— Вас, конечно нее, тоже заинтересовала эта гравюра, что вполне естественно, — сказала сеньорита Остманн. — Она находится в самом конце тома и на первый взгляд никак не связана с целым. Но гравюра присутствовала в книге с самого первого издания. К вашему сведению, рисунок не делался специально для данного произведения, иначе говоря, это не оригинал. Речь идет об одном из символов «Scrutinum Chymicum» Микаэля Майера, которому соответствовала определенная эпиграмма. «Scrutinum» — труд по алхимии, написанный в семнадцатом веке, — в нем явственно просматриваются идеи розенкрейцеров.
— А зачем была нужна эта гравюра здесь?
— На ваш вопрос трудно ответить, — сказала сеньорита Остманн, и глаза Адиманты тотчас начали буквально сыпать искрами. — Скорее всего, это предсказание, наверное, к нему требуется ключ. Уроборос, или змея, пожирающая свой хвост, — символ алхимии, и даже шире — любой деятельности, любого предприятия. Это, разумеется, и символ восстановления: коронованный звездами возвращается на Землю. Но все, что я сказала, как вы понимаете, не более чем гипотезы.
— Хотя этот текст повторяется на статуях ангелов.
В глазах Адиманты что-то быстро замелькало, они стали совершать круговые движения, словно это был калейдоскоп из инея и стекла; Эстебан так и не понял, какие именно чувства пробудила в старике необычная осведомленность посетителя — удовольствие или, наоборот, гнев. Эстебан даже испытал мимолетный приступ ужаса и паники, когда понял, что эти глаза — два голубых туннеля, соединяющие наш мир с неизмеримой глубины разумом, с не доступной никому выгребной ямой, превращенной в хранилище мудрости; разум Адиманты непрестанно занимался онанизмом, или — самосозерцанием, он укрощал время, блуждая в сладострастной путанице собственных лабиринтов.
Глаза указали Эдле Остманн нужное направление, и она пробормотала что-то по-португальски, но о чем шла речь, Эстебан понял лишь в тот миг, когда они вышли в патио и сырой белесый туман коснулся их ресниц: «О museu».
Только несколько месяцев спустя, сопоставляя сведения, почерпнутые из разных журналов и развязно откровенных книг, Эстебан многое узнает об этом человеке. Прежде чем стать неподвижной тряпичной куклой по имени сеньор Адиманта, он звался Себастиано Каумеду, который родился в Сантарене в 1932 году. Среди его юношеских увлечений не обнаружилось ни одного, предвещавшего будущую одержимость исследованием эзотерических миров. В двадцать четыре года он имел: несколько книг на полке, невесту, карьеру морского инженера, вызывавшую у него стойкое отвращение, —~ поэтому он ее и бросил; имел он также и некоторые проблемы с законом — иначе говоря, все полицейские Лиссабона шли по его следу, потому что он убил человека. Причины ссоры никто в точности не знал, но вроде было установлено: именно молодой Каумеду — рослый молодой парень с глазами северянина — однажды ночью сцепился в баре с портовым громилой и несколько раз пырнул того ножом в живот. Спасаясь от преследований, он оказался в Анголе, где сменил имя, превратившись в Себастиано Асорду, и где кое-как перебивался, служа хроникером в местной газете. Потом — то ли в погоне за деньгами, то ли во искупление тяжкого греха — он вступил в ряды колониальной милиции. Однажды их часть выступила на север для подавления мятежа, вспыхнувшего на границе с Бельгийским Конго. Неподалеку от Макокольгего отряд попал в засаду — пришлось принять бой. По свидетельству командира, Себастиано Асорда сражался храбро и, когда кончились патроны, защищал свою жизнь с мачете в руках. Перед рассветом вражеская пуля разворотила ему череп; Асорда рухнул на кучу других тел, и сперва его посчитали мертвым. Но потом все же доставили в госпиталь в Луанду, именно там начали проявляться некоторые весьма странные последствия полученного ранения: в физическом плане он вполне оправился, но мозг его замутняли какие-то нелепые и бессвязные идеи, непонятно откуда взявшиеся. Со временем он осознал, что стал гораздо более чувствителен к восприятию чужих мыслей — иными словами, мысли и ощущения других людей проникали в его голову, и по тем значкам и следам, которые они там оставляли, он мог запросто их читать. Ясновидящий Себастиано Адиманта родился в 1964 году—именно тогда это имя появилось на цирковой афише рядом с именами некоего акробата и