До свидания.
– Сюда?! – всплескивает руками Бардина.
– Да.
– Галочка, только не пугайся, это, наверно, с обыском.
Артамонова своим характерным жестом вскидывает руки к вискам.
– Боже, до чего я дожила!
– Где у тебя фотографии, письма? Я унесу, чтобы не рылись. Хоть это!
– Нет, Аля. Пусть обыскивают! Мне прятать нечего.
Бардина понимает, что ей надо как-то подготовить сестру.
– Галочка, родная… – начинает она, терзаясь тем, что предстоит выговорить. – Это ужасно, но я наконец должна тебе рассказать кое-что… Лучше уж я…

* * *
– Весьма пышная церемония, – улыбается Бардин, оставшись после опознания с Пал Пальнем. – И велика вам радость, что Толя возил меня к своей бабенке?
– Возил, между прочим, на «Волге», показывал до­рогую мебель и так далее. Следовательно, вы знали о его второй, тайной жизни.
– Хм… Один – ноль.
– И безусловно догадывались, что дело не чисто. Человек вы неглупый, бывалый.
– Даже сиделый, – замечает Бардин, поняв, что Пал Палычу известно о его судимости.
– Да, не скрою, поинтересовался вашим прошлым.
– И представляете, что я за фрукт, – это звучит в вашем голосе.
– Разубедите, если не так.
– Хорошо, – помолчав, соглашается Бардин и, решившись, рассказывает уже без понуканий. – Зало­жили меня тогда собственные коллеги. Два резвых мо­лодых человека сдали органам. Я был слишком силь­ный конкурент. Но я успел сесть, когда за валютные операции еще давали два года. Пока за проволокой – казалось ужасно много. Но едва приехал домой – указ: до высшей меры. И читаю в газете, что те резвые молодчики пошли под вышку. Представляете, что я чувствовал?
– Надеюсь, не только злорадство?
– Что вы! Готов был благодарить за прежнюю под­лость! Решил: стоп! Судьба подарила жизнь – но четко предостерегла. Не скажу, что я суеверный, но мистичес­кое было ощущение. Да… Ну, вспомнил свое музыкальное образование, пристроился работать, женился. Теперь вот средней руки организатор в области легкой музыки. Как валютчик был гораздо талантливей. Но зато на каком боку лег, на том и просыпаюсь.
– Ладно, верю. Но тогда я спрашиваю вас, спраши­ваю человека, который со всем этим покончил: зачем вы меня путали разными баснями?
– Старый служака, что вел мое дело, твердил клас­сическую фразу: «Следствию все известно, советую при­знаться». Сейчас следствию, видимо, почти ничего не известно, и все равно советуют признаться… – Бардин говорит скорее грустно, чем насмешливо. – Вы не учи­тываете одного обстоятельства, Пал Палыч. В происходя­щей драме центральное лицо – не я, не вы, не погибший Толя, а его жена, Галина. Вам – служба, мне – семейные неприятности. Над ней же в буквальном смысле разверз­лось небо! Не встречал человека, настолько помешанно­го на честности и долге. Обычной женщине стыдно, скажем, не иметь модного пальто. Галине стыдно иметь что-нибудь, чего у других нет!
– А чем плохо?
– Скучно! Я к ней очень привязан – выросла на глазах. Но скучно. Ходячая добродетель.
– Она знает про вашу судимость?
– К сожалению.
– И не верит в ваше перерождение.
– Она верит, что горбатого могила исправит. – В его тоне застарелое раздражение. – Думаете, мы с Алей сочинили про находку в расчете на какое-то там вознаг­раждение? – Он машет рукой. – Да Галина и не взяла бы ни за что! Чужие деньги. Но… ее надо понять. Смерть, похороны – это она перенесла стоически. Выходит, с одной стороны, – железный характер. А в то же время ее свалить ничего не стоит. Расскажи я про Анатолия всю правду – сразу, и неизвестно, где потом искать: в пси­хушке или под трамваем! Так что мы больше Галине голову морочили, не вам. Чтобы на тормозах, понимаете? К тому же надо было чем-ничем сдвинуть ее с идеи, будто я свернул на старую дорожку и Анатолия потянул.
– Давайте поближе к протоколу.
Бардин кивает.
– Значит, так. Узнав об аварии, я объяснил своей жене вероятное происхождение обнаруженных денег. Она, естественно, ничего не подозревала.
– Совсем уж ничего?
