У телевизионщиков рабочий день ненормированный. Приползают домой небось около полуночи.
Им повезло. Соседка из одиннадцатой квартиры была дома. Молодая женщина лет двадцати пяти в черных шелковых брюках и блузке розового цвета с серебристыми разводами… Темные волосы были стянуты сзади в хвост и перехвачены черным бархатным бантом. Короткова сразу пригласила Губарева и Витьку в большую комнату и предложила кофе.
— Спасибо. Не откажемся, — сказал Губарев.
Через пару минут Арина Владимировна принесла им на узком серебряном подносе две чашки кофе и сахарницу.
— Не хотите с коньяком? Или с ромом?
— Нет. Спасибо.
— Дарят ром и коньяк пачками, просто девать некуда. Каждый чиновник или бизнесмен считает хорошим тоном почему-то дарить спиртное. А я его вообще не пью. Берешь интервью…
— Вы журналистка?
— Да.
— Где работаете? В газете?
— На телевидении. Ведущая программы «Экономика, народ и власть». Одновременно делаю репортажи для этой же программы. Работы хватает. Приползаю без ног. Да еще начальство вечно стоит над душой. То тема не очень актуальна, то интервью вышло слабым. Дают по башке при каждом удобном случае… У вас ко мне какое-то дело? — оборвала Арина Владимировна себя на полуслове.
— Да. Убита ваша соседка из квартиры девять. Анжела Викентьева.
Глаза Арины Владимировны расширились.
— Я ничего об этом не знаю. Когда? Как?
— Второго августа. Убили ножом. А потом изуродовали лицо. Убили примерно в девять часов вечера.
— Какой ужас! Я когда-то начинала корреспондентом в программе «Криминальная столица». Бегала в поисках сюжета с утра до ночи. Покажешь труп крупным планом, а начальство: «Не нагнетайте обстановку, не заливайте экран кровью». Как я его заливаю? Что, я должна труп ретушировать и вуальку на лицо накидывать? Чушь собачья.
Витька слегка кашлянул. Губарев повернул к нему голову и увидел, что он с трудом удерживается от смеха.
— Куда же деваться от профессиональных проблем и от начальства? — Вопрос Губарева повис в воздухе.
— Если бы начальство было компетентным — на телевидении было бы меньше проблем…
— Естественно! — Губарев решил, что надо повернуть разговор в нужное русло, а то они уклонились от непосредственной темы беседы. — Значит, об убийстве вы ничего не знаете?
— Нет. Надо же, как странно! Так бы я успела Таньке Морозовой из «Криминальной хроники» позвонить. Репортаж бы состряпала. Быстренько. Девочка она толковая. Способная. — Слова выскакивали, как из пулемета. Чувствовалось, что профессиональная тема — ее конек, с которого она слазить не собиралась. Есть такие люди, которых хлебом не корми, дай поговорить о работе. — Что явилось причиной убийства? Наркотики, секс, деньги, личные проблемы?
— Пока идет следствие.
— Понятно, понятно, тайна следствия. Ничем не могу вам помочь — не в курсе случившегося.
— Ас убитой вы сталкивались? — И Губарев показал фотографию Анжелы.
— Симпатичная девушка. Нет. Губарев тяжело вздохнул.
— Точно?
— Точно. У меня профессиональная память на лица. Я так поздно прихожу. Иногда в час ночи, два. Сегодня просто пораньше отпустили. У начальства день рождения. Я побыла немного и ушла домой.
В коридоре Губарев сказал шепотом:
— Телевизионщики как чокнутые на своей работе. Ни о чем больше ни говорить, ни думать не могут. На уме только работа, работа…
— Говорят, телевидение, как наркотик, засасывает.
— Оно и видно, что некоторых засосало. Безвозвратно. Все как кроты в своей работе. Ничего не видят, что творится вокруг, ничего не слышат… — проворчал Губарев. — Остается надежда на «гангстера». Вдруг он сообщит что-то полезное.
Но в квартире восемь дверь им никто не открыл.
«Гангстера» они застали только на следующий день. Губарев заранее договорился с Маркеловой, что, как только тот поднимется к своей девице, охранница сразу свяжется с ними. И они подъедут. Можно было, конечно, сначала побеседовать с девушкой, но тогда бы она предупредила Сапрыкина. Их надо было «взять» вдвоем. Врасплох.
