Но таких удобств для пассажиров желдорога не предусматривала.
«Нос вытащишь – хвост увязнет, хвост вытащишь – нос увязнет», – вспомнилось Струмилину. Это совершенно из другой оперы, однако все равно показалось забавно, и он слабо усмехнулся.
– Он еще смеется! – послышался возмущенный визг, и Струмилин, нагнувшись, увидел внизу знакомый «пирожок». Отсюда, сверху, проводница казалась вовсе крошечной. – У меня уже все пассажиры вышли, а это купе спит как убитое. Билеты принесла – спят. Чай предложила – спят. Сказала, что туалеты закрываются в связи с санитарной зоной, – спят!
– Туалеты закрыты? – с тихим ужасом спросил толстяк.
– А как вы думали? – мстительно прокричала проводница. – Спать надо меньше! Все, вставайте! Забирайте билеты, вещи – и все, быстро выходим, а то сейчас милицию позову. Что это вам, вагон или дом отдыха?
Она в сердцах швырнула на полки билеты:
– Тридцать четвертое место – Струмилин, тридцать шестое Литвинова, тридцать третье – Чуваева, тридцать пятое – Бордо.
– Не Бордо, а Бордо, – обиженным тоном поправил толстяк.
– Какая разница? – Не удостоив его и взглядом, проводница в раздражении принялась дергать красный подол, по-прежнему свешивающийся с тридцать шестого места. – Девушка, вы там живы или нет? Просыпайтесь, в конце-то концов!
Скорченная фигура со слабым стоном распрямилась, потянулась.
– Слава богу, жива! Все, немедленно встаем и выходим! – кричала проводница.
– Да вы сами сначала выйдите, дайте мужикам одеться, – хрипло попросил Струмилин и удивился своему голосу. Ангина, что ли, взялась невесть откуда?
Больно уж хреновато он себя чувствует. Тело и голову ломит, давление на нуле.
– Ой… – послышалось внизу. – Ой, девушка, мне плохо. Сердце… Ой…
– Ну, медпункт в здании вокзала, – сказала проводница довольно-таки бесчеловечным голосом. – Тут два шага.
– Да вы что, я умираю…
– Секунду, – скомандовал Струмилин, брякнувшись плашмя на полку и споро натягивая джинсы. – Секундочку, я врач.
Спрыгнул – и чуть не зашиб топтавшуюся внизу проводницу, так его вдруг шатнуло. Сердце, чудилось, еле вытягивает… В глазах потемнело, но заставил себя проморгаться.
– Извините, девушка. Что-то голова закружилась. А ну подвиньтесь-ка.
– Девушка, а нельзя ли все-таки как-нибудь открыть туалет, на минуточку, – прошептал толстяк, но на него никто не обратил внимания.
Женщина в цветастом халатике лежала на своей тридцать третьей полке бледная до жути. На висках бисеринки пота, пульс частит страшно. Странно – у нее тоже резко упало давление. Ладони ледяные, влажные. Дышит неровно.
– Чаю горячего и очень сладкого принесите, быстро, – не оборачиваясь, скомандовал Струмилин.
– Что?! – возмутилась проводница. – Да вы еще за вчерашний чай не заплатили!
– Быстро, я сказал, – рявкнул Струмилин, нашаривая в кармане какие-то деньги. – Вот сотня, хватит?
– Да вы что, мужчина, раскомандовались? – Проводница деньги взяла, но возмущаться не перестала. – Мы уже на станции, понятно вам? На стан-ци-и!
Через… – она взглянула на часы, – через пять минут нас отгонят на запасной путь! Мне убираться надо, вагон сдавать. Мне домой надо! Стану я вам тут чаи варить!
– Ой, не надо чаю, – простонала лежащая женщина. – Когда его вчера выпила, мне так плохо стало сразу… Может, заварка?..
– А что заварка? – обиделась проводница. – Не «Липтон», конечно, но вполне приличная заварка, я сама такую пью.
– Отличный чай, очень хороший был чай! – подал голос Бордо. – У меня давление повышенное, иной раз заснуть не могу, так голова болит, а вчера как выпил – сразу уснул, и ничего не болело, и спал как убитый, и сейчас чувствую себя великолепно. Спасибо за чай, девушка!
Он искательно посмотрел на проводницу, однако путь к ее сердцу (и ключам от туалета!) был куда более тернист, чем могло показаться с первого взгляда.
– Может, кофе лучше выпить? – предложил Струмилин. – Быстрее действует.