дрессировщика. Лет пять или шесть Адиманта колесил по Анголе и выступал с сеансами ясновидения в барах и театрах. Его сопровождала свирепая мулатка по имени Летиция Олайяс, на которой он женился после нескольких месяцев незаконного сожительства. Постепенно он обрел славу таинственного человека, от природы наделенного чудесным даром угадывать тайны, неподвластные разуму обычных людей. В конце концов он и сам поверил в то, что его болезнь, если это можно было назвать болезнью, должна помочь ему постичь самые потаенные загадки человеческого разума, сокрытые от прочих смертных. В Португалию он возвратился один и продолжал выступать со своим номером, добившись некоторой — правда, не слишком стабильной — известности. В1978 году на лиссабонской улице его сбил грузовик. Заметим, что как раз этого события он предсказать и не сумел. Адиманта выжил, но превратился в неподвижную куклу, неспособную даже управлять инвалидным креслом. Он просил друзей помочь ему отравиться, но никто не хотел рисковать собственной свободой, так что Адиманта остался один на один со своим несчастьем. К моменту катастрофы он успел скопить скромную сумму — говорят, он занимался еще и предсказаниями во время розыгрышей разного рода лотерей, — на эти деньги был основан фонд его имени, призванный заниматься исследованием эзотерических явлений. Но и тогда, и двадцать лет спустя источники финансирования этой организации оставались не слишком прозрачными. Ученики вносили помесячную плату, но кроме этого, фонд существовал за счет весьма темной системы квот, которые выплачивали ему филиалы, раскиданные по всему миру. Деньги поступали также и от каких-то частных лиц. Большинство из них сохраняло анонимность.
За очень редкими исключениями, главным принципом расположения экспонатов в музее фонда Адиманты оставалась случайность. Довольно большой и длинный зал очертаниями повторял библиотеку. Чтобы осмотреть гравюры и картины, развешанные по стенам, следовало соблюдать осторожность и стараться не натолкнуться на треножники, служившие подставками для деревянных и керамических скульптур. Шаги Эстебана гулко разносились по залу, и он ощутил некую робость — впрочем, не лишенную приятности, — осознавая себя единственным посетителем музея. С самого детства его порой навещала мысль о том, что по ночам музеи, закрытые для публики, превращаются в тайное место встречи персонажей, которые пользуются безлюдьем, чтобы сойти с картин — выпрыгнуть из рам и пройтись по залам, исподтишка стащить какой-нибудь фрукт с натюрморта или принять участие в битвах, изображенных на батальных полотнах. У экспонатов коллекции Адиманты было нечто общее: все они прямо или косвенно были связаны с древними легендами или суевериями, с кошмарными сновидениями, после которых люди просыпаются на рассвете с пересохшим ртом, с призраками, о которых шепчутся ночами вокруг костра, — связаны с существами из подземного мира, которые пугали человека еще в ту пору, когда он обитал в пещере. Теперь эти персонажи поглядывали на Эстебана с картин и с пьедесталов. Трагический образ высшего существа, превратившегося в чудовище, повторялся повсюду и в разных видах: персидская терракотовая статуэтка с собачьей головой и орлиными крыльями; на нескольких гравюрах — толпа обезумевших уродов, которые осаждают святого Антония; на полотнах, которые время затянуло густым коричневым туманом, — змей, грызущий землю под мечом святого Михаила или какого-то другого архангела. Но не один дьявол был героем музея; здесь присутствовали и свидетельства апостольского служения дьяволу на земле, а также древние пыточные инструменты, с помощью которых его поклонников принуждали к раскаянию, щипцы и клещи, с помощью которых вырывали признания у ведьм. И только в самом конце прямоугольного прохода, рядом с гравюрой, иллюстрирующей «Потерянный Рай» Мильтона, Эстебан увидел то, что искал: последнего ангела, четвертого члена команды — абсолютно такого же, как прочие. Ангел стоял, купаясь в свете яркой лампы, — еще один экспонат, обычная статуя, извлеченная из бурного прошлого, наполненного смертями и жертвоприношениями, где изваяние играло первостепенную роль. У левой ноги ангела застыл лев; на пьедестале были выбиты ряды значков, их-то Эстебан и жаждал увидеть и теперь прилежно переписал в свою тетрадь:
?.SAMAEL.?
