Объяснил?
– Лучше некуда! – смеется Кибрит и встает, собира­ясь уходить. – Пора за микроскоп.
– Паша, не наблюдаю аплодисментов! – Томин тоже поднимается. – Я тебе притащил гору информации…
– Твоя информация касается разового мероприя­тия, – говорит Знаменский, с сомнением качая голо­вой. – А у Артамонова, по-моему, появилось какое-то занятие. Более-менее регулярное.
– Ладно-ладно, поглядим. Сгоняю в район проис­шествия: может, кто приметил старенький голубой «Москвич».
– Почему старенький «Москвич», а не новую «Вол­гу»? – останавливается Кибрит.
– Зинаида, какая «Волга»?
– Серая, двадцатьчетверка.
– Паша, на чем ездил Артамонов?
– Естественно, на «Москвиче». А разбился… Зина?
– По-твоему, я не отличу «Волгу» от «Москвича»?
– Еще и чужая машина! – ахает Томин.
– О чем вы? Документы на его имя. Сама акт подпи­сывала.
– Да что ж ты нам-то не сказала?! Общеизвестно, что у Артамонова допотопный «Москвич», который он со­брал по частям своими руками!
– Вы говорили «машина», и я говорила «машина»…
– Ну, сыщики! – веселится Томин. – Ну, пинкерто­ны! Все-то мы знаем!
– И про Мишеля, и про какого-то Кумоняку, – под­девает Знаменский. – А такой факт, на самой поверхно­сти – эх!.. – Пал Палыч крутит головой. – Побеспокоим семейство, – берется он за телефон. – Не отвечают… – Набирает другой номер: – Будьте добры Антона Петро­вича Бардина… Прошу прощенья, – кладет трубку. – На похоронах.

* * *
Высокий и тощий, философски настроенный сто­рож ведет Знаменского по территории кооперативных гаражей.
– Все, бывало, шуткой: сообщите, мол, дедушка, когда сто лет стукнет, «Чайку» вам подарю… – Он отпи­рает гараж запасным ключом, и Знаменский видит гор­батенький «москвичок» четыреста первой модели, но аккуратный и очень ухоженный.
Сторож пробирается в угол, где странно притулился зеркальный шкаф, и подзывает Пал Палыча. В шкафу обнаруживается целый набор носильных вещей: кожаное пальто с меховым воротником и шапка, три костюма, рубашки в нераспечатанных полиэтиленовых пакетах, гал­стуки и даже перчатки, а внизу несколько пар хорошей обуви. Теснятся какие-то свертки, торчат горлышки бу­тылок с иностранными наклейками.
– Полный гардероб, – поясняет старик. – На разные сезоны. Прикатит, все переменит – и до свидания…
Сторож вспоминает, а мы видим, как Артамонов подъезжает к гаражу на «Москвиче» и выводит «Волгу», а «Москвича» ставит на ее место, оглядывая его при этом бережно и любовно: где-то протрет тряпочкой, поправит коврик на сиденье, готов, что называется, пушинки сдувать.
На приборной доске «Москвича» красуется фотогра­фия: голова крутолобой, длинноухой собаки с умными глазами.
Артамонов привычно переодевается. Скидывает скуч­ный свитерок и поношенные ботинки, прихорашивается перед зеркалом и превращается в этакого состоятельного молодого пижона.
Небрежно с маху хлопнув дверцей, он трогает «Вол­гу» и выезжает на улицу, помахав сторожу на прощанье…
– Вот таким манером, – говорит старик. – А когда вернется, то все, значит, в обратном порядке.
– Вас это не удивляло?
– И-и, товарищ дорогой! Тут ноги протянешь, если на все удивляться, что удивления достойно!
Они беседуют в дверях гаража, и старик оглядывается на «москвичек».
– Та у него была парадная, а этот для души, – глубо­комысленно изрекает он. – На этом он бы нипочем не расшибся.
– Конечно, скорость другая, – поддакивает Пал Палыч.
– Нет. Тут глубже. Психология!