Зрелище это было весьма жалкое. Сапрыкин перепугался до смерти. Он что-то жалко лепетал о том, что ни в чем не виноват. И ни в чем не замешан. Но невооруженным глазом было видно, что он до печеночных колик боится огласки. И готов пойти на все, чтобы ее избежать.
Девица сидела в кресле, курила длинную тонкую сигару и насмешливо смотрела на своего любовника. Ситуация ее явно забавляла. Губарев вспомнил, что Маркелова говорила о ней как о наглой особе, которая надолго здесь не задержится. Губарев посмотрел на девушку внимательно. Исходя из своего опыта, он мог ставить сто против одного, что никуда ее отсюда не попрут. А если и попрут, то она тут же найдет себе другого спонсора. Внешность у нее была ничего особенного: светлые волосы-сосульки, чуть крупноватый нос, тонкие губы, едва тронутые розовой помадой. Но вот глаза… Глаза были хитрющими-хитрющими. Они сигналили о том, что голыми руками ее не возьмешь, что она уже многое в своей жизни повидала. И драться за свой кусок хлеба будет насмерть. До последнего.
— Что? Кого убили? Мы ничего не знаем, правда, Светочка? — растерянно повторял Сапрыкин.
Девица молчала. Дым красиво вился колечками. И сигару она держала красиво. Не дура, отметил про себя Губарев, понимает, как мужиков соблазнять надо.
— Я надеюсь, что все вышесказанное не выйдет за пределы этого помещения… — говорил мужчина, дергая себя за воротник рубашки.
Сначала он возмущался и не хотел называть свое имя и место работы, потом сник и потухшим голосом пролепетал:
— Николаев Валентин Семенович, депутат Гордумы, — икнул он. — Но я… здесь недавно.
— Это нас не касается. Нас интересует другое. Убийство, которое произошло в квартире напротив. Второго августа. Примерно в девять вечера.
— Я ничего не знаю.
Губарев достал фотографию Анжелы и показал депутату.
— Вы видели эту девушку, сталкивались с ней?
— Не видел, не сталкивался. Ничего не знаю.
— А вы? — обратился к девице Губарев.
— Светлана Вячеславовна, — отрекомендовалась она.
— А вы, Светлана Вячеславовна, что можете сказать по этому поводу?
Девица встала, изящным жестом затушила сигарету в пепельнице. При этом белый халат, в который она была одета, слегка распахнулся и мелькнули худые острые коленки.
Девица подошла к Губареву и взяла фотографию. С минуту-другую она вглядывалась в изображение:
— Я видела ее несколько раз.
— Да? — воспрял Губарев. — Где? Когда? При каких обстоятельствах?
Светлана Вячеславовна смотрела не на него, а мимо, как бы что-то вспоминая. Потом она словно очнулась и перевела взгляд на Губарева.
— Здесь, в доме, — сказала она несколько удивленно. — А где же еще?
— Как давно?
— Видела, как она выходила из дома и приходила. Пару раз столкнулась на лестнице.
— Вы часто бываете на улице?
— Я люблю сидеть на балконе. И мне оттуда все видно.
Губарев вспомнил слова Маркеловой о том, что «нахалка» все время безвылазно сидела дома. Похоже, что Светлана Вячеславовна говорила правду.
— Вы видели ее одну?
— Нет. С молодым человеком. Худым, темноволосым.
Русланом, понял Губарев. Бойфрендом.
— А что еще вы можете сказать об Анжеле?
— Ничего. — Девица замолчала и вернула фотографию Губареву. — Но в день убийства произошел один случай. Правда, наверное, к убийству он никакого отношения не имеет.
— Нас интересуют все подробности и детали, — сказал Губарев. — Все может оказаться важным и полезным для расследования.
— Я поднималась по лестнице, а когда вошла в холл, увидела, что дверь ее квартиры как-то быстро захлопнулась и раздался какой-то возглас или крик. Я не поняла.
— В какое это было время?
— Время? — Она задумалась. — Кажется, это было в начале десятого или позже. Точно сказать не могу.
— И больше вы ничего не видели и не слышали? Она покачала головой.
— Нет.