– Только то, что Толя погуливает, – твердо говорит Бардин. – Ей и того хватало, чтобы волчицей рычать… Так вот, мы взвесили возможную реакцию Галины Артамоновой – и изобрели историю с находкой.
Знаменский коротко записывает.
– Но вы еще прежде сымпровизировали заем на ка­тер, – напоминает он.
– Сами спровоцировали, Пал Палыч, – усмехается Бардин. – Притворились простачком, грех было не по­пробовать. Я только с суммой ошибся, а так-то Климов – лакомый кусок, чтобы отманить следствие в сторону.
– Вы имеете в виду его приятеля Муромского?
– Раскопали? Обидно, что не увлеклись этой версией. Вы бы в ней увязли как в болоте!
– Потому и не увлеклись. О Муромском вы слышали от Артамонова?
– Ну да. Климов – Толе, Толя – мне.
– Сколько усилий, чтобы пощадить нервы своей род­ственницы!
– Есть ехидное подозрение, если позволите… Вы тоже щадите ее нервы?
– Следственная хитрость, – парирует Пал Палыч. – Да?.. – берет он трубку зазвонившего телефона. – Еще тут, Саша, заходи, – приглашает он Томина.
– Антон Петрович, а не проще ли было удержать Артамонова, чем теперь вот…
– Прошляпил. Несколько месяцев был на гастролях, вернулся, вижу: глаза в разные стороны. Раньше, правда, проскальзывало: серое существование и ничего не имею, другие берут от жизни. Явно с чужого голоса, я не придавал значения. Конечно, поговорили. Объяснил ему, что он не создан для коммерции, тем более с Галиной под боком. Попусту. Уже понесло.

* * *
В ожидании приезда Знаменского между сестрами про­исходит тяжелое объяснение.
– Не могу понять, – шепчет Артамонова уже в изне­можении от всего, что пришлось услышать. – Как – вторая машина?
– Новая, Галочка, «Москвич» в гараже стоит целехонький… – Бардина всхлипывает. – И никто с Толей не ехал. Вещи в машине были его собственные.
Некоторое время обе молчат. Артамонова сидит на­пряженно, крепко ухватившись за подлокотники, будто кресло вот-вот уплывет из-под нее.
– Все время притворялся… лгал… Он же не был та­кой… раньше… Добрый… веселый… Он хороший был, Аля… Нет, я не понимаю… Помнишь, как мы первый раз поехали на «Москвиче»?
– Позапрошлым летом, – сквозь слезы отзывается Бардина.
– Да, – шепчет Артамонова, – позапрошлым летом.
…Это был для Артамонова день торжества, день сбыв­шейся мечты: его горбатенький «москвичек», возрожден­ный из груды лома, резво и полноправно катил по улицам города.
– Ты замечаешь, как берет с места? – спрашивал. Артамонов сидевшего рядом Бардина. – Замечаешь?
– Мм, – одобрительно мычал тот, чтобы не омрачать Анатолию лучезарного настроения.
– Теперь я буду тормозить, обрати внимание… Сила?
– Толька, я не автомобилист!
– Но ездишь же ты в такси, например. Неужели не видишь разницы?
– Вижу, – засмеялся Бардин. – В такси коленками не упираешься…
– А, перестань! Это все, – Артамонов пренебрежи­тельным жестом обвел поток машин, – по сравнению с моим «жучком» – дрянь, будь уверен! Заводская сборка, скорей-скорей, колеса крутятся и ладно. А у меня, Анто­ша, ручная подгонка, предел точности. Не мотор – хронометр!
Пока Артамонов хвастался машиной, сестры на зад­нем сиденье забавляли Игорька.
– Как ему – нравится машина? – спросил Арта­монов.
– Улыбается, – весело ответила жена.
Артамонов нашел местечко на стоянке, все вышли и направились к воротам парка.
Артамонов раз-другой оглянулся на ходу полюбовать­ся «жучком». Нет, безусловно, всякие там «Жигули» и «Волги» меркнут рядом с его сокровищем!..
В парке буйно цвели клумбы, дети толпились вокруг аттракционов.
– Эх, – сказал Артамонов, минуя мужчин, сгрудив­шихся возле пивного ларька, – теперь уже и кружечку не пропустишь: за рулем! – Но прозвучало это не сожалею­ще, а, напротив, блаженно…
Вертелась детская карусель, визжали малыши, проно­сясь на лошадках мимо ожидающих за оградой мам и бабушек. На руках у Артамоновой таращился Игорек, завороженный пестрым зрелищем.