Есть у вас кофе, девушка?
– Что-о? – Голос проводницы превратился в ультразвук.
– Людочек, ты там как? – послышался ленивый бас, и в купе заглянул высокий омоновец – очевидно, из поездной милицейской бригады. – Есть проблемы?
– Не то слово! – прокричала Людочек. – Чай им не нравится! Кофе подавай! Да весь вагон пил этот чай и все уже вышли! И в туалет успели! – Она Мстительно посмотрела на несчастного Бордо. – И ни с кем ничего не случилось!
– Потише и подробнее, – приказал омоновец, вытесняя девушку из купе. – Так, пассажиры, предъявим билеты и документы, быстро.
– Слушайте, тут женщине плохо, – сказал Струмилин. – Внезапная гипотония и тахикардия, вы понимаете?
– А то, – авторитетно сказал парень, поигрывая резиновой «демократкой».
– Чего ж тут непонятного? Паспорт ваш можно посмотреть?
– Вы кто? Где я? – послышался вдруг сиплый голос сверху, и все подняли глаза на тридцать шестую полку.
Девушка в красном платье, очевидно, окончательно разбуженная поднявшимся бедламом, свесила голову – ее распустившиеся волосы опутали серое омоновское плечо, как золотистая паутина.
Струмилин тихонько присвистнул.
Девушка глядела мутными глазами, потирая горло:
– Вы что здесь все делаете? Как я сюда попала? Омоновец поморщился:
– Девушка, ну что вы так кричите? Паспорт дайте. Ваша как фамилия?
– Литвинова, – почему-то злорадно подсказала из коридора Людочек. – Место тридцать шестое, фамилия Литвинова.
Струмилин снова тихонько присвистнул. Омоновец покосился на него, но ничего не сказал и вытянул из-под подушки, на которой спала Литвинова, плоскую черную сумочку с длинным ремешком.
– Позвольте? – Он осторожно, двумя пальцами, вытянул оттуда паспорт в зеленой обложке:
– Ваш?
Так, правильно, Литвинова Лидия Дмитриевна, год рождения тысяча девятьсот семьдесят третий, место рождения город Комсомольск-на-Амуре, прописка нижегородская… Все нормально.
Струмилин только головой покачал.
Литвинова Лидия Дмитриевна с прежним тупым изумлением оглядывала купе, рассеянно потирая горло, – на нем виднелась слабая красная полоса, словно кожа здесь была содрана.
– Ничего не понимаю, – прохрипела она. – Ни-че-го…
«Я тоже», – подумал Струмилин.
– Ладно! Все! – пронзительно закричала из коридора проводница, у той, похоже, окончательно лопнуло терпение. – Антон, гони ты их всех в шею! Мне уходить надо! Домой! А еще уборка!
– Так начинай убираться, Людочек, – миролюбиво сказал омоновец Антон. – С другого конца вагона и начинай. А я сейчас документики проверю – и отпущу товарищей.
Толстяк по фамилии Бордо вдруг вскочил со своей полки и, драпируясь в простынку на манер древнеримской тоги, вылетел в коридор.
– Девушка, откройте мне туалет! – простонал он. – Вам же хуже будет, если…
Все-таки «пирожок» Людочка держался отнюдь не на пустой голове: не поперечившись ни словом, проводница метнулась в тамбур.
Антон с сержантскими погонами хмыкнул и сунул паспорт Литвиновой Лидии Дмитриевны в черную сумочку. Однако он сделал неосторожное движение и чуть не уронил ее. Оттуда выпал зеленый патрончик с аэрозольными духами под названием «Опиум» и еще что-то блестящее, круглое.
– Ой, извините. – Антон собрал вещи с пола и загляделся на золотой перстенек с изящной печаткой. – Что ж вы кольца так неаккуратно кладете?
Потеряете и не будете знать где.
– Боже мой! – воскликнула вдруг больная Чуваева, про которую все уже позабыли. – Но ведь это мое кольцо! Мое! Там и гравировка есть, три буквы: ВКЧ, вэ-ка-че.
– Вэ-че-ка, – машинально поправил Антон.
– Какое вэ-че-ка?! Вэ-ка-че! Валентина Кирилловна Чуваева! Это я!
– Есть такая гравировка, – согласился Антон.
