Попыхивая сигаретой, она бросила взгляд на портрет печального профессора, который нес бессменную вахту в коридоре, и у нее мелькнула мысль: а может, в памяти у нее случилось короткое замыкание и она ищет здесь то, что на самом деле видела совсем в другом месте? Нет, все-таки не могла она встретить упоминание об этой книге ни в одном другом компьютере, не могла держать в руках выцветшую карточку ни в одной другой библиотеке. Восьмилетний опыт работы чего-то да стоит.
Вахтер на этаже, существо лысое и конопатое, здорово скучал, сидя за столом, заваленным неотличимыми друг от друга кроссвордами. Алисия выпустила обойму комментариев по поводу дождливой погоды.
— Не позволите ли мне на минутку заглянуть в хранилище?
— А зачем тебе, детка?
— В нашем компьютере какой-то сбой, и мы не можем войти в каталог семнадцатого века.
— А директриса почему-то ничего мне не сказала.
— Ну пожалуйста, я мигом — только туда и обратно.
Вахтер благосклонно улыбнулся, и она очутилась в храме, среди томов, на корешках которых оставили свой след столетия. Знаменитые издания Галена и Плиния, щедро украшенные гравюрами, и грубоватые потомки средневековых бестиариев заставили ее благоговейно остановиться в проходе; она зачарованно взирала на тома, внутри которых притаились чудовища, растения, амфисбена, чемерица, мандрагора, якуло. В отделе XVIII века никакого Фельтринелли не было, в XVII веке — тоже; в XVI веке Алисия не утерпела и остановилась полюбоваться на великолепные рисунки «De historia stirpium» Леонарда Фукса. Она добралась до XV века, где хранились инкунабулы; строгая табличка запрещала входить сюда с папками и ручками. Алисия уже готова была признать, что память опять сыграла с ней злую шутку — позабавилась, заставив плутать среди тысяч латинских названий, но неожиданно у нее мелькнула мысль: а вдруг кто-то намеренно запутывает следы? Она улыбнулась — кино, да и только! Но, в конце концов, поверить в существование некоего таинственного противника — не такая уж глупость, зато и тайна будет выглядеть куда более экзотической, если вообразить, будто где-то рядом существует невидимый и вездесущий игрок, чьей властной рукой расставлены фигуры на шахматной доске; этот же игрок препятствует каждому шагу Алисии, ведя партию к финалу — туда, где все загадки найдут разрешение. Значит, и город, и лабиринт, и ангел — лишь приманки, из-за них она забирается все глубже в пещеру, а кто-то тем временем следит, как далеко заведут ее любопытство или безрассудство.
И вдруг в голове яркой вспышкой мелькнула догадка и осветила все вокруг. Алисия кинулась к самым дальним полкам, туда, где в специальных помещениях с регулятором влажности и сигнальными системами хранились жемчужины университетской коллекции. Экземпляр Библии Гутенберга, искалеченная «Селестина», «Грамматика» Небрихи. Именно там, в самом низу, укрывшись за другими книгами, притаился куда более скромный и куда менее древний том — на его переплете не было ни золоченых завитушек, ни растительных узоров. С корешка была сорвана этикетка с шифром, да и название на корешке практически не читалось. Алисии достаточно было открыть первую страницу, чтобы узнать начальные строки: «Mysterium Topographicum, seu arcanae caliginosae eximiaeque urbis Babelis Novae description, a ministribus Domini nostri exaedificata ad maiorem Sui gloriam». Кто-то пытался запутать следы, уничтожить всякое упоминание о книге в каталогах и на карточках, кто-то хотел убедить Алисию в том, что Ашиль Фельтринелли никогда не издавал книги с нужной ей гравюрой, на которой изображен хромой ангел. Но у Алисии буквально дух перехватило, когда она убедилась, что там есть не только площадь, окруженная зданиями, но и обсерватория, амфитеатр, дворец с обнаженными музами — вся центральная часть города, где улицы превращаются в узкие мрачные галереи и над ними едва виднеется звездное небо. Но нашлись и различия: в книге иными были часы на бульваре, а магазин с роботами больше напоминал оружейную лавку. Итак, книга была чем-то вроде путеводителя по городу ее снов, справочником для не слишком подготовленных туристов — в середину тома был даже вставлен подробный план. От центрального кольца к окраинам спиралями расходились улицы, они упирались в четыре квадратные площади, соединенные между собой бульварами; на каждой площади, как убедилась Алисия, рассматривая гравюры, стояло по ангелу с вывернутой ногой, каждого ангела сопровождала маленькая фигурка. Решительно, существует какая-то игра, и некто по неведомой причине пригласил Алисию принять в ней участие. Нужно показать все это Эстебану, нужно переписать те куски текста, которые покажутся ей важными, и отдать ему для перевода. Да, пора доставать карандаш и бумагу, но прежде необходимо чуть успокоиться и отдышаться, присев где-нибудь в уголке, жаль только, нет кофе и нельзя закурить.
