Я позволил себе заключить, что вы располагаете некоторыми сведениями, возможно, полезными для нашего расследования.
Толстые губы Мэнникса раздвинулись в улыбке, которую он старался сделать как можно добродушнее.
– Конечно, я знал Канарейку, но это было давно, понимаете? – Он вздохнул. – Роскошная была девочка, высокого класса. Умела хорошо одеться и хорошо выглядеть. Чертовски жалко, что ее уже нет на сцене. Но только… – Он помахал рукой, – я не видел ее больше года… ну, вы понимаете, что я имею в виду.
Мэнникс был явно настороже и не спускал своих глаз-бусинок с лица прокурора.
– Может быть, вы с ней поссорились? – безразлично спросил Маркхэм.
– Ну, я бы не сказал, что поссорились. Нет. – Мэнникс замолчал, подыскивая нужное слово. – Можно сказать, что расторгли соглашение – устали от него и решили разойтись без всяких ссор. На прощание я ей сказал, что если ей понадобится друг, то она знает, где меня найти.
– Очень великодушно с вашей стороны, – сказал Маркхэм. – И вы больше не возобновляли своей дружбы?
– Нет, нет, никогда. Даже не помню, когда разговаривал с ней в последний раз.
– Ввиду того, что мне удалось выяснить, мистер Мэнникс, – Маркхэм говорил с сожалением, – я вынужден задать вам один вопрос сугубо личного характера. Она никогда не пыталась вас шантажировать?
Мэнникс заколебался, и его маленькие глазки еще больше прищурились, он что-то быстро соображал.
– Конечно, нет! – воскликнул он с пафосом. – Совсем нет! Ничего подобного. – Он поднял обе руки, как бы защищаясь от такого предположения. Потом он вкрадчиво спросил: – Почему вы так решили?
– Мне сказали, – объяснил Маркхэм, – что она вымогала деньги от одного-двух своих поклонников.
Мэнникс изобразил на своем лице изумление.
– Ну и ну! Что вы говорите? Да может ли это быть? – Он хитро взглянул на прокурора. – Может, она Чарли Кливера шантажировала, а?
Маркхэм немедленно придрался к ответу.
– Почему вы называете Кливера?
Мэнникс опять помахал своей пухлой рукой, но на этот раз протестующе.
– Да так просто, понимаете. Просто подумал, что это мог быть он… Без всяких причин.
– Кливер когда-нибудь говорил вам, что его шантажируют?
– Кливер говорил мне? Ну, послушайте, мистер Маркхэм, с чего бы это Кливер стал говорить мне такие вещи? С чего бы?
– И вы никогда не говорили Кливеру, что Маргарет Оделл вас шантажировала?
– Конечно, нет, – Мэнникс засмеялся презрительным, но слишком деланным смехом. – Мне говорить Кливеру, что меня шантажируют? Ну, это было бы забавно.
– Тогда почему же вы только что назвали мне имя Кливера?
– Да просто так – я же вам сказал… Он знал Канарейку, но тут не было никакой тайны.
Маркхэм перешел к другому вопросу.
– Что вам известно об отношениях мисс Оделл с доктором Амбруазом Линдквистом?
На этот раз Мэнникс был действительно озадачен.
– Никогда не слыхал о таком – никогда. У нее не было такого знакомого, когда я у нее бывал.
– Кого она еще хорошо знала, кроме Кливера?
Мэнникс задумчиво покачал головой.
– Ну, этого я не могу сказать, просто не могу. Видел ее то с тем, то с другим, все ее так видели, но кто они такие, я не знаю, совершенно не знаю.
– Слыхали когда-нибудь про Тони Скила?
Маркхэм быстро выпрямился и перехватил взгляд собеседника. Еще раз Мэнникс заколебался, и его глаза блеснули в нерешительности.
– Вот теперь, когда вы спрашиваете, мне кажется, я слыхал про такого. Но, понимаете, поклясться в этом я бы не мог… Почему вы думаете, что я про него слышал?
Маркхэм пропустил этот вопрос мимо ушей.
– Вы не припоминаете никого, кто недолюбливал мисс Оделл или имел причины бояться ее?
Мэнникс продолжал утверждать, что никогда ни о ком ничего не знал; и, задав ему еще несколько вопросов, на которые получил отрицательные ответы, Маркхэм отпустил его.
