— Ой, какой чайник горячий, я чуть не обожглась!
— Аккуратней надо быть.
— Я стараюсь, мам. Понимаю, что мы с Никой иногда бываем свинками неблагодарными. Вы с отцом столько для нас сделали. А мы — грубим, не слушаемся. Но я исправлюсь, мам, честное слово, — тараторила я, наливая матери чай в высокий бежевый бокал с коричневыми полосками. — Ты хочешь, чтобы я исправилась?
— Неплохо бы.
— Я буду копить деньги на бытовую технику. Машина стиральная у нас уже есть. Теперь, может, кухонный комбайн приобрести, а, мам? Чтобы ты не так много времени проводила в кухне.
— А где же мне еще его проводить?
— Ну как где? Посиди на диване. Посмотри телевизор. Отдохни.
— А зачем? Я опешила.
— Ну… просто. Снять усталость. Мать пожала плечами.
— Мне все равно, — безучастным голосом сказала она.
Ты так много работала в молодости, что, наверное, надорвалась. Да и мы с Никой тебе нелегко достались. Шутка ли выносить двоих! Вы с папой думали об одном ребенке, а тут сразу — двое! Я представляю, как папаш… папа обрадовался.
И тут я увидела, как у матери задрожала рука И так сильно, что ей пришлось поставить бокал обратно на стол.
Я замерла. Но сделала вид, что ничего не заметила.
— Папа, наверное, тебя на руках носил… Глаза у матери расширились. Как у безумной.
Она сидела, уставившись в одну точку. А у меня по спине побежали мурашки.
— Когда люди живут в любви, рождение детей — всегда подарок, — продолжала я.
Мать перевела свой взгляд на меня.
— Зачем?
— Что зачем?
— Зачем ты говоришь об этом?
— А что тут такого? Я говорю о нас с Никой. Как тяжело мы тебе достались. И как вы были рады…
— Замолчи!
— Почему?
— Замолчи!
— Ладно, не буду. Но что я сказала не так?
— Не говори больше на эту тему… Никогда…
— Не буду…
Я понимала, что терплю сокрушительное фиаско. Что я стою перед запертой дверью, ключ от которой находится в руках у матери. Но она не собирается отдавать его мне. И здесь я иду ва-банк. Я подхожу к ней и обнимаю ее.
— Мамочка! Я же тебя люблю. И хочу, чтобы у нас в семье все было хорошо. Я тебя очень люблю. Я часто смотрю фотоальбом. Любуюсь тобой на фотографиях, где ты молодая и красивая. — Я чувствую, как напряжена моя мать. Как струна. — Какие у тебя были шикарные волосы, мамочка. — И я глажу ее по волосам. — Давай вместе посмотрим этот фотоальбом.
Мать находится в странном оцепенении. Я приношу фотоальбом и раскрываю его. Мне хочется разбудить ее память. Начать с фотографий, с воспоминаний о молодости, а потом плавно перевести разговор на нас с Никой. На роддом. На то время, когда она лежала там.
— Какая у тебя была фигурка, глаза, волосы. Вот повезло отцу. А он не всегда ценит тебя. — Мать не смотрит на фотографии, она смотрит куда-то сквозь них. Она ушла в себя. И я не знаю, как достучаться до нее. Но пробую. Снова и снова…
— А вот здесь нет никаких фотографий. Пустые дырки. Почему? Это отец вынул фотографии? Не захотел тебя видеть? Ты была здесь недостаточно хороша?
Мать молчит. Ее зубы выбивают мелкую дрожь.
— Нет. Это я.
Я наклоняюсь к ней близко-близко. Я слышу дыхание матери: взволнованное, учащенное.
— Ты вынула свои фотографии. Зачем?
— Так надо было.
— Почему?
— Я не могла на них смотреть. — Неожиданно мать закрывает лицо руками. — Не могла.
— Ты не нравилась самой себе?
— Нет. Это была не я.
— Отец? Ты вынула эти фотографии в момент вашей ссоры?
— Нет.
— А что? Что здесь было? — настойчиво спрашиваю я. Сказать по правде, меня всегда интересовали эти пустые глазницы фотоальбома. Но мать обычно уходила от моих вопросов или резко обрывала меня.
— Фотографии.
— Твои?
— Нет.
— Отца?
— Нет.
— Бабушки? — гадаю я.
— Нет.
— А кого?
— Одного человека. И тут меня осеняет догадка.
— Твоего… любимого?
