме добра, а добро я помню. Я искренне желаю, чтобы Олдвин продолжал работать у вас.
— Узнаю прежнего Илэйва! — горячо сказала Маргарет. Видно было, что от сердца у нее отлегло. — Я знала, что ты меня поймешь. А ты можешь со временем найти работу у какого-нибудь купца из тех, кто владеет торговыми кораблями, это тебе подойдет, ведь ты побывал в разных странах и многое повидал. Но как насчет завтрашнего дня? Ты придешь отужинать с нами после похорон?
Илэйв с готовностью согласился, радуясь, что его по-прежнему считают членом семьи. Сказать откровенно, он почувствовал бы себя в путах, если бы ему пришлось вернуться к прежнему: к оплате счетов и подсчитыванию выручки от продажи шерсти, к выгадыванию и экономии по мелочам и прочим скучным каждодневным хлопотам, связанным с ведением надежного, но скромного дела. Однако Илэйв пока еще не решил, чего бы ему хотелось, и потому не торопился предлагать свои услуги новому хозяину.
Выйдя во двор вместе с Конаном, который направлялся в конюшню, Илэйв отступил на шаг, чтобы пропустить пастуха вперед. В это время в арку вошла юная девушка с корзиной. Невысокая, но ладно скроенная, стремительной и пружинистой, как у длинноногого жеребенка, походкой она пересекла двор. Свободное серое платье ее развевалось, подчеркивая изящество фигуры, небольшая голова, посаженная на точеной шее, была увенчана темной, с каштановым отливом косой. На полпути девушка остановилась и взглянула с изумлением на Илэйва, а затем звонко расхохоталась.
— Ты! — тихо воскликнула она, и в голосе ее прозвучала радость. — Это не сон?
Илэйв и Конан также остановились. Илэйв, будто остолоп, смотрел на незнакомую девушку, не понимая, откуда она его знает. Конан хранил молчание, но в его прищуренных глазах читалось напряженное внимание.
— Ты меня не узнал? — Голос девушки звучал звонко, будто колокольчик.
«Что за дурак!» — подумал о себе Илэйв. Кем же еще, как не Фортунатой, могла быть эта простоволосая девица, вернувшаяся из города с покупками! И однако, он не узнал ее.
Некогда узкое, с острым подбородком личико округлилось в плавный овал, будто вырезанный из слоновой кости; редкие, крупные девчоночьи зубы белели теперь ровными рядами меж темно-розовых губ, улыбавшихся над его рассеянностью и смущением. Угловатые костлявые детские плечи обрисовывались теперь плавными, покатыми линиями. Тонкие «мышиные» косички превратились в длинную толстую косу, которая короной была обвита вокруг головы, а зеленовато-карие глаза, любопытный взгляд которых некогда так раздражал Илэйва, искрились теперь радостью, и от них трудно было оторваться.
— Я узнал тебя, — пробормотал юноша. — Но ты так изменилась!
— А ты совсем не изменился, — сказала девушка. — Только загорел, и волосы на солнце выгорели. Я узнала бы тебя сразу, где бы ни встретила! Но как же так? Ты возникаешь вдруг, ни единым словом не предупредив, и они тебя отпускают, не дождавшись меня!
— Завтра я приду опять, — пообещал Илэйв, не решаясь сообщить ей дурную весть прямо здесь, во дворе, при Конане, который продолжал стоять, с пристальным вниманием наблюдая за их встречей. — Госпожа Маргарет все тебе расскажет. Мне было поручено…
— Если бы ты знал, — перебила его Фортуната, — как часто и подолгу мы беседовали о вас, гадая, благополучно ли протекает ваше путешествие… Не так уж часто близкие отправляются в дальний путь!
Навряд ли Илэйв за все время путешествия хоть раз вспомнил о тех, кто оставался на родине. Из всей семьи он наиболее любил и почитал Уильяма, с ним он отправился в путь не колеблясь. Странствуя, он не думал о домочадцах, чья жизнь продолжала течь в прежнем русле, и уж менее всего — о длинноногой двенадцатилетней девчонке, веснушчатой и докучливой.
— Я не заслужил твоего внимания, — со стыдом признал Илэйв.