Глаза великана скользили по тетрадным страницам. Эстебан, томясь скукой, обернулся к двери и принялся разглядывать изъеденную ржавчиной вывеску: «Сантьяго Берруэль. Ремонт часов». Тут он вспомнил, что и в прошлый раз чувствовал мерзкий желтый запах — запах жженой серы, — который доносился из задней комнаты и от которого у него сразу заложило нос. Солнце все никак не решалось высунуться, прячась за белыми грядами облаков. Наверняка опять пойдет дождь.
— Ваши часы еще не готовы, — сказал великан, ткнув пальцем в какую-то запись. — Это ведь «Ланкашир», так? Нет, они не готовы.
— Я принес их неделю назад, — напомнил Эстебан.
— Ну и что? — Тетрадь вернулась на полку, откуда незадолго до того вынырнула. — У меня были более срочные заказы. К тому же я ведь говорил вам, что «Ланкашир» починить довольно трудно.
— Ладно. — Подбородок Эстебана ткнулся в ворот куртки. — Когда мне зайти?
Великан, казалось, прикидывал, бледная рука почесывала шрам, наискось пересекавший лицо, — память о какой-то неприятной истории из прошлой жизни.
— Зайдите через неделю, — проговорил он наконец. — Посмотрю, что с ними можно сделать.
В антикварной лавке на углу появился новый постоялец; Эстебан остановился перед бюстом Адриана, который теперь украшал витрину и оттуда скуки ради наблюдал за прохожими. Сказать что-то определенное о материале было трудно — не то мрамор, не то алебастр. Бюст был установлен на дорическую подставку. Щеки у Адриана от времени покрылись трещинами. Все старые вещи действовали на Эстебана одинаково — внушали чувство острой тоски, ибо источали особый запах, как комната, долго простоявшая запертой, или пляж в дождливый день. Слишком литературно. Эстебан зашел выпить кофе, заглянул в три-четыре магазинчика, затем двинулся к дому Алисии, чтобы узнать, чем же закончилась история с городом и ангелом; но дальше площадки перед ее дверью ему пройти не удалось; палец долго давил на кнопку звонка, пока не стало ясно, что в квартире этот звонок никто не слышит. Алисия опять улизнула — где она, черт возьми, шатается в такой час? Наверняка бродит по книжным лавкам в поиске пищи для своих идиотских фантазий. А ведь они договорились встретиться и заняться переводом отрывков из треклятой книги. Он постучал в дверь костяшками пальцев: а вдруг Алисия принимает душ и звонка не слышит? Подождав еще немного, Эстебан решил возвращаться домой. Планы рушились, и вечер превращался в пустынную пепельно-серую равнину, когда совершенно некуда себя деть и нечем занять. Эстебан смирился с тем, что придется удовольствоваться романом Агаты Кристи, который лежит на ночном столике, рядом с картинкой, изображающей Пантеон Агриппы. На лестнице Эстебан приостановился, тряхнул пачку, выбивая последнюю сигарету, и увидел Нурию: она выходила из своей квартиры с двумя большущими мешками в руках. Эстебан сунул сигарету обратно в пачку и подхватил мешки, от которых пахло опилками и аммиаком.