– Неплохо, Маркхэм, а? – Ванс, кажется, остался доволен беседой. – Интересно, почему он так немногословен? Не очень-то приятный джентльмен этот Мэнникс. Он был так осторожен, о, так осторожен…
– Во всяком случае, он сумел быть настолько осторожным, чтобы ничего нам не сказать, – мрачно заметил Маркхэм.
– Ну, знаете, я бы этого не стал утверждать. – Ванс откинулся в кресле и закурил. – То тут, то там виднелись проблески света. Наш любезный меховщик отрицал, что его шантажировали – это явная неправда – и пытался утверждать, что они с прекрасной Маргарет стонали, расставаясь, как два голубка. Чепуха!… А потом упоминание о Кливере. Это не было случайностью, нет – Братец Мэнникс и случайно вылетевшее словечко находятся на разных полюсах земли. У него были свои причины на то, чтобы впутать сюда Кливера. Почему Кливера? Да, это секрет Полишинеля. Пути этих двух кавалеров все время пересекаются. Тут, по крайней мере, Мэнникс неумышленно помог нам… Далее, нам ясно, что он не знает нашего элегантного врачевателя душ с ушами сатира. Но, с другой стороны, знает о существовании мистера Скила и предпочитает отрицать знакомство с ним. Масса сведений. Но что с ними делать?
– Не знаю, – ответил Маркхэм.
После этого мы отправились завтракать.
ГЛАВА 14
ВАНС ИЗЛАГАЕТ СВОИ ТЕОРИИ
(среда, 12 сентября, вечер)
После завтрака мы с Вансом не вернулись в прокуратуру, потому что Маркхэму надо было заняться делами, но похоже, что в деле Оделл все равно не выяснится ничего нового, пока сержант Хэс не закончит наведения справок насчет Кливера и доктора Линдквиста. У Ванса были билеты на «Мадам Сан Жен», и в два часа мы уже сидели в Метрополитен-опере. Хотя спектакль шел превосходно, Ванс был слишком рассеян, чтобы наслаждаться им; после оперы он приказал шоферу ехать в Стюйвезент-Клуб. Это было уже слишком для Ванса. Я знал, что он был приглашен на чай, и что собирался заехать пообедать в Лонг-Вью; и тот факт, что он пренебрег своими светскими обязанностями ради того, чтобы быть вместе с Маркхэмом, показывал, насколько завладела им загадка убийства.
Вскоре после шести в клубе появился Маркхэм, усталый и озабоченный. Во время обеда о делах совершенно не говорили, лишь Маркхэм рассеянно заметил, что Хэс уже приготовил доклад о Кливере, докторе Линдквисте и Мэнниксе. Было ясно, что сразу же после завтрака он позвонил сержанту и приказал прибавить к двум именам, данным для выяснения, имя Мэнникса… Пока мы не устроились в любимом уголке в диванной, разговор об убийстве не начинался. Но, усевшись там, мы начали обсуждение, немногословное и одностороннее, явившееся началом совершенно нового направления в расследовании – направления, которое, в конце концов, привело нас к убийце.
Маркхэм утомленно откинулся в кресле. На нем начало сказываться напряжение бесплодных усилий последних двух дней. У него были усталые глаза, а в складках у рта залегло выражение мрачного упорства. Он закурил и несколько раз глубоко затянулся.
– Проклятые газеты, – проворчал он. – Почему они не дают прокуратуре вести свои дела так, как ей хочется? Вы видели сегодняшние газеты? Они все вопят об убийстве. Можно подумать, что убийца спрятан у меня в рукаве.
– Вы забываете, дружище, что мы испытываем на себе, – усмехнулся Ванс, – благотворное и возвышающее влияние демократии, которая предоставляет каждому привилегию изо всех сил критиковать ближнего.
Маркхэм возмущенно фыркнул.
– Я не жалуюсь на критику. Меня раздражает воспаленное воображение этих сообразительных юных корреспондентов. Они превращают жалкое убийство в эффектную мелодраму в духе Борджиа, с неукротимыми страданиями, таинственностью и всей этой мишурой средневековых романов. В то время, когда каждому школьнику ясно, что это обыкновенное убийство с ограблением, которые каждый день происходят в стране.
