– с расстановкой говорит Знаменс­кий. – Мимо деревни Сосновка?
Чувствуется, что вопросы бьют в цель, но старик крепится.
– Нет, – говорит Щепкин, точно от него и впрямь ждали художественной оценки. – У меня другие эстети­ческие критерии. Я часовщик.
– Но с большим опытом организации всяких артелей и тэ дэ. Не так ли? – наступает Пал Палыч.
То, что Щепкин подчеркнуто пропустил мимо ушей вопрос о дороге мимо Сосновки, лишь подтверждает, что Знаменский и Томин «взяли след».
Упоминание артелей Щепкина не радует.
– Ну и что? – с неприязнью произносит он.
– Констатация характерного факта. Не менее характер­но, что вы проигнорировали мой предыдущий вопрос. Это психологическая ошибка, Алексей Прокопыч. Если б вы не поняли его подоплеку, то непременно задали бы встречный вопрос: при чем тут Киевское шоссе и какая-то деревня?
– Что еще за подоплека? – уже напряженно спраши­вает Щепкин.
– Хотя бы эта! – весело отвечает Знаменский и по­стукивает по столу конвертом с надписью «А. П.». По нему не скажешь, что он выложил последний козырь. Напротив, впечатление, будто в запасе имеется еще не­мало улик против Щепкина.
– Не к лицу нам с вами в кошки-мышки играть, Алексей Прокопыч. Взрослые же люди!
– Считаете, вы меня обложили? – вскипает Щепкин и стукает тростью об пол. – Изобличили? Да чтобы так со мной разговаривать, молодой человек, вам еще носом землю пахать и пахать!.. Минутку, – останавливает он сам себя и щупает пульс. Движение привычное, даже не надо следить по часам, чтобы различить учащенность и пере­бои. Щепкин долго смотрит в окно, отвлекаясь и посте­пенно возвращая себе душевное равновесие.
Знаменский и Томин переглядываются, но не нару­шают молчания.
Оторвавшись наконец от окна, Щепкин возвращается к прерванной фразе, но тон у него теперь спокойный, даже философски-юмористический. Он как бы выверяет его по внутреннему камертону, если реплика не соответ­ствует «стандарту», Щепкин повторяет ее иначе – по­правляет себя.
– Да-а, молодые люди, пахать бы вам и пахать носа­ми… Но – ваше счастье: мне категорически запрещено нервничать. Прописаны положительные эмоции и юмор. Как-никак два инфаркта – это обязывает… Вдруг что-нибудь да и выйдет у двух энергичных молодых людей! – добавляет он спокойно и снисходительно. – Очень вред­но тревожиться. Мой доктор сочинил мудрую присказку на аварийный случай: «На кой бес мне этот стресс». – И он повторяет на разные лады: – «На кой бес мне этот стресс?», «Ну на кой бес мне этот стресс!..» – Щепкин гипнотизирует себя, улыбается и констатирует: – Все в порядке. Итак, по-дружески и по-деловому. Я облегчу жизнь вам, вы – мне. Драгоценный остаток моей жизни.
– Давайте не торговаться! – твердо заявляет Томин. – Неподходящее место.
– Храм правосудия? – Щепкин смеется. – Ах, инс­пектор, вы еще верите в свое дело на земле? Люди всегда будут стараться обойти закон.
– А другие будут за него бороться.
Старик легко соглашается:
– Верно, диалектика жизни. И, смешно, ситуация вынуждает меня вам помочь. Хотя ничего бесспорного против меня нет. Только – подаренный щенок. Пал Палыч, сейчас какое веяние: собачка – смягчающее обсто­ятельство или отягчающее?
– Смягчающее. По крайней мере, с моей точки зрения.
– Вот с этим человеком я буду разговаривать! Так-то, инспектор!
Друзья разыгрывают классический дуэт на допросе: один жесткий, другой мягкий. Мягкий при этом достига­ет большего, чем в одиночку.
– Ближе к делу, а? – предлагает Томин.
– Торопиться тоже вредно! – Щепкин прислушива­ется к произнесенной фразе: не позволил ли себе рассер­диться на нетерпеливого инспектора? – Торопиться вред­но, но и спорить вредно, – рассуждает он. – Беда… Так вот, Пал Палыч, очень скромно: я хочу вернуться сегод­ня домой, а в дальнейшем умереть у себя в постели под присмотром любимого доктора. В камере душно, жестко и посторонние люди… За меня: чистосердечное признание, собачка, почтенный возраст, два инфаркта и куча прочих тяжких недугов.