— При чем тут заслуги? — возразила Фортуната. — И ты уже собираешься уходить? Нет, так не годится! Пойдем со мной в дом, хоть час посидишь. Почему я должна ждать до завтра, чтобы снова тебя увидеть?
Девушка взяла его за руку и повела к порогу. Илэйв был уверен, что за ее приглашением кроется не более чем дружелюбие, ведь девушка помнила его с самого детства. Наверно, она беспокоится о нем не более, чем о любом другом добром знакомом. И все же он пошел за ней, как послушное дитя, безмолвный и зачарованный. И он без возражений последовал бы за ней, куда бы она его ни повела. Вот сейчас он расскажет невеселые новости, думал Илэйв, и уйдет: навряд ли они станут друг для друга кем-то иным, нежели просто знакомыми. И однако, он опять переступил порог зала, и оба окунулись в прохладный сумрак.
Конан, проводив их долгим взглядом, направился к конюшне. Брови пастуха были сведены в усердном размышлении.
Глава четвертая
Конан вернулся домой к ночи, Жерара он так и не нашел.
— В Фортоне мне сказали, что хозяин с утра отправился в Нессе, желая добраться туда до темноты. Я подумал, что лучше мне вернуться. Завтра хозяин навряд ли приедет, и на похороны он все равно опоздает, ведь ему ничего неизвестно.
— Жерар будет сожалеть, что не успел проститься со стариком, — покачав головой, сказала Маргарет. — Но ничего не поделаешь. Придется нам самим обо всем позаботиться. Может, и к лучшему, что мы его не нашли. Жаль терять два дня, когда стрижка овец еще не закончена.
— Дядюшку Уильяма все равно не воскресить, — невозмутимо согласился Джеван. — А Жерару не стоит отрываться от дел: вдруг какой-нибудь перекупщик опередит его? Не расстраивайся, на похоронах будет немало родни. Ложись-ка спать, Мэг, завтра с утра надо позаботиться об угощении.
— Ты прав, — со вздохом согласилась Маргарет и оперлась ладонями о стол, собираясь подняться. — Не огорчайся, Конан, ты сделал все, что мог. Отведи пони в стойло и ступай ужинать: в кухне для тебя оставлено мясо, хлеб и эль. Доброй ночи всем!.. Джеван, ты бы взял лампу и проверил, заперты ли двери.
— Обязательно! Разве я когда-то об этом забывал? Доброй ночи, Мэг!
Хозяйская спальня находилась в нижнем этаже. У Фортунаты была своя комната наверху, отгороженная от общей части чердака, где спали слуги. Джеван спал в тесной комнатенке над аркой, там же он держал самый ценный товар и собственные книги.
Дверь хозяйской спальни затворилась за Маргарет. Конан отправился на кухню, но в дверях оглянулся и спросил:
— Долго ли еще этот парень сидел здесь? Он собирался уже уходить, но вернулась Фортуната и задержала его.
Джеван с некоторым удивлением взглянул на Конана.
— Илэйв остался с нами ужинать. И на завтра он приглашен. А Фортунате он, наверное, приглянулся.
Длинное лицо Джевана всегда хранило строгое, мрачное выражение, но от его живых, сверкающих умом черных глаз ничего не могло укрыться. Сейчас они словно проникали в душу Конана и светились участием.
— Тебе не о чем беспокоиться, — сказал Джеван. — Илэйв не пастух, он не станет с тобой соперничать. Иди и спокойно ужинай. Если кому-то надо беспокоиться, так это Олдвину.
Конан, который спросил об Илэйве из праздного любопытства, задумался. Джеван невольно натолкнул его на мысль о соперничестве. Пастух вышел на кухню, усердно обдумывая слова хозяина. Олдвин в угрюмом расположении духа ужинал, сидя за грубо сколоченным столом, перед конторщиком стояла наполовину осушенная кружка эля.
— Вот уж не думал, — сказал Конан, опираясь локтями о край стола, — что мы снова увидим этого парня. Сколько опасностей его подстерегало: разбойники на дорогах, морские бури и кораблекрушения… Но он вернулся домой цел и невредим. А вот хозяин его сплоховал!
— Ты нашел Жерара? — спросил Олдвин.
— Нет, он сейчас на западных окраинах графства. Ничего, и без него похоронят. А по мне, — искренне признался Конан, — уж лучше бы мы сейчас этого парня хоронили.