Мне впервые в голову приходит мысль, что у матери была своя жизнь. До отца. До нас с Никой. У красивой девушки с большими серыми глазами было нечто, принадлежащее только ей. Меня охватывает любопытство, смешанное с горечью. Бедная мамочка, наверное, это была какая-нибудь красивая романтическая история. Она любила его, он — ее. Но потом они расстались, как говорится, под давлением обстоятельств. Или здесь было что-то другое. Но что?
— Вы любили друг друга?
— Да, — выдыхает мать. Ее вздох кажется мне громким трубным гласом. А может быть, это у меня так напряжены нервы?
— Как жаль!
— Да… — шепчет мать. И проводит рукой по лбу. — Очень жаль.
У меня перехватывает дыхание. Между нами наступила редкая минута откровения. Я снова обнимаю ее. Мне и вправду жаль мать. Какая сложная, непонятная, запутанная штука — жизнь! А финалы со счастливым концом — это для дешевых мелодрам.
— Вы расстались? — спрашиваю я.
Плечи матери вздрагивают. Она плачет. Я крепче прижимаю ее к себе.
— Нет. Он умер.
— Умер?
— Да. Погиб. Утонул. В море. У меня на глазах. — Слова вырываются из нее толчками.
— Какой кошмар! И сколько ему было лет?
— Двадцать два. — Она замолкает.
— Ты… переживала?
Мать плачет. Она захлебывается от рыданий. Я глажу ее по голове. Наверное, впервые за много лет мать дает волю слезам и оплакивает своего погибшего возлюбленного.
— Не надо… — говорю я. — Не надо…
— Мы так любили друг друга! Собирались пожениться. И эта нелепая смерть. Он поехал к родственнику. На неделю. Я с ним. И…
Теперь мне была понятна странная отрешенность матери, когда мы с Никой расспрашивали ее о молодости. Она погружалась в молчание и не отвечала на наши вопросы. Мы думали, что ей не хотелось вспоминать молодость из-за папеньки. Но оказалось, что все не так…
— Да… трагедия!
— Я думала, что умру… Он был таким высоким, красивым. У него были сильные руки…
— Как же ты это пережила? — Незаметно между нами устанавливается доверительный тон. Такого уже не было давно.
— Не знаю. Он ведь не сразу обратил на меня внимание. — И какое-то подобие улыбки трогает материнские губы. — Раньше он встречался с Нинкой. Но потом влюбился в меня.
— Какой Нинкой? Мать морщится.
— Ты ее не знаешь. Моя подружка. Закадычная. Она работала тоже медиком. Акушером в больнице, где родились вы с Никой. — Взгляд у матери туманится. — Не могу я об этом даже думать. Не могу! — Она делает жест руками, как бы что-то отпихивая от себя.
Раздается звонок в дверь! Как некстати! И кого принесла нелегкая в этот момент? Папашу или Нику? Оказалось, папашу. Он заявляется в кухню собственной персоной, окидывает нас подозрительным взглядом и спрашивает своим скрипучим голосом:
— Что-то случилось?
— Нет. Ничего, — бойко отвечаю я.
— Как ничего? У матери глаза на мокром месте. Довела опять?
— Да нет, — тихо говорит мать. — Это я чего-то расслабилась.
— Ужин готов? — спрашивает отец.
— Да. Есть котлеты и макароны.
Я тихо выскользнула из кухни и пошла в свою комнату.
Я смотрела в зеркало и чувствовала, как мои щеки горели. Я немного приоткрыла дверь, куда раньше вход был мне воспрещен. Я узнала о матери то, что она тщательно скрывала от нас с Никой. У нее было свое прошлое, своя трагическая история, своя жизнь…
По зеркальной поверхности пробежала легкая рябь. Меня охватило знакомое чувство ужаса и страха. Надвигалось Нечто. Я стояла как вкопанная. Темнота, хаос постепенно превращались в океан. Вода поднималась все выше и выше. Я начала задыхаться. Два облачка, плывущие в темной воде…
Я зажимаю себе рот и сдерживаю крик. Я закрываю глаза. Все исчезает.
И в этот момент я впервые усомнилась в том, что смогу найти все концы и начала той истории, которую мне во что бы то ни стало хотелось разгадать…
Губарев подумал, что пришла пора побеседовать с Русланом. Близким другом Анжелы. Алина сказала, что у него с Викентьевым были дела по бизнесу. Губарев позвонил в приемную президента «Алрота» Авроре Сеульской в надежде, что, возможно, она знает координаты Руслана.