«Это был убийца!» Губарев взглянул на Витьку и прочитал в его глазах ту же самую мысль.
— Жаль!
Губарев посмотрел на Светлану Вячеславовну. Она — на него. Бывает так, что непонятно почему возникает к человеку труднообъяснимая симпатия. Вроде бы и человек-то дрянь, и в моральном плане далек от совершенства. А симпатизируешь ему. И ничем не можешь это объяснить. Как ни пытайся.
Такие примерно чувства он испытывал к стоявшей перед ним девице. Чем-то она ему нравилась. Может быть, хваткой или умением лавировать в трудных ситуациях?
— У меня к вам есть еще один вопрос, — сказал Губарев. — Как бы вы охарактеризовали Анжелу? — Он решил спросить об этом Светлану Вячеславовну, потому что интуитивно понял: ее оценка будет безошибочна и точна. Людей она видит насквозь. Этого у нее не отнимешь. — о ней говорят как о взбалмошной и капризной девице, которая вела себя, как хотела.
— Взбалмошная? — переспросила Светлана Вячеславовна. — Вела себя, как хотела? Мне кажется, она ничего не делала просто так. Не подумав. Не рассчитав.
— Почему вы так решили?
— Взгляд. — Светлана Вячеславовна сделала плавный жест. — И еще нечто такое, что трудно описать, но что хорошо чувствуется.
— Спасибо, — сказал Губарев. — Вы нам очень помогли.
— Пожалуйста, — пожала плечами Светлана Вячеславовна.
— Я могу надеяться, — подал голос депутат, — что мое присутствие здесь не будет разглашено?
Губарев посмотрел на этого червяка. Он и одевался-то, как гангстер — шляпа, надвинутая на лоб, темные очки, — потому что смертельно боялся, что его узнают. Шкодить дядя не боится, усмехнулся майор, а как дело касается огласки, так дрожит, как заяц.
— Если этого не потребуют интересы следствия, то о вас никто не узнает. До свидания, — обратился Губарев к Светлане Вячеславовне.
— До свидания, — ответила она, и легкая усмешка скользнула по ее губам.
Глава 10
Я не знала, как выбрать удобный момент для разговора с матерью. Она всегда находилась в состоянии погруженности в себя и плохо реагировала на внешний мир. Только при упоминании Ники ее охватывало беспокойство и волнение. На все остальное ей было глубоко наплевать. Мне нужно было узнать все о том отрезке времени, когда мать лежала в роддоме. Тот факт, что там же рожала Наталья Родионовна, по моему мнению, не могло быть простым совпадением. За этим что-то стояло. Но что? Это и предстояло мне выяснить. Догадка казалась мне близкой и очевидной. Ника и Анжела — родные сестры. Их перепутали. Случайно. Но кто их мать?
Но в один из вечеров мне повезло. Отец куда-то ушел, Ники не было. Мы находились в квартире одни. Я и моя мать. Я понимала, что больше такой возможности может и не представиться и я должна использовать этот шанс. Мать готовила на кухне, я была в нашей с Никой комнате. Я. стояла около зеркала, смотрела на свое отражение и пыталась внушить себе уверенность. Но мои попытки были тщетны. На меня смотрела девушка с испуганным взглядом и бледным лицом. Отчего же я так нервничала? Предчувствовала, что узнаю нечто, что полностью перевернет мою жизнь? Наконец я решилась. Заглянула на кухню. Как всегда, мать не обратила на меня никакого внимания. Но я даже не обиделась. У меня была другая цель…
— Привет, мам. — Я старалась, чтобы мой голос звучал как можно приветливей и радостней.
— Привет! Мы уже здоровались, — немного удивленно сказала мать.
— Я и не заметила. Ну ничего. — И я нервно хихикнула. Я чувствовала, как выдержка изменяет мне.
Мать ничего не ответила. Она продолжала жарить на сковороде котлеты. Затем выключила горелку, накрыла сковородку крышкой и села на табурет напротив меня, погруженная в свои мысли.
— У меня где-то коробка конфет есть. Твоих любимых. Шоколадных. Будешь? — И не дожидаясь ответа, я пулей вылетела из кухни. В комнате я достала коробку из ящика письменного стола и вернулась на кухню. — Вот они. — Я протянула матери коробку.
— Спасибо.