Ванс перестал закуривать сигарету и приподнял брови. Повернувшись к Маркхэму, он взглянул на него с недоверием.
– Вот это да! Вы хотите убедить меня, что сами верите в то, что сообщили для печати?
Маркхэм с удивлением поднял на него глаза.
– Конечно!
Ванс лениво улыбнулся.
– Я думал, что ваша речь, обращенная к репортерам, была рассчитана на то, чтобы успокоить и обмануть настоящего преступника и расчистить себе поле деятельности.
Маркхэм пристально посмотрел на него.
– Послушайте-ка, Ванс, к чему вы клоните?
– Да ни к чему, старина, – добродушно успокоил его Ванс. – Я, правда, знал, что Хэс непоколебимо уверен в виновности Скила, но никогда не мог подумать, что вы считаете это преступление делом рук профессионального взломщика. Я допустил дурацкую мысль, что вы отпустили Скила на свободу, надеясь по его следам выйти к настоящему преступнику. Я даже предположил, что вы обманываете доверчивого сержанта, притворяясь, что верите в его глупейшие домыслы.
– Ага, понимаю. Вы все еще цепляетесь за свою немыслимую теорию! Пара злодеев притаилась в разных шкафах или еще что-нибудь в этом роде. – Маркхэм даже не пытался скрыть сарказм. – Мудрая мысль – настолько более блестящая, чем идея Хэса.
– Я знаю, что она не глупее, чем теория вашего одинокого каторжника.
– А почему, скажите, ради бога, – настаивал Маркхэм, – почему вы находите мысль об одиноком каторжнике нелепой?
– По той простой причине, что это не было преступлением, совершенным профессиональным вором, а было намеренно приготовленным убийством, и тот человек, который его совершил, провел не одну неделю, подготавливаясь к нему.
Маркхэм откинулся в кресле и от души захохотал.
– Ванс, вы пролили единственный луч света на это мрачное, удручающее дело. Без вас оно бы пропало.
Ванс поклонился с шутливой покорностью.
– Я счастлив внести в эту удручающую обстановку хоть какое-то облегчение.
Наступило краткое молчание. Затем Маркхэм спросил.
– А что, ваше поразительное заключение о высокой интеллектуальности убийцы Оделл основано на новом и оригинальном психологическом методе? – В его голосе явно звучала насмешка.
– Я пришел к этому заключению, – мягко пояснил Ванс, – при помощи такого же логического процесса, который помог мне установить виновность убийцы Олвина Бенсона.
Маркхэм улыбнулся.
– Не думайте, что я настолько неблагодарен, чтобы преуменьшить вашу роль в том деле. Но боюсь, что на этот раз вы позволили вашим теориям сбить себя с толку. Этот случай представляет из себя то, что полиция называет «явно-тайным» делом.
– Гораздо более тайным, чем явным, – сухо дополнил Ванс. – И вы, и полиция будете в грустном положении бездейственного ожидания, пока ваша подозреваемая жертва не проболтается о чем-нибудь.
– Я согласен, что положение трудное, – угрюмо признал Маркхэм. – Но даже если это так, я все же не считаю возможным применить к нему ваши психологические методы. Вся беда в том, что тут все слишком ясно. Нам сейчас нужны не теории, а улики. Если бы не постоянные романтические измышления газетчиков, интерес к этому случаю давно бы угас.
– Маркхэм, – тихо, но с неожиданной серьезностью сказал Ванс, – если вы действительно так думаете, вам лучше сразу оставить это дело. Вы все равно обречены на неудачу. Вам кажется, что тут все ясно – обычное преступление. Так позвольте мне сказать вам, что это преступление изощренное, умное, невероятно утонченное. Поверьте мне, его совершил не обычный преступник. Его совершил человек высокого интеллекта и поразительной изобретательности.
Уверенный голос Ванса звучал очень убедительно, и Маркхэм, отказавшись от желания посмеяться, принял вид снисходительной иронии.
– Но объясните же мне, – сказал он, – в результате какого загадочного умственного процесса вы пришли к такому фантастическому выводу?
– С удовольствием, – Ванс несколько раз затянулся сигаретой и лениво посмотрел вслед завиткам дыма, подымавшимся к потолку. – Понимаете, – начал он, по привычке растягивая слова, – в каждой подлинно творческой работе должно быть то, что критики называют энтузиазм и желание работать, а также свобода творческой мысли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Толстые губы Мэнникса раздвинулись в улыбке, которую он старался сделать как можно добродушнее.