— Руслана Мансурова? — переспросила секретарша неестественно высоким голосом.
— Да, очевидно, его. Молодой человек с темными волосами. Рост выше среднего, худой…
— Сейчас дам его телефон. Мобильный.
— У него совместный бизнес с Вячеславом Александровичем?
— Об этом мне ничего не известно.
— Спасибо.
На допросе Руслан Мансуров держался спокойно. Уверенные манеры, чувство собственного достоинства. Проницательный взгляд. С ним ухо надо востро держать, подумал Губарев. Такого с налету не расколешь. Себе на уме. И выдержка отменная. Психовать и дергаться не станет.
— Вы — Руслан Магомедович Мансуров, 1976 года рождения?
— Да.
— Какие отношения вас связывали с Анжелой Викентьевой?
— Мы были друзьями.
— Любовниками?
— Да.
— Как давно вы знали Анжелу?
— Около полутора лет.
— Вы ссорились, ругались?
Легкая ирония скользнула по лицу Руслана.
— Нет. Мы не ссорились. Просто когда между нами случались… недоразумения, мы прекращали общение. На некоторое время.
— Что было причиной ваших недоразумений?
— Разные обстоятельства.
— Например?
— Они носили чисто личный характер и никакого отношения к следствию не имеют.
— Позвольте мне решать, что имеет отношение к следствию, а что нет.
Мне не всегда нравилось, что Анжела возражала мне. Спорила. Иногда капризничала. Я этого не люблю. И не привык к такому поведению.
— Какие отношения были у вас в последнее время?
— Нормальные. Как всегда.
— Вы в курсе конфликта между Анжелой и племянницей Натальи Родионовны — Фонаревой Алиной?
— Да. Она говорила об этом.
— Это послужило причиной ее бегства из родительского дома?
— Не только. Она всегда хотела жить отдельно. Просто появление в доме Алины явилось толчком.
— Она рассказывала вам о своем отношении к Фонаревой?
— Да.
— И что конкретно?
Усмешка скользнула по губам Руслана и тут же пропала.
— Ничего хорошего.
— А что она говорила о матери?
— Жалела ее.
— Как она относилась к отцу из-за этой любовной истории?
— Злилась на него. Но до прямых ссор дело не доходило.
— Почему?
Руслан выразительно посмотрел на Губарева.
— Деньги, — кратко сказал он. — Она жила за счет отца.
— Какие дела связывают вас с Викентьевым?
— Мы бизнес-партнеры. Являемся пайщиками сети предприятий в Краснодарском крае.
— Как давно вы работаете с Викентьевым?
— Где-то года полтора. Если быть точным: год и восемь месяцев.
Вы познакомились и подружились с Анжелой из-за того, что она — дочка вашего компаньона? — спросил Губарев, многозначительно выделяя слово «подружились».
— Нет. Она понравилась мне сама по себе. Отдельно от отца.
— Как Викентьев относился к вашей… дружбе?
— Нормально. Мы не говорили на эту тему.
— Вы хорошо знаете круг знакомых Анжелы?
— Нет. У нее была своя жизнь и свой круг. Мы просто иногда встречались и проводили время вместе.
— Как часто вы встречались?
— По-разному. Когда раз в неделю, когда — чаще. Были перерывы. О чем я уже говорил.
— Вы знали, что она употребляла наркотики?
— Да.
— Вы пытались воздействовать на нее?
— Нет. Это было бесполезно. У Анжелы был твердый характер. И подчиняться она не привыкла.
— Она часто принимала наркотики?
— Нет. Я бы сказал, умеренно. Границ не переходила.
«Границ не переходила» — мгновенно отпечаталось в мозгу Губарева. Все говорили, что Анжела была вспыльчивой и эмоциональной. А тут «границ не переходила».Странно!
— И вы с этим мирились?
— Я не собирался в дальнейшем связывать свою жизнь с Анжелой и поэтому не вмешивался в ее дела.
— Вы знали кого-нибудь из ее окружения? Подруг, знакомых?
— Нет. Никого.
— Она вам жаловалась на то, что за ней следят?
— Нет.
— Когда вы видели Анжелу в последний раз?
— Десять дней назад.
За шесть дней до убийства, высчитал Губарев.
— Где вы были вечером второго августа?
— Дома.
— У вас есть свидетели?
— Нет. Я был один.
— Вы не переписывались с ней по электронной почте?
Руслан на секунду замешкался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44