— Чаю налить?
— Налей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Им повезло. Соседка из одиннадцатой квартиры была дома. Молодая женщина лет двадцати пяти в черных шелковых брюках и блузке розового цвета с серебристыми разводами… Темные волосы были стянуты сзади в хвост и перехвачены черным бархатным бантом. Короткова сразу пригласила Губарева и Витьку в большую комнату и предложила кофе.
— Спасибо. Не откажемся, — сказал Губарев.
Через пару минут Арина Владимировна принесла им на узком серебряном подносе две чашки кофе и сахарницу.
— Не хотите с коньяком? Или с ромом?
— Нет. Спасибо.
— Дарят ром и коньяк пачками, просто девать некуда. Каждый чиновник или бизнесмен считает хорошим тоном почему-то дарить спиртное. А я его вообще не пью. Берешь интервью…
— Вы журналистка?
— Да.
— Где работаете? В газете?
— На телевидении. Ведущая программы «Экономика, народ и власть». Одновременно делаю репортажи для этой же программы. Работы хватает. Приползаю без ног. Да еще начальство вечно стоит над душой. То тема не очень актуальна, то интервью вышло слабым. Дают по башке при каждом удобном случае… У вас ко мне какое-то дело? — оборвала Арина Владимировна себя на полуслове.
— Да. Убита ваша соседка из квартиры девять. Анжела Викентьева.
Глаза Арины Владимировны расширились.
— Я ничего об этом не знаю. Когда? Как?
— Второго августа. Убили ножом. А потом изуродовали лицо. Убили примерно в девять часов вечера.
— Какой ужас! Я когда-то начинала корреспондентом в программе «Криминальная столица». Бегала в поисках сюжета с утра до ночи. Покажешь труп крупным планом, а начальство: «Не нагнетайте обстановку, не заливайте экран кровью». Как я его заливаю? Что, я должна труп ретушировать и вуальку на лицо накидывать? Чушь собачья.
Витька слегка кашлянул. Губарев повернул к нему голову и увидел, что он с трудом удерживается от смеха.
— Куда же деваться от профессиональных проблем и от начальства? — Вопрос Губарева повис в воздухе.
— Если бы начальство было компетентным — на телевидении было бы меньше проблем…
— Естественно! — Губарев решил, что надо повернуть разговор в нужное русло, а то они уклонились от непосредственной темы беседы. — Значит, об убийстве вы ничего не знаете?
— Нет. Надо же, как странно! Так бы я успела Таньке Морозовой из «Криминальной хроники» позвонить. Репортаж бы состряпала. Быстренько. Девочка она толковая. Способная. — Слова выскакивали, как из пулемета. Чувствовалось, что профессиональная тема — ее конек, с которого она слазить не собиралась. Есть такие люди, которых хлебом не корми, дай поговорить о работе. — Что явилось причиной убийства? Наркотики, секс, деньги, личные проблемы?
— Пока идет следствие.
— Понятно, понятно, тайна следствия. Ничем не могу вам помочь — не в курсе случившегося.
— Ас убитой вы сталкивались? — И Губарев показал фотографию Анжелы.
— Симпатичная девушка. Нет. Губарев тяжело вздохнул.
— Точно?
— Точно. У меня профессиональная память на лица. Я так поздно прихожу. Иногда в час ночи, два. Сегодня просто пораньше отпустили. У начальства день рождения. Я побыла немного и ушла домой.
В коридоре Губарев сказал шепотом:
— Телевизионщики как чокнутые на своей работе. Ни о чем больше ни говорить, ни думать не могут. На уме только работа, работа…
— Говорят, телевидение, как наркотик, засасывает.
— Оно и видно, что некоторых засосало. Безвозвратно. Все как кроты в своей работе. Ничего не видят, что творится вокруг, ничего не слышат… — проворчал Губарев. — Остается надежда на «гангстера». Вдруг он сообщит что-то полезное.
Но в квартире восемь дверь им никто не открыл.
«Гангстера» они застали только на следующий день. Губарев заранее договорился с Маркеловой, что, как только тот поднимется к своей девице, охранница сразу свяжется с ними. И они подъедут. Можно было, конечно, сначала побеседовать с девушкой, но тогда бы она предупредила Сапрыкина. Их надо было «взять» вдвоем. Врасплох.