— Вот спасибо! — сказала Нурия, вздернув остренький, как у мышки, носик, из-за которого она напоминала Эстебану персонажа Уорнер. — Давай так: ты мне поможешь вынести мешки на помойку, а я угощу тебя кофе.
— Идет.
Мусорный контейнер никак не желал принимать еще двух постояльцев, тем не менее мешки удалось впихнуть в пространство между связкой картонок и пачкой грязных и липких журналов. Нурия и Эстебан, болтая о музыке, поднялись по лестнице. Они обсуждали, что лучше поставить: «velvet Uderground» или Баха. Все тот же острый запах аммиака, прелой древесины и лака плавал по гостиной, где совсем недавно, по всей видимости, разыгралась опустошительная битва: чашки и ложки валялись на полу рядом со столярными инструментами, а всего пару раз укушенный бутерброд лежал у печки и уже успел покрыться сажей. Толстый слой стружки устилал пол; правда, в некоторых местах роль ковра выполняли старые газеты. Через балконную дверь в комнату уже начали проникать отблески рекламных огней от кафе-мороженого, приютившегося в доме напротив. Рядом с балконом застыла деревянная фигура, покорно позволявшая покрывать себя слоем какой-то желтой — нечто среднее между медом и шафраном — жидкости. Это и была несчастная, покалеченная Дева.
— Не пугайся. — Нурия улыбнулась, на цыпочках пересекла гостиную и поставила диск. — Я как раз провожу обработку газом. Честно говоря, с этой Девой я намучилась.
— Могу себе представить.
Стараясь не свалить обернутую фольгой банку с красноватой пастой, Эстебан приблизился к Деве и увидел лицо с глубокой черной дырой вместо глаза, от жуткого зрелища у него закружилась голова и перехватило дыхание. При первых звуках «Восстаньте от сна» Баха Нурия спросила его об Алисии, и он почти механически буркнул что-то в овет; все его внимание поглотила Дева, и он, словно зачарованный, не мог отвести глаз от черной дыры на ее лице.
— Я принесу бумагу и ручку, и ты, если хочешь, напиши Алисии записку. Сейчас будет кофе.
— Давай.
Позднее, размышляя о том, что случилось (а он не раз прокручивал в голове события того вечера), Эстебан понял, что его завороженность искалеченной деревянной скульптурой следовало толковать лишь как прелюдию, пролог или, если угодно, предупреждение о том, что вскоре он обнаружит нечто иное, по-настоящему важное — для чего надо было только сделать шаг влево и глянуть сзади на накидку Девы, где под облупившейся краской обнаружилось бурое пятно в форме слона. Сперва, пока мысли его были заняты черной дырой, этим ужасным проломом на лице статуи, он ничего другого вокруг не замечал; но потом вдруг случайно метнул взгляд в дальний угол комнаты, где были кучей свалены журналы. И тут в голове у него что-то колыхнулось, огромная желто-черная воронка закружила его, затягивая в бездну, и он чуть не сел на пол. Затем почувствовал, как онемела скула, словно он сам дал себе пощечину, затем дважды хлопнул глазами и застыл с открытым ртом, потом приблизился и потрогал это самое. В углу, на подстилке из заляпанных гипсом газет, рядом с кипой журналов и бутылкой сока «JB», из которой торчала полусгоревшая свеча, стоял бронзовый ангел с вывихнутой ногой. Эстебан погладил поверхность крыльев, провел пальцами по волнистым волосам. Да, совершенно такой же ангел, как на гравюре, если, конечно, не считать размера; и еще — у левой ноги ангела притулился крошечный человечек, а вовсе не лев. Изваяние было не более полуметра высотой, в нем чувствовалось что-то барочное; этот ангел напоминал ангела с трубой на фасаде университета. В коридоре раздались шаги Нурии. Тут только Эстебан заметил, что на пьедестале выбито множество знаков: имя Азаэль, одна еврейская буква, два латинских слова «Dente Draco», греческие буквы, но он не успел их разобрать и перевести. Нурия протягивала ему синюю чашку, от которой руке сразу стало тепло.