— Скоро он опять уедет, — сказал Олдвин, в душе страстно на это надеясь. — Он повидал свет, многому научился, и здесь у нас ему неинтересно.
Конан презрительно хохотнул.
— Неинтересно, говоришь? Так оно и было, пока наш гость не увидел Фортунату. Девушка взяла его за руку, и он послушно пошел с ней в дом. А она… Когда она смотрит на этого парня, других мужчин словно и рядом нет.
Олдвин взглянул на него с недоверием.
— Уж не прочишь ли ты девушку себе в жены? Раньше я ничего такого за тобой не замечал.
— Она всегда мне нравилась. Да, они обращаются с ней как с дочерью, но все же она им не родная кровь, а приемыш. И без приданого нельзя. У Жерара нет наследников, но ведь у Маргарет найдутся племянники. Нравится им девушка или не нравится, мужчина должен все предусмотреть.
— А теперь, получив приданое от старика Уильяма, она стала тебе еще милей, — догадался Олдвин. — И ты желаешь, чтобы соперник убрался подальше. Но он-то привез ей приданое! Знаешь, внутри шкатулки, возможно, нет ничего ценного.
— В такой-то шкатулке!.. Да ты видел, как она изукрашена — вся в завитках и позолоте.
— Шкатулка — она и есть шкатулка. А вот что в ней спрятано?
— В ценную шкатулку не положат какой-нибудь хлам. Что там внутри, мы не знаем. Но мне девушка нравится, и я не вижу ничего зазорного в том, — с горячностью настаивал Конан, — что с приданым она стала для меня еще желанней. А тебя разве не беспокоит, что этот юнец и Фортунату завлечет, и займет прежнее место?
Олдвин, хоть и не знал покоя с тех пор, как появился Илэйв, все же продолжал спорить.
— Незаметно, чтобы хозяева желали его возвращения.
— Зачем же они его так тепло принимают? — настаивал Конан. — И разве не сказал мне только что Джеван, что Илэйв не пастух, и если надо кому-то беспокоиться, так это Олдвину?
Олдвин при этих словах сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев. Конан, передав ему слова Джевана, подлил масла в огонь. Конторщик сидел и слушал Конана молча, мучимый подозрениями, губы его кривились в унылой, желчной гримасе.
— Из такого опасного путешествия вернулся живой и невредимый! — продолжал удивляться Конан. — Бог свидетель, я не желаю ему зла, но лучше ему убраться отсюда подальше. Пусть наслаждается всяческими благами за тридевять земель. Но он не дурак, чтобы не понимать своей выгоды. Как избавиться от него, не возьму в толк!
— Пустить гончих по пятам, — зловеще ухмыльнулся Олдвин.
Конан отправился спать, а Олдвин все еще сидел за столом. Поднялся он, когда в доме наступила полная темнота. Джеван, заперев входную дверь, давно ушел к себе в комнату. Олдвин зажег свечу от тлеющего фитиля масляной лампы, чтобы добраться до лестницы, ведущей на чердак.
В зале стояла глубокая тишина, слышно было, как под ночным ветерком тихо поскрипывают ставни. Свеча озаряла просторное помещение. На полпути к лестнице Олдвин остановился и прислушался: все было тихо. Он решительно направился прямо в угол, к стоявшему там конторскому шкафу.
Ключ всегда оставался в замочной скважине: все ценное Жерар держал в ящике комода, стоявшего в супружеской спальне. Олдвин осторожно открыл длинную дверцу шкафа, укрепил свечу на уровне груди и дотянулся до верхней полки, куда Маргарет поставила шкатулку.
Сняв шкатулку, он поставил ее рядом со свечой. На миг он помедлил в нерешительности; вдруг ключик громко щелкнет, поворачиваясь в замке, или вовсе не повернется? Олдвин даже себе не мог бы ответить, что побудило его к запретному любопытству, и однако, ему хотелось бы знать все до мелочей, раз уж обстоятельства складываются против него. Олдвин повернул ключик: поворачивался он беззвучно и плавно, ладно пригнанный к замку. И ключик, и замок — все было под стать шкатулке. Левой рукой Олдвин приоткрыл крышку, а в правую взял свечу и поднял ее повыше.