Зрелище это было весьма жалкое. Сапрыкин перепугался до смерти. Он что-то жалко лепетал о том, что ни в чем не виноват. И ни в чем не замешан. Но невооруженным глазом было видно, что он до печеночных колик боится огласки. И готов пойти на все, чтобы ее избежать.
Девица сидела в кресле, курила длинную тонкую сигару и насмешливо смотрела на своего любовника. Ситуация ее явно забавляла. Губарев вспомнил, что Маркелова говорила о ней как о наглой особе, которая надолго здесь не задержится. Губарев посмотрел на девушку внимательно. Исходя из своего опыта, он мог ставить сто против одного, что никуда ее отсюда не попрут. А если и попрут, то она тут же найдет себе другого спонсора. Внешность у нее была ничего особенного: светлые волосы-сосульки, чуть крупноватый нос, тонкие губы, едва тронутые розовой помадой. Но вот глаза… Глаза были хитрющими-хитрющими. Они сигналили о том, что голыми руками ее не возьмешь, что она уже многое в своей жизни повидала. И драться за свой кусок хлеба будет насмерть. До последнего.
— Что? Кого убили? Мы ничего не знаем, правда, Светочка? — растерянно повторял Сапрыкин.
Девица молчала. Дым красиво вился колечками. И сигару она держала красиво. Не дура, отметил про себя Губарев, понимает, как мужиков соблазнять надо.
— Я надеюсь, что все вышесказанное не выйдет за пределы этого помещения… — говорил мужчина, дергая себя за воротник рубашки.
Сначала он возмущался и не хотел называть свое имя и место работы, потом сник и потухшим голосом пролепетал:
— Николаев Валентин Семенович, депутат Гордумы, — икнул он. — Но я… здесь недавно.
— Это нас не касается. Нас интересует другое. Убийство, которое произошло в квартире напротив. Второго августа. Примерно в девять вечера.
— Я ничего не знаю.
Губарев достал фотографию Анжелы и показал депутату.
— Вы видели эту девушку, сталкивались с ней?
— Не видел, не сталкивался. Ничего не знаю.
— А вы? — обратился к девице Губарев.
— Светлана Вячеславовна, — отрекомендовалась она.
— А вы, Светлана Вячеславовна, что можете сказать по этому поводу?
Девица встала, изящным жестом затушила сигарету в пепельнице. При этом белый халат, в который она была одета, слегка распахнулся и мелькнули худые острые коленки.
Девица подошла к Губареву и взяла фотографию. С минуту-другую она вглядывалась в изображение:
— Я видела ее несколько раз.
— Да? — воспрял Губарев. — Где? Когда? При каких обстоятельствах?
Светлана Вячеславовна смотрела не на него, а мимо, как бы что-то вспоминая. Потом она словно очнулась и перевела взгляд на Губарева.
— Здесь, в доме, — сказала она несколько удивленно. — А где же еще?
— Как давно?
— Видела, как она выходила из дома и приходила. Пару раз столкнулась на лестнице.
— Вы часто бываете на улице?
— Я люблю сидеть на балконе. И мне оттуда все видно.
Губарев вспомнил слова Маркеловой о том, что «нахалка» все время безвылазно сидела дома. Похоже, что Светлана Вячеславовна говорила правду.
— Вы видели ее одну?
— Нет. С молодым человеком. Худым, темноволосым.
Русланом, понял Губарев. Бойфрендом.
— А что еще вы можете сказать об Анжеле?
— Ничего. — Девица замолчала и вернула фотографию Губареву. — Но в день убийства произошел один случай. Правда, наверное, к убийству он никакого отношения не имеет.
— Нас интересуют все подробности и детали, — сказал Губарев. — Все может оказаться важным и полезным для расследования.
— Я поднималась по лестнице, а когда вошла в холл, увидела, что дверь ее квартиры как-то быстро захлопнулась и раздался какой-то возглас или крик. Я не поняла.
— В какое это было время?
— Время? — Она задумалась. — Кажется, это было в начале десятого или позже. Точно сказать не могу.
— И больше вы ничего не видели и не слышали? Она покачала головой.
— Нет.
«Это был убийца!» Губарев взглянул на Витьку и прочитал в его глазах ту же самую мысль.