— Нравится? — спросила Нурия. — Мне его только вчера принесли.
— Чудесный, — выдавил из себя Эстебан, все еще не веря собственным глазам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Вахтер на этаже, существо лысое и конопатое, здорово скучал, сидя за столом, заваленным неотличимыми друг от друга кроссвордами. Алисия выпустила обойму комментариев по поводу дождливой погоды.
— Не позволите ли мне на минутку заглянуть в хранилище?
— А зачем тебе, детка?
— В нашем компьютере какой-то сбой, и мы не можем войти в каталог семнадцатого века.
— А директриса почему-то ничего мне не сказала.
— Ну пожалуйста, я мигом — только туда и обратно.
Вахтер благосклонно улыбнулся, и она очутилась в храме, среди томов, на корешках которых оставили свой след столетия. Знаменитые издания Галена и Плиния, щедро украшенные гравюрами, и грубоватые потомки средневековых бестиариев заставили ее благоговейно остановиться в проходе; она зачарованно взирала на тома, внутри которых притаились чудовища, растения, амфисбена, чемерица, мандрагора, якуло. В отделе XVIII века никакого Фельтринелли не было, в XVII веке — тоже; в XVI веке Алисия не утерпела и остановилась полюбоваться на великолепные рисунки «De historia stirpium» Леонарда Фукса. Она добралась до XV века, где хранились инкунабулы; строгая табличка запрещала входить сюда с папками и ручками. Алисия уже готова была признать, что память опять сыграла с ней злую шутку — позабавилась, заставив плутать среди тысяч латинских названий, но неожиданно у нее мелькнула мысль: а вдруг кто-то намеренно запутывает следы? Она улыбнулась — кино, да и только! Но, в конце концов, поверить в существование некоего таинственного противника — не такая уж глупость, зато и тайна будет выглядеть куда более экзотической, если вообразить, будто где-то рядом существует невидимый и вездесущий игрок, чьей властной рукой расставлены фигуры на шахматной доске; этот же игрок препятствует каждому шагу Алисии, ведя партию к финалу — туда, где все загадки найдут разрешение. Значит, и город, и лабиринт, и ангел — лишь приманки, из-за них она забирается все глубже в пещеру, а кто-то тем временем следит, как далеко заведут ее любопытство или безрассудство.
И вдруг в голове яркой вспышкой мелькнула догадка и осветила все вокруг. Алисия кинулась к самым дальним полкам, туда, где в специальных помещениях с регулятором влажности и сигнальными системами хранились жемчужины университетской коллекции. Экземпляр Библии Гутенберга, искалеченная «Селестина», «Грамматика» Небрихи. Именно там, в самом низу, укрывшись за другими книгами, притаился куда более скромный и куда менее древний том — на его переплете не было ни золоченых завитушек, ни растительных узоров. С корешка была сорвана этикетка с шифром, да и название на корешке практически не читалось. Алисии достаточно было открыть первую страницу, чтобы узнать начальные строки: «Mysterium Topographicum, seu arcanae caliginosae eximiaeque urbis Babelis Novae description, a ministribus Domini nostri exaedificata ad maiorem Sui gloriam». Кто-то пытался запутать следы, уничтожить всякое упоминание о книге в каталогах и на карточках, кто-то хотел убедить Алисию в том, что Ашиль Фельтринелли никогда не издавал книги с нужной ей гравюрой, на которой изображен хромой ангел. Но у Алисии буквально дух перехватило, когда она убедилась, что там есть не только площадь, окруженная зданиями, но и обсерватория, амфитеатр, дворец с обнаженными музами — вся центральная часть города, где улицы превращаются в узкие мрачные галереи и над ними едва виднеется звездное небо. Но нашлись и различия: в книге иными были часы на бульваре, а магазин с роботами больше напоминал оружейную лавку. Итак, книга была чем-то вроде путеводителя по городу ее снов, справочником для не слишком подготовленных туристов — в середину тома был даже вставлен подробный план. От центрального кольца к окраинам спиралями расходились улицы, они упирались в четыре квадратные площади, соединенные между собой бульварами; на каждой площади, как убедилась Алисия, рассматривая гравюры, стояло по ангелу с вывернутой ногой, каждого ангела сопровождала маленькая фигурка. Решительно, существует какая-то игра, и некто по неведомой причине пригласил Алисию принять в ней участие. Нужно показать все это Эстебану, нужно переписать те куски текста, которые покажутся ей важными, и отдать ему для перевода. Да, пора доставать карандаш и бумагу, но прежде необходимо чуть успокоиться и отдышаться, присев где-нибудь в уголке, жаль только, нет кофе и нельзя закурить.