* * *
Вдоль тихой улицы пожилой мужчина с желчным лицом прогуливает коренастую, с гротескно длинными ушами собаку, точный портрет которой украшал прибор­ную доску артамоновской машины.
С видом гуляющего появляется Томин.
– Какая миленькая собачка!! – восхищается он. – Умная?
Мужчине Томин не очень нравится. Но так как к собаковладельцам на улице чаще обращаются с бранью, чем с комплиментами, он отвечает вежливо:
– Своя собака всегда умная.
– Она какой же породы?
– Редкой. Бассет.
– А как ее зовут?
– Абигайль. Аба. – И, свистнув собаку, собирается уходить.
Томин заступает ему дорогу.
– Какое совпадение – я, кажется, знаком с ее ма­тушкой! Ту зовут Фанта, и они очень похожи, очень. Но, пожалуй, мамаша попроще, вы не находите?
– Молодой человек, что вас так занимает: я? моя собака? ее происхождение?
– Ну вот, рассердились. Я надеялся – позовете чай пить, и мы бы уютно побеседовали.
– О чем, черт возьми?
– Обо всем, что меня занимает, Алексей Прокопыч, – уже серьезно говорит Томин.
– А-а… – догадывается мужчина и переходит на иро­нический тон. – Билеты в оперу распространял опер­уполномоченный.
– Инспектор. Терминология меняется. Так будем чай пить?

* * *
А в кабинете Знаменского впервые появляется жена Артамонова.
– Товарищ следователь!.. – произносит она и, задох­нувшись, останавливается у стола.
– Вам будет проще по имени-отчеству: Пал Палыч.
– Пал Палыч, – повторяет Артамонова, чтобы за­помнить.
– Садитесь сюда. Бояться меня не надо.
– Я не боюсь, но я очень волнуюсь! – Она приса­живается на край дивана, Знаменский – спиной к столу, так что беседа ведется как бы в неофициальной обстановке.
– Я пришла вам рассказать, что сегодня случилось. Это очень важно!
– Слушаю.
Пал Палыч не может не сочувствовать женщине, похоронившей мужа. Но пока он отнюдь не убежден в ее искренности и чистоте побуждений, и в голосе его сдер­жанность.
– Сказали, что нужно взять Толины вещи. Сестра пошла и принесла… совершенно чужие вещи, Пал Па­лыч! Какой-то плащ, шляпу, ботинки. Говорят, все это было в машине, но это не его!
Знаменский, знающий, что хранилось в зеркальном шкафу, не воспринимает новость как сенсацию.
– Вы мне не верите? – поражается Артамонова. – Я говорю правду!
– Вполне возможно, Галина Степановна. Вы бывали в гараже?
– Зачем? – Артамоновой кажется, что ее просто от­влекают от темы. – Как вы равнодушно приняли… Я думала поразить вас, и вы сделаете вывод, что…
– Что в машине ехал кто-то еще? И бумажник и деньги этого кого-то?
– Да-да!
– А чемодан вы видели? – Пал Палыч достает чемо­дан, где лежали деньги.
– Нет.
Знаменский убирает чемодан.
– Он тоже был в машине.
– О… все чужое!.. Куда же делся тот человек? Вы знаете?
– Предусмотрительно покинул машину до аварии. И оставил на память ботинки и чемодан денег.
Артамонова беспомощно смотрит на Пал Палыча.
– Это непохоже на правду, да?
– Не очень. Проще поверить, что ваш муж все нашел.
Знаменский приглядывается к ней испытующе: про­веряет реакцию на россказни сестры.
– Нет… – горько отказывается женщина. – Это Аля мне в утешение… извините ее.
Звонит телефон.
– Простите, вы заняты, – говорит Артамонова, вста­вая. – Я отнимаю время.
– Мое время целиком посвящено делу вашего мужа.
– Боже мой, если б я могла помочь! – со стоном восклицает Артамонова. – Я бы все на свете отдала, чтобы смыть позорное подозрение! Я живу в стыде и кошмаре…
Она снова опускается на диван и закрывает лицо. Сегодня в ней нет той чопорности и манеры поминутно оскорбляться, как при первой беседе в конторе. Но ка­кая-то если не театральность, то чрезмерность в выраже­нии чувств продолжает отталкивать Пал Палыча.
– Слезами не поможешь, Галина Степановна, – дежурно говорит он, выдержав короткую паузу.
Артамонова отнимает руки от лица и сжимает виски.
– О, я не плачу. Плакать легко! Разве я могу себе позволить… Если б он просто погиб – это можно понять… хотя Толя в совершенстве владел машиной… но смерть не разбирает… Проклятые, проклятые деньги! Любая смерть лучше, чем бесчестье!
– Галина Степановна, услыхав про деньги, вы сразу сказали «чужие». О ком вы подумали?
Женщина молчит, потупясь…
Перед мысленным ее взором возникает эпизод из прошлого. Она держит двумя пальцами пачку купюр – на отлете, со страхом и гадливостью.
– Толя, я чистила твою куртку, и вот выпало…
Артамонов, смотревший по телевизору футбольный матч, оглянулся, пережил мгновение паники, затем про­тянул с почти натуральной беспечностью:
– А-а… это не мои, Галочка. Один тут просил достать запчасти.
– Поклянись, что Антон ни при чем!
– Антон? Клянусь, чем хочешь!
– Прости, Толя. Я вдруг подумала… Прости…
Артамонова поднимает глаза на Пал Палыча.
– Умоляю, избавьте меня от этого вопроса! Я не могу.