— Жаль!
Губарев посмотрел на Светлану Вячеславовну. Она — на него. Бывает так, что непонятно почему возникает к человеку труднообъяснимая симпатия. Вроде бы и человек-то дрянь, и в моральном плане далек от совершенства. А симпатизируешь ему. И ничем не можешь это объяснить. Как ни пытайся.
Такие примерно чувства он испытывал к стоявшей перед ним девице. Чем-то она ему нравилась. Может быть, хваткой или умением лавировать в трудных ситуациях?
— У меня к вам есть еще один вопрос, — сказал Губарев. — Как бы вы охарактеризовали Анжелу? — Он решил спросить об этом Светлану Вячеславовну, потому что интуитивно понял: ее оценка будет безошибочна и точна. Людей она видит насквозь. Этого у нее не отнимешь. — о ней говорят как о взбалмошной и капризной девице, которая вела себя, как хотела.
— Взбалмошная? — переспросила Светлана Вячеславовна. — Вела себя, как хотела? Мне кажется, она ничего не делала просто так. Не подумав. Не рассчитав.
— Почему вы так решили?
— Взгляд. — Светлана Вячеславовна сделала плавный жест. — И еще нечто такое, что трудно описать, но что хорошо чувствуется.
— Спасибо, — сказал Губарев. — Вы нам очень помогли.
— Пожалуйста, — пожала плечами Светлана Вячеславовна.
— Я могу надеяться, — подал голос депутат, — что мое присутствие здесь не будет разглашено?
Губарев посмотрел на этого червяка. Он и одевался-то, как гангстер — шляпа, надвинутая на лоб, темные очки, — потому что смертельно боялся, что его узнают. Шкодить дядя не боится, усмехнулся майор, а как дело касается огласки, так дрожит, как заяц.
— Если этого не потребуют интересы следствия, то о вас никто не узнает. До свидания, — обратился Губарев к Светлане Вячеславовне.
— До свидания, — ответила она, и легкая усмешка скользнула по ее губам.
Глава 10
Я не знала, как выбрать удобный момент для разговора с матерью. Она всегда находилась в состоянии погруженности в себя и плохо реагировала на внешний мир. Только при упоминании Ники ее охватывало беспокойство и волнение. На все остальное ей было глубоко наплевать. Мне нужно было узнать все о том отрезке времени, когда мать лежала в роддоме. Тот факт, что там же рожала Наталья Родионовна, по моему мнению, не могло быть простым совпадением. За этим что-то стояло. Но что? Это и предстояло мне выяснить. Догадка казалась мне близкой и очевидной. Ника и Анжела — родные сестры. Их перепутали. Случайно. Но кто их мать?
Но в один из вечеров мне повезло. Отец куда-то ушел, Ники не было. Мы находились в квартире одни. Я и моя мать. Я понимала, что больше такой возможности может и не представиться и я должна использовать этот шанс. Мать готовила на кухне, я была в нашей с Никой комнате. Я. стояла около зеркала, смотрела на свое отражение и пыталась внушить себе уверенность. Но мои попытки были тщетны. На меня смотрела девушка с испуганным взглядом и бледным лицом. Отчего же я так нервничала? Предчувствовала, что узнаю нечто, что полностью перевернет мою жизнь? Наконец я решилась. Заглянула на кухню. Как всегда, мать не обратила на меня никакого внимания. Но я даже не обиделась. У меня была другая цель…
— Привет, мам. — Я старалась, чтобы мой голос звучал как можно приветливей и радостней.
— Привет! Мы уже здоровались, — немного удивленно сказала мать.
— Я и не заметила. Ну ничего. — И я нервно хихикнула. Я чувствовала, как выдержка изменяет мне.
Мать ничего не ответила. Она продолжала жарить на сковороде котлеты. Затем выключила горелку, накрыла сковородку крышкой и села на табурет напротив меня, погруженная в свои мысли.
— У меня где-то коробка конфет есть. Твоих любимых. Шоколадных. Будешь? — И не дожидаясь ответа, я пулей вылетела из кухни. В комнате я достала коробку из ящика письменного стола и вернулась на кухню. — Вот они. — Я протянула матери коробку.
— Спасибо.
— Чаю налить?
— Налей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44