– Приплюсуйте сюда щедрость! – решительно гово­рит Томин.
– То есть?
– Добровольно отдайте незаконно нажитое!
– Почему он такой мелочный? – спрашивает Щеп­кин у Пал Палыча.
– Боюсь, он прав.
– Отдать ни за что ни про что? Помилуйте, это грабеж! Нет-нет! Впрочем… На кой бес? На кой бес… А, будь по-вашему, пропади оно пропадом! – Старику труд­но остаться равнодушным, и он снова устремляет взгляд в окно. – Здоровье всего дороже…
Знаменский прерывает паузу.
– Где можно получить документы о состоянии ваше­го здоровья?
Щепкин достает справки – они предусмотрительно приготовлены и сложены в небольшой изящной папочке.
– Вверху телефоны для проверки, – поясняет он.
Томин заглядывает через плечо Пал Палыча в папку. Брови его ползут на лоб.
– Богатейший ассортимент! И все без липы?
– Увы. Честно приобрел на стезях порока и изли­шеств… Я пожил со смаком, инспектор! – добавляет он, зачеркивая горечь последних слов. – Все имел, всего отведал!
– Доложу прокурору, – говорит Знаменский, кончив проглядывать медицинскую коллекцию Щепкина.
– И объясните: чтобы дать показания, мне нужно дожить до суда. Это и в его интересах.
Пал Палыч убирает в сейф чеканку и папку со справ­ками. Кладет перед собой бланк протокола допроса и берется за авторучку.
– Стол накрыт, признаваться подано! – возглашает Томин.

* * *
После допроса Знаменский и Щепкин едут в машине по Киевскому шоссе. Они на заднем сиденье, рядом с шофером – сотрудник УБХСС Орлов.
– Вредна мне эта поездка, – вздыхает Щепкин. – Никитин человек невыдержанный, могу нарваться на оскорбления. А денежки пока у меня. Нужные сведения у меня. Вы, Пал Палыч, должны меня беречь как зеницу ока. Пушинки сдувать!
– Да-да, – усмехается Знаменский. – «На кой бес…»
Машина проезжает мимо загородного ресторана. Па­мятно Щепкину это нарядное стилизованное здание. Здесь он совращал Артамонова, когда понадобился ему верный человек для шарашки…
…Они сидели тогда вдвоем за столиком – Артамонов лицом к залу, где кроме русской речи слышался и говор интуристов, а в дальнем конце играл оркестр.
Отвлекаясь от разговора со Щепкиным, он осматри­вал пары, направлявшиеся танцевать, убранство и осве­щение зала – все ему было тут в диковинку, вплоть до сервировки и заказанных блюд. Хозяином за ужином был, естественно, Щепкин.
Он только что кончил что-то рассказывать, и с лица Артамонова еще не сошло изумленное выражение.
– Алексей Прокопыч, я не пойму, это, ну… нелегаль­но, что ли?
– Помилуй, Толя, как можно! Все официально офор­млено, средства перечисляются через банк. Гениальная комбинация! Деньги из ничего!
– Да-а… сила… – в голосе Артамонова некоторая неловкость, но вместе с тем и восхищение чужой лов­костью.
– Сила, сила, – оживленно подтвердил Щепкин. – Я, как видишь, и на пенсии не скучаю. Твое здоровье!
Они пили легкое столовое вино и закусывали – Щеп­кин слегка, Артамонов со здоровым молодым аппетитом.
Официантка принесла горячую закуску.
– Это что?
– Грибочки в сметане, Толя.
– Надо же, игрушечные кастрюлечки!.. – умилился Артамонов.
– Ну давай рассказывай, как живешь.
– Нормально… У меня все хорошо, Алексей Про­копыч.
– Рад слышать. Вкусно?
– Ага.
– Ну, а как время проводишь?
– Да обыкновенно: встал, поел, завез парня в ясли – сам на работу. С работы забрал из яслей, дома – ужин, телевизор. Иногда к теще в гости, иногда к Гал­киной сестре. Пока погода стояла, каждое воскресенье возил своих то в парк, то за город… Зимой, конечно, не поездишь – днище сгниет. Ну что еще?.. В общем ниче­го, живем. – Начав бодро, Артамонов под конец как-то сник.
– Заскучал, – проницательно определил Щепкин.
Он проследил за взглядом, которым Артамонов про­водил кого-то в зале.
– Хороша цыпочка?