– Конечно, я знал Канарейку, но это было давно, понимаете? – Он вздохнул. – Роскошная была девочка, высокого класса. Умела хорошо одеться и хорошо выглядеть. Чертовски жалко, что ее уже нет на сцене. Но только… – Он помахал рукой, – я не видел ее больше года… ну, вы понимаете, что я имею в виду.
Мэнникс был явно настороже и не спускал своих глаз-бусинок с лица прокурора.
– Может быть, вы с ней поссорились? – безразлично спросил Маркхэм.
– Ну, я бы не сказал, что поссорились. Нет. – Мэнникс замолчал, подыскивая нужное слово. – Можно сказать, что расторгли соглашение – устали от него и решили разойтись без всяких ссор. На прощание я ей сказал, что если ей понадобится друг, то она знает, где меня найти.
– Очень великодушно с вашей стороны, – сказал Маркхэм. – И вы больше не возобновляли своей дружбы?
– Нет, нет, никогда. Даже не помню, когда разговаривал с ней в последний раз.
– Ввиду того, что мне удалось выяснить, мистер Мэнникс, – Маркхэм говорил с сожалением, – я вынужден задать вам один вопрос сугубо личного характера. Она никогда не пыталась вас шантажировать?
Мэнникс заколебался, и его маленькие глазки еще больше прищурились, он что-то быстро соображал.
– Конечно, нет! – воскликнул он с пафосом. – Совсем нет! Ничего подобного. – Он поднял обе руки, как бы защищаясь от такого предположения. Потом он вкрадчиво спросил: – Почему вы так решили?
– Мне сказали, – объяснил Маркхэм, – что она вымогала деньги от одного-двух своих поклонников.
Мэнникс изобразил на своем лице изумление.
– Ну и ну! Что вы говорите? Да может ли это быть? – Он хитро взглянул на прокурора. – Может, она Чарли Кливера шантажировала, а?
Маркхэм немедленно придрался к ответу.
– Почему вы называете Кливера?
Мэнникс опять помахал своей пухлой рукой, но на этот раз протестующе.
– Да так просто, понимаете. Просто подумал, что это мог быть он… Без всяких причин.
– Кливер когда-нибудь говорил вам, что его шантажируют?
– Кливер говорил мне? Ну, послушайте, мистер Маркхэм, с чего бы это Кливер стал говорить мне такие вещи? С чего бы?
– И вы никогда не говорили Кливеру, что Маргарет Оделл вас шантажировала?
– Конечно, нет, – Мэнникс засмеялся презрительным, но слишком деланным смехом. – Мне говорить Кливеру, что меня шантажируют? Ну, это было бы забавно.
– Тогда почему же вы только что назвали мне имя Кливера?
– Да просто так – я же вам сказал… Он знал Канарейку, но тут не было никакой тайны.
Маркхэм перешел к другому вопросу.
– Что вам известно об отношениях мисс Оделл с доктором Амбруазом Линдквистом?
На этот раз Мэнникс был действительно озадачен.
– Никогда не слыхал о таком – никогда. У нее не было такого знакомого, когда я у нее бывал.
– Кого она еще хорошо знала, кроме Кливера?
Мэнникс задумчиво покачал головой.
– Ну, этого я не могу сказать, просто не могу. Видел ее то с тем, то с другим, все ее так видели, но кто они такие, я не знаю, совершенно не знаю.
– Слыхали когда-нибудь про Тони Скила?
Маркхэм быстро выпрямился и перехватил взгляд собеседника. Еще раз Мэнникс заколебался, и его глаза блеснули в нерешительности.
– Вот теперь, когда вы спрашиваете, мне кажется, я слыхал про такого. Но, понимаете, поклясться в этом я бы не мог… Почему вы думаете, что я про него слышал?
Маркхэм пропустил этот вопрос мимо ушей.
– Вы не припоминаете никого, кто недолюбливал мисс Оделл или имел причины бояться ее?
Мэнникс продолжал утверждать, что никогда ни о ком ничего не знал; и, задав ему еще несколько вопросов, на которые получил отрицательные ответы, Маркхэм отпустил его.