И вдруг скрежет, вращение замедлилось. Карусель остановилась.
– Слазьте, ребята! – возник откуда-то дюжий му­жик. – Поломка!
Ребятишки слезать не хотели, те, кто ждал своей очереди, галдели, не желая расходиться. Кто-то из взрос­лых потребовал вызвать техника.
Артамонов нырнул под ограду и направился к «кару­сельному начальству». О чем-то они там заспорили, му­жик замотал головой, но потом все же допустил добро­вольного ремонтника к механизму.
– Дяденька пошел чинить? – спросил Артамонову тоненький голосок.
– Да, – улыбнулась та.
– А он починит?
– Починит.
И действительно починил. Разве мог он видеть чье-то огорчение в такой счастливый для себя день?
Снова кружилась карусель и радовалась детвора. Арта­монова ласково и спокойно смотрела на мужа, оттирав­шего запачканные руки.
Как все было хорошо!..
И как теперь все ужасно…
– Зачем?.. Зачем?.. Зачем?.. – повторяет Артамонова в пространство. – Ну зачем же?! Хоть бы спросить…
– Аля, когда началось… все это? – глухо произносит она, помолчав.
– Года полтора назад, – тяжело выдавливая слова, говорит сестра.
– И ты знала?!
– Ничего я раньше не знала! Я бы ему глаза выцара­пала! Антон уже после аварии сказал.
– Но Антон знал! И ни слова?! Аля, этому нет назва­ния!..
В кабинет Знаменского входит Томин.
– Как вы только разыскали несравненную Тасю? – говорит Бардин, здороваясь. Он оборачивается к Пал Палычу и вздыхает: – Самое смешное, что все это было абсолютно ни к чему. Очень любил жену, сына. Вкусы непритязательные. Вообще простецкий, славный парень. Ему бы пахать или слесарить… Я когда-то летал ужинать в город Ереван и умудрялся получать удовольствие! На то нужен особый склад. А Толя рожден для мирных, здоро­вых радостей… В последнее время уже понял, что живет «на разрыв». Еще бы немного – и мог образумиться. Жаль, не успел.
– Откровенный разговор? – спрашивает Томин.
– В таких пределах, – отзывается Знаменский, пере­давая ему протокол на одном листе, пробежать кото­рый – минутное дело. – Возникают вопросы?
– Два совсем маленьких, – невинно подыгрывает Томин. – Кто впутал вашего шурина? И во что впутал?
Бардин, стреляный воробей, сдержанно улыбается.
– Рад бы ответить!
– Антон Петрович! – укоризненно восклицает Зна­менский.
– Что поделаешь. Толя был слабовольный, да, но надежный парень, не трепло. Сочетание этих качеств, вероятно, и привлекло, понимаете?
Томин готов отпустить сердитое замечание, Знаменс­кий останавливает его жестом.
– Напомню одну мелочишку, Антон Петрович. Когда мы впервые обсуждали аварию на шоссе, вы поинтересо­вались: по дороге туда или обратно? Узнали, что обрат­но, и тотчас смекнули – крупная сумма!
– Да? – машинально роняет Бардин.
– Да. А я смекнул, что товарищ Бардин, стало быть, в курсе.
– В самых общих чертах, Пал Палыч. Наверняка не больше вашего. Насколько понимаю, через Анатолия про­ходила туда документация, обратно – деньги. Какая-то шарашка в области.
– По Киевскому направлению? – нажимает Томин.
– Да, кажется.

* * *
Однокомнатная квартира Артамоновых. Тут чисто, прибрано, немного голо. Обстановка до аскетизма проста. Комнату «утепляет» лишь детская кроватка, да горка игрушек на столике у окна. Единственное украшение стен – десятка два образцов чеканки разных размеров. Знаменский их задумчиво рассматривает, ожидая возвра­щения хозяйки, которая умывается в ванной.
Первый этап разговора уже состоялся, и ее худшие опасения окончательно подтвердились.
Артамонова входит в сопровождении собаки.
– Простите… минутная слабость.
– Вы увлекаетесь чеканкой? – Пал Палыч старается не выдать заинтересованности.
– Толе нравилось. С прошлого года начал собирать… Можно не развлекать меня светской беседой. Я действи­тельно взяла себя в руки. – Она напряжена, натянута до звона, но голос ровный, глаза сухие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10