DIRA.FAMES.VSVTSVC.EDRDD.ESADVDC…
— Много лет назад, — заговорила сеньорита Остманн, и голос ее шел словно бы из живота, — жил в Париже один венгерский маг и волшебник, который предлагал довольно еретическое трактование Ветхого Завета. Станислав де Гуайта, так его звали, утверждал, что когда Господь произнес знаменитое заклинание fiat lux, он не зажигал никаких светильников и не делил мир на свет и тьму, как полагали многие поколения комментаторов Библии. Веление «да будет свет» было исполнено самым первым из всех созданий, тем, кто уже сам по себе был факелом мира, — Люцифером, Носителем света, красивейшим из вселенских обитателей. Он стоял на самом верху ангельской иерархической лестницы, — среди серафимов, по утверждению Суареса. Согласно некоторым преданиям, во лбу у него сияла утренняя звезда; по другим — он носил диадему с геммой, сверкающей ярчайшим светом. Но, как вы знаете, это был мятежный ангел.
Инвалидное кресло двигалось по залу — нестерпимый скрип снова резанул слух Эстебана.
—Книга Пророка Исайи повествует, что Люцифер хотел взойти на небо: «…взойду на небо, выше звезд Божиих вознесу престол мой, и сяду на горе…» Святой Фома объясняет такое бунтарство гордыней, которая подтолкнула его соперничать с Всевышним, а Дуне Скот обвиняет его в загадочном грехе «духовного сладострастия». Согласно Тертуллиану, святому Григорию Нисскому и святому Киприану Князь мира сего завидовал человеку, созданному по образу и подобию Божиему, и это толкнуло его на мятеж. Суарес предполагает, что тот отказался почитать обретшего плоть Господа: сам он — чистый дух и никогда не преклонит колена пред существом, созданным из страстей и крови, каким является человек; Амброзио Катарино, архиепископ Понцы, еще в четырнадцатом веке выдвинул любопытный тезис: Люцифер почувствовал недовольство, ибо хотел, чтобы Слово воплотилось в его личности. Ангелы взбунтовались, на Небе произошла огромная битва. Иоганн Вир в своей «Pseudomonarchia daemonum» подсчитал, что мятежное войско состояло из 6666 легионов по 6666 воинов в каждом. Чем это закончилось, вы знаете: «Videbam Satanam sicut fulgur de Coelo cadentem…»
Глаза Адиманты несколько секунд оставались закрытыми, словно он пытался удержать воспоминаний, которые стремились взмыть вверх и там рассеяться; Эстебан дышал совершенно бесшумно, он боялся чем-либо порушить драматическую тишину. Скажем, если перевернет страницу записной книжки или сменит позу.
— Люцифер был сослан на самый край света, прикован на дне зловонной ямы, где он и начал плести мстительные замыслы. И прозываться с тех пор стал Сатаной, Вельзевулом, Астаротом, Левиафаном. Гемма, венчавшая его диадему, упала и оказалась в руках архангела Михаила, из нее тот позднее изготовил святой Грааль, чтобы туда собрали кровь Христову. А Люцифер превратился в чудовище, по его поводу Данте обронил прекрасное замечание в «Аде»: «S’ei fu si bel com’egli ora brutto…» И тогда началась тайная работа: шпионаж, заговоры, интриги; его агенты, разбросанные по всему свету, начали подготавливать его возвращение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44