— Что ты здесь делаешь? — раздался вдруг с лестничной площадки резкий, раздраженный голос Джевана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
— Узнаю прежнего Илэйва! — горячо сказала Маргарет. Видно было, что от сердца у нее отлегло. — Я знала, что ты меня поймешь. А ты можешь со временем найти работу у какого-нибудь купца из тех, кто владеет торговыми кораблями, это тебе подойдет, ведь ты побывал в разных странах и многое повидал. Но как насчет завтрашнего дня? Ты придешь отужинать с нами после похорон?
Илэйв с готовностью согласился, радуясь, что его по-прежнему считают членом семьи. Сказать откровенно, он почувствовал бы себя в путах, если бы ему пришлось вернуться к прежнему: к оплате счетов и подсчитыванию выручки от продажи шерсти, к выгадыванию и экономии по мелочам и прочим скучным каждодневным хлопотам, связанным с ведением надежного, но скромного дела. Однако Илэйв пока еще не решил, чего бы ему хотелось, и потому не торопился предлагать свои услуги новому хозяину.
Выйдя во двор вместе с Конаном, который направлялся в конюшню, Илэйв отступил на шаг, чтобы пропустить пастуха вперед. В это время в арку вошла юная девушка с корзиной. Невысокая, но ладно скроенная, стремительной и пружинистой, как у длинноногого жеребенка, походкой она пересекла двор. Свободное серое платье ее развевалось, подчеркивая изящество фигуры, небольшая голова, посаженная на точеной шее, была увенчана темной, с каштановым отливом косой. На полпути девушка остановилась и взглянула с изумлением на Илэйва, а затем звонко расхохоталась.
— Ты! — тихо воскликнула она, и в голосе ее прозвучала радость. — Это не сон?
Илэйв и Конан также остановились. Илэйв, будто остолоп, смотрел на незнакомую девушку, не понимая, откуда она его знает. Конан хранил молчание, но в его прищуренных глазах читалось напряженное внимание.
— Ты меня не узнал? — Голос девушки звучал звонко, будто колокольчик.
«Что за дурак!» — подумал о себе Илэйв. Кем же еще, как не Фортунатой, могла быть эта простоволосая девица, вернувшаяся из города с покупками! И однако, он не узнал ее.
Некогда узкое, с острым подбородком личико округлилось в плавный овал, будто вырезанный из слоновой кости; редкие, крупные девчоночьи зубы белели теперь ровными рядами меж темно-розовых губ, улыбавшихся над его рассеянностью и смущением. Угловатые костлявые детские плечи обрисовывались теперь плавными, покатыми линиями. Тонкие «мышиные» косички превратились в длинную толстую косу, которая короной была обвита вокруг головы, а зеленовато-карие глаза, любопытный взгляд которых некогда так раздражал Илэйва, искрились теперь радостью, и от них трудно было оторваться.
— Я узнал тебя, — пробормотал юноша. — Но ты так изменилась!
— А ты совсем не изменился, — сказала девушка. — Только загорел, и волосы на солнце выгорели. Я узнала бы тебя сразу, где бы ни встретила! Но как же так? Ты возникаешь вдруг, ни единым словом не предупредив, и они тебя отпускают, не дождавшись меня!
— Завтра я приду опять, — пообещал Илэйв, не решаясь сообщить ей дурную весть прямо здесь, во дворе, при Конане, который продолжал стоять, с пристальным вниманием наблюдая за их встречей. — Госпожа Маргарет все тебе расскажет. Мне было поручено…
— Если бы ты знал, — перебила его Фортуната, — как часто и подолгу мы беседовали о вас, гадая, благополучно ли протекает ваше путешествие… Не так уж часто близкие отправляются в дальний путь!
Навряд ли Илэйв за все время путешествия хоть раз вспомнил о тех, кто оставался на родине. Из всей семьи он наиболее любил и почитал Уильяма, с ним он отправился в путь не колеблясь. Странствуя, он не думал о домочадцах, чья жизнь продолжала течь в прежнем русле, и уж менее всего — о длинноногой двенадцатилетней девчонке, веснушчатой и докучливой.
— Я не заслужил твоего внимания, — со стыдом признал Илэйв.
— При чем тут заслуги? — возразила Фортуната. — И ты уже собираешься уходить? Нет, так не годится! Пойдем со мной в дом, хоть час посидишь. Почему я должна ждать до завтра, чтобы снова тебя увидеть?