Глаза великана скользили по тетрадным страницам. Эстебан, томясь скукой, обернулся к двери и принялся разглядывать изъеденную ржавчиной вывеску: «Сантьяго Берруэль. Ремонт часов». Тут он вспомнил, что и в прошлый раз чувствовал мерзкий желтый запах — запах жженой серы, — который доносился из задней комнаты и от которого у него сразу заложило нос. Солнце все никак не решалось высунуться, прячась за белыми грядами облаков. Наверняка опять пойдет дождь.
— Ваши часы еще не готовы, — сказал великан, ткнув пальцем в какую-то запись. — Это ведь «Ланкашир», так? Нет, они не готовы.
— Я принес их неделю назад, — напомнил Эстебан.
— Ну и что? — Тетрадь вернулась на полку, откуда незадолго до того вынырнула. — У меня были более срочные заказы. К тому же я ведь говорил вам, что «Ланкашир» починить довольно трудно.
— Ладно. — Подбородок Эстебана ткнулся в ворот куртки. — Когда мне зайти?
Великан, казалось, прикидывал, бледная рука почесывала шрам, наискось пересекавший лицо, — память о какой-то неприятной истории из прошлой жизни.
— Зайдите через неделю, — проговорил он наконец. — Посмотрю, что с ними можно сделать.
В антикварной лавке на углу появился новый постоялец; Эстебан остановился перед бюстом Адриана, который теперь украшал витрину и оттуда скуки ради наблюдал за прохожими. Сказать что-то определенное о материале было трудно — не то мрамор, не то алебастр. Бюст был установлен на дорическую подставку. Щеки у Адриана от времени покрылись трещинами. Все старые вещи действовали на Эстебана одинаково — внушали чувство острой тоски, ибо источали особый запах, как комната, долго простоявшая запертой, или пляж в дождливый день. Слишком литературно. Эстебан зашел выпить кофе, заглянул в три-четыре магазинчика, затем двинулся к дому Алисии, чтобы узнать, чем же закончилась история с городом и ангелом; но дальше площадки перед ее дверью ему пройти не удалось; палец долго давил на кнопку звонка, пока не стало ясно, что в квартире этот звонок никто не слышит. Алисия опять улизнула — где она, черт возьми, шатается в такой час? Наверняка бродит по книжным лавкам в поиске пищи для своих идиотских фантазий. А ведь они договорились встретиться и заняться переводом отрывков из треклятой книги. Он постучал в дверь костяшками пальцев: а вдруг Алисия принимает душ и звонка не слышит? Подождав еще немного, Эстебан решил возвращаться домой. Планы рушились, и вечер превращался в пустынную пепельно-серую равнину, когда совершенно некуда себя деть и нечем занять. Эстебан смирился с тем, что придется удовольствоваться романом Агаты Кристи, который лежит на ночном столике, рядом с картинкой, изображающей Пантеон Агриппы. На лестнице Эстебан приостановился, тряхнул пачку, выбивая последнюю сигарету, и увидел Нурию: она выходила из своей квартиры с двумя большущими мешками в руках. Эстебан сунул сигарету обратно в пачку и подхватил мешки, от которых пахло опилками и аммиаком.
— Вот спасибо! — сказала Нурия, вздернув остренький, как у мышки, носик, из-за которого она напоминала Эстебану персонажа Уорнер. — Давай так: ты мне поможешь вынести мешки на помойку, а я угощу тебя кофе.