– Неплохо, Маркхэм, а? – Ванс, кажется, остался доволен беседой. – Интересно, почему он так немногословен? Не очень-то приятный джентльмен этот Мэнникс. Он был так осторожен, о, так осторожен…
– Во всяком случае, он сумел быть настолько осторожным, чтобы ничего нам не сказать, – мрачно заметил Маркхэм.
– Ну, знаете, я бы этого не стал утверждать. – Ванс откинулся в кресле и закурил. – То тут, то там виднелись проблески света. Наш любезный меховщик отрицал, что его шантажировали – это явная неправда – и пытался утверждать, что они с прекрасной Маргарет стонали, расставаясь, как два голубка. Чепуха!… А потом упоминание о Кливере. Это не было случайностью, нет – Братец Мэнникс и случайно вылетевшее словечко находятся на разных полюсах земли. У него были свои причины на то, чтобы впутать сюда Кливера. Почему Кливера? Да, это секрет Полишинеля. Пути этих двух кавалеров все время пересекаются. Тут, по крайней мере, Мэнникс неумышленно помог нам… Далее, нам ясно, что он не знает нашего элегантного врачевателя душ с ушами сатира. Но, с другой стороны, знает о существовании мистера Скила и предпочитает отрицать знакомство с ним. Масса сведений. Но что с ними делать?
– Не знаю, – ответил Маркхэм.
После этого мы отправились завтракать.
ГЛАВА 14
ВАНС ИЗЛАГАЕТ СВОИ ТЕОРИИ
(среда, 12 сентября, вечер)
После завтрака мы с Вансом не вернулись в прокуратуру, потому что Маркхэму надо было заняться делами, но похоже, что в деле Оделл все равно не выяснится ничего нового, пока сержант Хэс не закончит наведения справок насчет Кливера и доктора Линдквиста. У Ванса были билеты на «Мадам Сан Жен», и в два часа мы уже сидели в Метрополитен-опере. Хотя спектакль шел превосходно, Ванс был слишком рассеян, чтобы наслаждаться им; после оперы он приказал шоферу ехать в Стюйвезент-Клуб. Это было уже слишком для Ванса. Я знал, что он был приглашен на чай, и что собирался заехать пообедать в Лонг-Вью; и тот факт, что он пренебрег своими светскими обязанностями ради того, чтобы быть вместе с Маркхэмом, показывал, насколько завладела им загадка убийства.
Вскоре после шести в клубе появился Маркхэм, усталый и озабоченный. Во время обеда о делах совершенно не говорили, лишь Маркхэм рассеянно заметил, что Хэс уже приготовил доклад о Кливере, докторе Линдквисте и Мэнниксе. Было ясно, что сразу же после завтрака он позвонил сержанту и приказал прибавить к двум именам, данным для выяснения, имя Мэнникса… Пока мы не устроились в любимом уголке в диванной, разговор об убийстве не начинался. Но, усевшись там, мы начали обсуждение, немногословное и одностороннее, явившееся началом совершенно нового направления в расследовании – направления, которое, в конце концов, привело нас к убийце.
Маркхэм утомленно откинулся в кресле. На нем начало сказываться напряжение бесплодных усилий последних двух дней. У него были усталые глаза, а в складках у рта залегло выражение мрачного упорства. Он закурил и несколько раз глубоко затянулся.
– Проклятые газеты, – проворчал он. – Почему они не дают прокуратуре вести свои дела так, как ей хочется? Вы видели сегодняшние газеты? Они все вопят об убийстве. Можно подумать, что убийца спрятан у меня в рукаве.
– Вы забываете, дружище, что мы испытываем на себе, – усмехнулся Ванс, – благотворное и возвышающее влияние демократии, которая предоставляет каждому привилегию изо всех сил критиковать ближнего.
Маркхэм возмущенно фыркнул.
– Я не жалуюсь на критику. Меня раздражает воспаленное воображение этих сообразительных юных корреспондентов. Они превращают жалкое убийство в эффектную мелодраму в духе Борджиа, с неукротимыми страданиями, таинственностью и всей этой мишурой средневековых романов. В то время, когда каждому школьнику ясно, что это обыкновенное убийство с ограблением, которые каждый день происходят в стране.
Ванс перестал закуривать сигарету и приподнял брови. Повернувшись к Маркхэму, он взглянул на него с недоверием.