Девушка взяла его за руку и повела к порогу. Илэйв был уверен, что за ее приглашением кроется не более чем дружелюбие, ведь девушка помнила его с самого детства. Наверно, она беспокоится о нем не более, чем о любом другом добром знакомом. И все же он пошел за ней, как послушное дитя, безмолвный и зачарованный. И он без возражений последовал бы за ней, куда бы она его ни повела. Вот сейчас он расскажет невеселые новости, думал Илэйв, и уйдет: навряд ли они станут друг для друга кем-то иным, нежели просто знакомыми. И однако, он опять переступил порог зала, и оба окунулись в прохладный сумрак.
Конан, проводив их долгим взглядом, направился к конюшне. Брови пастуха были сведены в усердном размышлении.
Глава четвертая
Конан вернулся домой к ночи, Жерара он так и не нашел.
— В Фортоне мне сказали, что хозяин с утра отправился в Нессе, желая добраться туда до темноты. Я подумал, что лучше мне вернуться. Завтра хозяин навряд ли приедет, и на похороны он все равно опоздает, ведь ему ничего неизвестно.
— Жерар будет сожалеть, что не успел проститься со стариком, — покачав головой, сказала Маргарет. — Но ничего не поделаешь. Придется нам самим обо всем позаботиться. Может, и к лучшему, что мы его не нашли. Жаль терять два дня, когда стрижка овец еще не закончена.
— Дядюшку Уильяма все равно не воскресить, — невозмутимо согласился Джеван. — А Жерару не стоит отрываться от дел: вдруг какой-нибудь перекупщик опередит его? Не расстраивайся, на похоронах будет немало родни. Ложись-ка спать, Мэг, завтра с утра надо позаботиться об угощении.
— Ты прав, — со вздохом согласилась Маргарет и оперлась ладонями о стол, собираясь подняться. — Не огорчайся, Конан, ты сделал все, что мог. Отведи пони в стойло и ступай ужинать: в кухне для тебя оставлено мясо, хлеб и эль. Доброй ночи всем!.. Джеван, ты бы взял лампу и проверил, заперты ли двери.
— Обязательно! Разве я когда-то об этом забывал? Доброй ночи, Мэг!
Хозяйская спальня находилась в нижнем этаже. У Фортунаты была своя комната наверху, отгороженная от общей части чердака, где спали слуги. Джеван спал в тесной комнатенке над аркой, там же он держал самый ценный товар и собственные книги.
Дверь хозяйской спальни затворилась за Маргарет. Конан отправился на кухню, но в дверях оглянулся и спросил:
— Долго ли еще этот парень сидел здесь? Он собирался уже уходить, но вернулась Фортуната и задержала его.
Джеван с некоторым удивлением взглянул на Конана.
— Илэйв остался с нами ужинать. И на завтра он приглашен. А Фортунате он, наверное, приглянулся.
Длинное лицо Джевана всегда хранило строгое, мрачное выражение, но от его живых, сверкающих умом черных глаз ничего не могло укрыться. Сейчас они словно проникали в душу Конана и светились участием.
— Тебе не о чем беспокоиться, — сказал Джеван. — Илэйв не пастух, он не станет с тобой соперничать. Иди и спокойно ужинай. Если кому-то надо беспокоиться, так это Олдвину.
Конан, который спросил об Илэйве из праздного любопытства, задумался. Джеван невольно натолкнул его на мысль о соперничестве. Пастух вышел на кухню, усердно обдумывая слова хозяина. Олдвин в угрюмом расположении духа ужинал, сидя за грубо сколоченным столом, перед конторщиком стояла наполовину осушенная кружка эля.
— Вот уж не думал, — сказал Конан, опираясь локтями о край стола, — что мы снова увидим этого парня. Сколько опасностей его подстерегало: разбойники на дорогах, морские бури и кораблекрушения… Но он вернулся домой цел и невредим. А вот хозяин его сплоховал!
— Ты нашел Жерара? — спросил Олдвин.
— Нет, он сейчас на западных окраинах графства. Ничего, и без него похоронят. А по мне, — искренне признался Конан, — уж лучше бы мы сейчас этого парня хоронили.