— Идет.
Мусорный контейнер никак не желал принимать еще двух постояльцев, тем не менее мешки удалось впихнуть в пространство между связкой картонок и пачкой грязных и липких журналов. Нурия и Эстебан, болтая о музыке, поднялись по лестнице. Они обсуждали, что лучше поставить: «velvet Uderground» или Баха. Все тот же острый запах аммиака, прелой древесины и лака плавал по гостиной, где совсем недавно, по всей видимости, разыгралась опустошительная битва: чашки и ложки валялись на полу рядом со столярными инструментами, а всего пару раз укушенный бутерброд лежал у печки и уже успел покрыться сажей. Толстый слой стружки устилал пол; правда, в некоторых местах роль ковра выполняли старые газеты. Через балконную дверь в комнату уже начали проникать отблески рекламных огней от кафе-мороженого, приютившегося в доме напротив. Рядом с балконом застыла деревянная фигура, покорно позволявшая покрывать себя слоем какой-то желтой — нечто среднее между медом и шафраном — жидкости. Это и была несчастная, покалеченная Дева.
— Не пугайся. — Нурия улыбнулась, на цыпочках пересекла гостиную и поставила диск. — Я как раз провожу обработку газом. Честно говоря, с этой Девой я намучилась.
— Могу себе представить.
Стараясь не свалить обернутую фольгой банку с красноватой пастой, Эстебан приблизился к Деве и увидел лицо с глубокой черной дырой вместо глаза, от жуткого зрелища у него закружилась голова и перехватило дыхание. При первых звуках «Восстаньте от сна» Баха Нурия спросила его об Алисии, и он почти механически буркнул что-то в овет; все его внимание поглотила Дева, и он, словно зачарованный, не мог отвести глаз от черной дыры на ее лице.
— Я принесу бумагу и ручку, и ты, если хочешь, напиши Алисии записку. Сейчас будет кофе.
— Давай.
Позднее, размышляя о том, что случилось (а он не раз прокручивал в голове события того вечера), Эстебан понял, что его завороженность искалеченной деревянной скульптурой следовало толковать лишь как прелюдию, пролог или, если угодно, предупреждение о том, что вскоре он обнаружит нечто иное, по-настоящему важное — для чего надо было только сделать шаг влево и глянуть сзади на накидку Девы, где под облупившейся краской обнаружилось бурое пятно в форме слона. Сперва, пока мысли его были заняты черной дырой, этим ужасным проломом на лице статуи, он ничего другого вокруг не замечал; но потом вдруг случайно метнул взгляд в дальний угол комнаты, где были кучей свалены журналы. И тут в голове у него что-то колыхнулось, огромная желто-черная воронка закружила его, затягивая в бездну, и он чуть не сел на пол. Затем почувствовал, как онемела скула, словно он сам дал себе пощечину, затем дважды хлопнул глазами и застыл с открытым ртом, потом приблизился и потрогал это самое. В углу, на подстилке из заляпанных гипсом газет, рядом с кипой журналов и бутылкой сока «JB», из которой торчала полусгоревшая свеча, стоял бронзовый ангел с вывихнутой ногой. Эстебан погладил поверхность крыльев, провел пальцами по волнистым волосам. Да, совершенно такой же ангел, как на гравюре, если, конечно, не считать размера; и еще — у левой ноги ангела притулился крошечный человечек, а вовсе не лев. Изваяние было не более полуметра высотой, в нем чувствовалось что-то барочное; этот ангел напоминал ангела с трубой на фасаде университета. В коридоре раздались шаги Нурии. Тут только Эстебан заметил, что на пьедестале выбито множество знаков: имя Азаэль, одна еврейская буква, два латинских слова «Dente Draco», греческие буквы, но он не успел их разобрать и перевести. Нурия протягивала ему синюю чашку, от которой руке сразу стало тепло.
— Нравится? — спросила Нурия. — Мне его только вчера принесли.
— Чудесный, — выдавил из себя Эстебан, все еще не веря собственным глазам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44