– Ага… – смутился Артамонов. – Хотя мою Галку если так одеть да подмазать, она тоже…
– Красивей! – подхватил Щепкин. – Галина пре­красная женщина! Только совсем в другом роде: немного монашка, а?
– Немного есть, – добродушно согласился Арта­монов.
– А эта – для греха и радости… Ну да ладно, предла­гаю тост… Так вот: за тебя, замечательного парня…
– Ну уж… – застеснялся Артамонов.
– Именно замечательного! Начинал собирать маши­ну – кто-нибудь верил?
Артамонов помотал головой.
– То-то! А ты, можно сказать, из металлолома – игрушку! За твое мастерство, за смекалку, за упорство! За прошлые победы и за будущие!
Щепкин не глядя приподнял руку, и возле столика снова возникла официантка.
– Подавать горячее?
– Да, пожалуйста.
Та собирала на поднос освободившуюся посуду, про­фессионально улыбаясь Артамонову. Он простодушно, по-домашнему начал ей помогать.
– Не суетись, не на кухне, – остановил Щепкин. – Верно, Танечка?
– Верно, гость должен отдыхать.
И Артамонов почувствовал себя захмелевшим неоте­санным дурнем.
– Скажу тебе, Толя, одну вещь, только не обижайся.
– Да что вы!
– Ты знаешь мое отношение…
– Знаю, Алексей Прокопыч, – заверил Артамонов. – Вы мне с гаражом помогли и вообще всегда…
– Так вот. Серо существуешь, не взыщи за правду. Ты жизни не нюхал, какая она может быть! Помирать ста­нешь, что вспомнишь? Учился, женился, работал? А время-то идет, Толя. В жизни должен быть блеск, удо­вольствия, острые ощущения!
Артамонов был несколько растревожен искушающи­ми речами собеседника. От вина, музыки, пестроты впе­чатлений слегка кружилась голова. Но все это проходило еще краем сознания, задевая не слишком глубоко. Щеп­кин чувствовал, что пока достиг немногого.
– Ты себя, милый мой, не ценишь. Молодой, талан­тливый, красивый!
– Ну уж…
– Нет, просто диву даюсь! На корню сохнешь от скромности! Если сам не понимаешь, то послушай мне­ние опытного человека, со стороны видней. Ты силь­ный, обаятельный, рукам цены нет, трезвая голова на плечах. Да такой парень должен все иметь! А ты прозя­баешь. – Старик льстил напропалую и наблюдал за Ар­тамоновым, который хоть и краснел от комплиментов, но не забывал опустошать тарелку. Крепче надо было брать этого телка, круче. Щепкин изменил тон, фразы били резко:
– Не нашел ты себя в жизни, Артамонов, не нашел! Положа руку на сердце, справедливо?
Артамонов перестал жевать, задумался.
– Может, и справедливо…
– Ничего не ищешь, плывешь по течению. Наливай, чокнемся за то, чтобы жизнь твоя молодая в корне пере­менилась.
– Чокнуться можно.
– Думаешь, пустые нотации читаю? Нет, Толя, со­вершенно конкретно. В организации, про которую расска­зывал, есть вакансия. Предлагаю тебе. По совместитель­ству. Финансовая сторона дела и отчетность. Нужен абсо­лютно порядочный, верный человек.
– Почему я?.. Никогда ничем таким… – в смятении бормотал Артамонов.
– Позволь, каким «таким»?
– Галкиной сестры муж… он в молодости валютой баловался, ну и угодил, куда положено. Он, знаете, как зарекся? Хоть озолоти, говорит…
– Но он же имел, Толя! Он успел взять от жизни! А главное, случай другой. Неужели я бы стал заниматься чем опасным? Просто мозги зудят, закисать не дают. Тем и держусь. Нельзя закисать, Толя! Я тебе предлагаю пер­спективу.
– Алексей Прокопыч, не по мне это…
– Что, моральные соображения? Тогда ты совершен­но не понял! – Щепкин разыграл обиду.
– Да нет, Алексей Прокопыч… – смущенно лепетал Артамонов. – Я вообще, я не о вас… но как-то странно…
– Я надеялся, что тебе все ясно: вреда никому! А польза – и людям и себе большая. Через полгода «Волгу» купишь.
Артамонов даже отшатнулся. Иной хмель, крепче ал­когольного, ударил в голову. В тот момент казалось, что «Волга» – предел мечтаний для смертного.
– Полгода?.. – повторил он непослушным языком. Глаза его затуманились, и Щепкин – коварный змий – дал Артамонову насладиться радужными видениями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10