— Скоро он опять уедет, — сказал Олдвин, в душе страстно на это надеясь. — Он повидал свет, многому научился, и здесь у нас ему неинтересно.
Конан презрительно хохотнул.
— Неинтересно, говоришь? Так оно и было, пока наш гость не увидел Фортунату. Девушка взяла его за руку, и он послушно пошел с ней в дом. А она… Когда она смотрит на этого парня, других мужчин словно и рядом нет.
Олдвин взглянул на него с недоверием.
— Уж не прочишь ли ты девушку себе в жены? Раньше я ничего такого за тобой не замечал.
— Она всегда мне нравилась. Да, они обращаются с ней как с дочерью, но все же она им не родная кровь, а приемыш. И без приданого нельзя. У Жерара нет наследников, но ведь у Маргарет найдутся племянники. Нравится им девушка или не нравится, мужчина должен все предусмотреть.
— А теперь, получив приданое от старика Уильяма, она стала тебе еще милей, — догадался Олдвин. — И ты желаешь, чтобы соперник убрался подальше. Но он-то привез ей приданое! Знаешь, внутри шкатулки, возможно, нет ничего ценного.
— В такой-то шкатулке!.. Да ты видел, как она изукрашена — вся в завитках и позолоте.
— Шкатулка — она и есть шкатулка. А вот что в ней спрятано?
— В ценную шкатулку не положат какой-нибудь хлам. Что там внутри, мы не знаем. Но мне девушка нравится, и я не вижу ничего зазорного в том, — с горячностью настаивал Конан, — что с приданым она стала для меня еще желанней. А тебя разве не беспокоит, что этот юнец и Фортунату завлечет, и займет прежнее место?
Олдвин, хоть и не знал покоя с тех пор, как появился Илэйв, все же продолжал спорить.
— Незаметно, чтобы хозяева желали его возвращения.
— Зачем же они его так тепло принимают? — настаивал Конан. — И разве не сказал мне только что Джеван, что Илэйв не пастух, и если надо кому-то беспокоиться, так это Олдвину?
Олдвин при этих словах сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев. Конан, передав ему слова Джевана, подлил масла в огонь. Конторщик сидел и слушал Конана молча, мучимый подозрениями, губы его кривились в унылой, желчной гримасе.
— Из такого опасного путешествия вернулся живой и невредимый! — продолжал удивляться Конан. — Бог свидетель, я не желаю ему зла, но лучше ему убраться отсюда подальше. Пусть наслаждается всяческими благами за тридевять земель. Но он не дурак, чтобы не понимать своей выгоды. Как избавиться от него, не возьму в толк!
— Пустить гончих по пятам, — зловеще ухмыльнулся Олдвин.
Конан отправился спать, а Олдвин все еще сидел за столом. Поднялся он, когда в доме наступила полная темнота. Джеван, заперев входную дверь, давно ушел к себе в комнату. Олдвин зажег свечу от тлеющего фитиля масляной лампы, чтобы добраться до лестницы, ведущей на чердак.
В зале стояла глубокая тишина, слышно было, как под ночным ветерком тихо поскрипывают ставни. Свеча озаряла просторное помещение. На полпути к лестнице Олдвин остановился и прислушался: все было тихо. Он решительно направился прямо в угол, к стоявшему там конторскому шкафу.
Ключ всегда оставался в замочной скважине: все ценное Жерар держал в ящике комода, стоявшего в супружеской спальне. Олдвин осторожно открыл длинную дверцу шкафа, укрепил свечу на уровне груди и дотянулся до верхней полки, куда Маргарет поставила шкатулку.
Сняв шкатулку, он поставил ее рядом со свечой. На миг он помедлил в нерешительности; вдруг ключик громко щелкнет, поворачиваясь в замке, или вовсе не повернется? Олдвин даже себе не мог бы ответить, что побудило его к запретному любопытству, и однако, ему хотелось бы знать все до мелочей, раз уж обстоятельства складываются против него. Олдвин повернул ключик: поворачивался он беззвучно и плавно, ладно пригнанный к замку. И ключик, и замок — все было под стать шкатулке. Левой рукой Олдвин приоткрыл крышку, а в правую взял свечу и поднял ее повыше.
— Что ты здесь делаешь? — раздался вдруг с лестничной площадки резкий, раздраженный голос Джевана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37