– Вот это да! Вы хотите убедить меня, что сами верите в то, что сообщили для печати?
Маркхэм с удивлением поднял на него глаза.
– Конечно!
Ванс лениво улыбнулся.
– Я думал, что ваша речь, обращенная к репортерам, была рассчитана на то, чтобы успокоить и обмануть настоящего преступника и расчистить себе поле деятельности.
Маркхэм пристально посмотрел на него.
– Послушайте-ка, Ванс, к чему вы клоните?
– Да ни к чему, старина, – добродушно успокоил его Ванс. – Я, правда, знал, что Хэс непоколебимо уверен в виновности Скила, но никогда не мог подумать, что вы считаете это преступление делом рук профессионального взломщика. Я допустил дурацкую мысль, что вы отпустили Скила на свободу, надеясь по его следам выйти к настоящему преступнику. Я даже предположил, что вы обманываете доверчивого сержанта, притворяясь, что верите в его глупейшие домыслы.
– Ага, понимаю. Вы все еще цепляетесь за свою немыслимую теорию! Пара злодеев притаилась в разных шкафах или еще что-нибудь в этом роде. – Маркхэм даже не пытался скрыть сарказм. – Мудрая мысль – настолько более блестящая, чем идея Хэса.
– Я знаю, что она не глупее, чем теория вашего одинокого каторжника.
– А почему, скажите, ради бога, – настаивал Маркхэм, – почему вы находите мысль об одиноком каторжнике нелепой?
– По той простой причине, что это не было преступлением, совершенным профессиональным вором, а было намеренно приготовленным убийством, и тот человек, который его совершил, провел не одну неделю, подготавливаясь к нему.
Маркхэм откинулся в кресле и от души захохотал.
– Ванс, вы пролили единственный луч света на это мрачное, удручающее дело. Без вас оно бы пропало.
Ванс поклонился с шутливой покорностью.
– Я счастлив внести в эту удручающую обстановку хоть какое-то облегчение.
Наступило краткое молчание. Затем Маркхэм спросил.
– А что, ваше поразительное заключение о высокой интеллектуальности убийцы Оделл основано на новом и оригинальном психологическом методе? – В его голосе явно звучала насмешка.
– Я пришел к этому заключению, – мягко пояснил Ванс, – при помощи такого же логического процесса, который помог мне установить виновность убийцы Олвина Бенсона.
Маркхэм улыбнулся.
– Не думайте, что я настолько неблагодарен, чтобы преуменьшить вашу роль в том деле. Но боюсь, что на этот раз вы позволили вашим теориям сбить себя с толку. Этот случай представляет из себя то, что полиция называет «явно-тайным» делом.
– Гораздо более тайным, чем явным, – сухо дополнил Ванс. – И вы, и полиция будете в грустном положении бездейственного ожидания, пока ваша подозреваемая жертва не проболтается о чем-нибудь.
– Я согласен, что положение трудное, – угрюмо признал Маркхэм. – Но даже если это так, я все же не считаю возможным применить к нему ваши психологические методы. Вся беда в том, что тут все слишком ясно. Нам сейчас нужны не теории, а улики. Если бы не постоянные романтические измышления газетчиков, интерес к этому случаю давно бы угас.
– Маркхэм, – тихо, но с неожиданной серьезностью сказал Ванс, – если вы действительно так думаете, вам лучше сразу оставить это дело. Вы все равно обречены на неудачу. Вам кажется, что тут все ясно – обычное преступление. Так позвольте мне сказать вам, что это преступление изощренное, умное, невероятно утонченное. Поверьте мне, его совершил не обычный преступник. Его совершил человек высокого интеллекта и поразительной изобретательности.
Уверенный голос Ванса звучал очень убедительно, и Маркхэм, отказавшись от желания посмеяться, принял вид снисходительной иронии.
– Но объясните же мне, – сказал он, – в результате какого загадочного умственного процесса вы пришли к такому фантастическому выводу?
– С удовольствием, – Ванс несколько раз затянулся сигаретой и лениво посмотрел вслед завиткам дыма, подымавшимся к потолку. – Понимаете, – начал он, по привычке растягивая слова, – в каждой подлинно творческой работе должно быть то, что критики называют энтузиазм и желание работать, а также свобода творческой мысли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38