– Вы зачем взяли мое кольцо? – жалким голосом вопросила больная Чуваева, возмущенно глядя на Лидию Литвинову. – Вы что, с ума сошли? А… а…
Словно вспомнив что-то, она привскочила на полке и сунула руку под подушку. Вытащила оттуда потертую сумку – видимо, все женщины в мире прячут в поездах сумочки под подушки! – нервно дернула «молнию» и простонала:
– Кошелька нет! Меня обокрали! Она меня обокрала!
– Деньги свои проверьте, – скомандовал Антон Струмилину и вернувшемуся толстяку – негромко, но так веско, что они безропотно повиновались.
Струмилин сперва похлопал по карманам пиджака, потом вывернул их, но напрасно – бумажник исчез. Та сотня сохранилась только потому, что завалялась в джинсах.
– Пусто-пусто, – доложил Струмилин, косясь то на заспанное лицо Литвиновой, то на толстяка, бестолково копающегося в карманах и в портфеле, шепотом причитающего:
– Все деньги! Бумажник! Карта «Виза»! И… о «Ролекс», мой «Ролекс»!
Он выставил вперед загорелую волосатую руку, на запястье которой остался только бледный след – здесь, очевидно, и находились прежде часы.
Омоновец Антон, парень деловой, велел всем предъявить багаж. У заторможенной Литвиновой, изумленного Струмилина и ошеломленного Бордо никакого багажа изначально не было, только у последнего оказался портфель с пачкой каких-то бланков и несессером.
У Чуваевой имелась при себе скромная дорожная сумка с убогим барахлишком: два платья, теплая кофта, бельишко, чулки, умывальные принадлежности в полиэтиленовом мешочке. Тут же лежала большая коробка дорогих конфет, перевязанная золотистым шнуром. Не дожидаясь просьбы омоновца, Чуваева открыла коробку. Конфеты лежали в серебряных и золотых гнездышках и выглядели весьма аппетитно.
– Это мне сестра подарила, – всхлипнула Чуваева. – Я сестру навещала.
Ни денег, ни бумажников, ни «Ролекса» нигде не обнаружили.
– Как же теперь жить? – расплакалась Чуваева. – До зарплаты еще две недели, ас книжки я давно все сняла…
– «Виза»! – хлопнул себя по голове Бордо. – Надо срочно позвонить в банк – вдруг в каком-нибудь банкомате уже снимают деньги по моей «Визе»!
– Да ничего она не снимает, вон же она сидит, – громко фыркнула из коридора Людочек, глядя на Литвинову.
Полуголый Бордо побагровел:
– Где мои деньги? Где моя «Виза»? Где мой «Ролекс»! Куда ты их спрятала?!
– Сейчас из отделения позвоните в банк, – успокоил его Антон. – В отделение пройдем, протокольчик составим. Одевайтесь, товарищи, собирайте свои вещички, выходите, надо обыскать купе.
– Подождите, – простонала Чуваева. – Извините… Мне нехорошо, мне тоже надо… в туалет.
Ее бледные щеки залились краской.
Людочек в коридоре издала нечленораздельный звук, но решила-таки вторично проявить человеколюбие и вышла в тамбур, куда вслед за ней со стонами потащилась несчастная Чуваева.
– Слезайте, гражданка Литвинова, – скучным, официальным голосом приказал сержант Антон, глядя наверх и делая приглашающий жест. – Вы задержаны по подозрению в хищении имущества этих граждан.
– Что? – прохрипела Литвинова, неуклюже спускаясь с полки и чуть не падая на Струмилина. – Что он сказал?
– Что слышали, – холодно ответил Струмилин, размышляя, в самом деле она его не узнает или просто делает вид.
Она тупо кивнула и принялась шарить глазами по полу, отыскивая свои босоножки.
Сам не зная почему, Струмилин не мог на это смотреть. Нагнулся и вытащил красные туфельки оттуда, куда вчера запихал их. Они так и стояли рядом с запасным матрасом.
Литвинова машинально обмахнула ладонями босые ступни и обулась.
Антон снял с пояса радиотелефон и вызвал подкрепление. Подкрепление в количестве двух крутоплечих командос явилось довольно скоро, словно сидело в засаде где-то в соседнем вагоне. Антон коротко объяснил задачу, и рядовые начали обыскивать купе. Сержант же, осторожно, подталкивая перед собой спотыкающуюся и как бы еще не проснувшуюся Литвинову, двинулся к выходу из вагона. Следом шли Струмилин, Чуваева и Бордо.
Струмилин придерживал под локоток стонущую попутчицу, так и забывшую переодеться из халата в платье, и думал, что Сонька-то Аверьянова, оказывается, не только проститутка, но и поездная воровка!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54