* * *
Томин тем временем беседует с Алексеем Прокопычем, сидя в скверике. Старик держится обходительно и улыбчиво, припрятав свое раздражение.
– Вашей собачке, по-моему, год или около того? – говорит Томин.
– Около того.
– Значит, из конторы по починке времени вы три года как уволились. Но с Артамоновым поддерживали контакты?
– Ах, инспектор, собачка довольно маленькая, вер­но? До слона каких размеров и какого назначения вы намерены ее раздуть?
– Просто интересно, почему вдруг вам подарок. Ны­нешним сослуживцам Артамонов щенка редкой породы не предлагал.
Щепкин постукивает ногтем по стеклу часов.
– Пятьдесят минут, инспектор. А вы как-то все не можете толком сформулировать, что же вас интересует.
– Масса вещей.
– Это заметно.
– В частности, вы.
– Помилуйте – чем?
– Очень хотелось бы услышать, что вы в действи­тельности знаете об Артамонове. О его «Волге». О чемо­данчике.
– Моя Аба сказала бы: хотеть косточку и иметь косточ­ку – далеко не одно и то же! Шучу-шучу, инспектор, по-стариковски. Сам крайне заинтригован. Анатолий ведь был такой добрый и примерный юноша: не пил, не курил…
– Не ухаживал за женщинами?
Щепкин остро взглядывает на Томина.
– Сорок шестой размер. Третий рост, – многозначи­тельно подсказывает инспектор.
– А вас и это интересует? – спрашивает Щепкин, коротко помолчав. – Ах, инспектор, инспектор! Если б вы сразу заговорили о женщинах, а не морочили голову собаками, я бы… Надеюсь, Анатолий простит, что я вас познакомлю с его пассией. Это за городом, по Калужскому шоссе… Ну да, разумеется, от нее он и ехал, когда по­гиб, – подтверждает он, уловив движение собеседника.
Расставшись с Щепкиным, Томин направился в лабо­раторию к Кибрит.
– Будь другом, дай чего-нибудь от головы!
– Цитрамон или анальгин? – спрашивает Кибрит, роясь в ящике.
– Шут его знает, что дашь.
– Для верности глотай обе. Стоп, тут не вода! – зас­лоняет она стакан на столе.
Томин запивает таблетки из графина.
– Кто это тебя допек?
– Один А. П., чтоб его! Чую, надо ухватить, а ухва­тить не за что. – Набирает внутренний телефон, слышат­ся длинные гудки. – Куда-то Паша исчез.
– По-моему, у Скопина.
– Уже на ковер? Эх, работа-работенка!.. А я, между прочим, собираюсь к одной даме легкомысленного пове­дения.
– Пожелать успеха?
– Служебного, Зинаида, служебного! Если старичок не надул, привезу вам пассию Артамонова! Скажи Паше, чтоб дождался, ладно?

* * *
Скопин – генерал-майор, начальник Знаменского, – отнюдь не собирался распекать его.
– Вот такой был серьезный разговор, Пал Палыч, – резюмирует он. – И я рекомендовал вас. Пойдете в на­чальники?
– Очень ценю доверие, Вадим Александрович… – смущенно произносит Знаменский и умолкает.
– Ну-ну, без реверансов. Да? Нет?
– Честно говоря, не тянет… Привык сам вести след­ствие. Люблю докапываться до причин, искать ходы… словом, люблю свою работу, Вадим Александрович. Дру­гой просто не мыслю.
– Кого же предложите вы?
– Да хоть Зыкова!
– Надо понимать, что Зыков работы не любит? По­этому пусть командует? – Скопин усмехается, подловив Пал Палыча. – Предвидел, что будете отпихиваться. Сам когда-то отпихивался… Ладно, к этому вопросу мы еще вернемся. Теперь что касается истории Артамонова…
– Да?
Скопин достает папку из сейфа.
– Я прочел все, что вы сделали. Версий много, но не видно главной фигуры. Артамонов не тянет на самостоя­тельного дельца, согласны?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10