Пропустим его через нашу дознавательную камеру, чтобы навсегда отбить у него охоту играть в загадки. Поверь, Лен, этот субчик нам все выложит! И не только о таинственном незнакомце, который знает настоящего Цвылева, но и, если потребуется, о самых интимных подробностях своей биографии!.. К сожалению, камеры зафиксировали слишком много контактов литератора за последние дни, но звук, сам понимаешь, не всегда записывался, поэтому с этого бока мы ничего полезного не поимели…
Я кошусь на циферблат часов.
Двадцать минут.
— Послушай, Булат, — начинаю я. Слегин что-то недовольно бурчит насчет табу на его имя, но мне сейчас не до тонкостей обращения. — Джампер — это хорошо. Надеюсь, он нам этой ночью пригодится… А допрос Баринова уже не потребуется.
— Почему? Ты боишься, что его постигнет та же участь, что и Мостова?
— Дело в том, что человек, которого имел в виду Баринов, сам вышел на меня. Послушай, какое послание я получил — и не по почте, а с доставкой на дом. Причем, как и отправитель, курьер пожелал остаться неизвестным…
Зачитываю Слегину записку.
Нет, мой друг поистине непредсказуем!.. Я-то ожидал, что мое сообщение повергнет его в неописуемый восторг или хотя бы сподвигнет на деловую активность, но он лишь вяло мычит:
— Красиво, красиво… Но пахнет провокацией.
— Почему?
— Вряд ли такой матерый конспиратор, как Дюпон, стал бы так подставляться… Сам прикинь: подбрасывать записку с символом «Спирали» человеку, насчет которого писавший не был уверен на все сто… И почему он сунул анонимку под дверь, а не вступил с тобой в личный контакт, чтобы предварительно прозондировать почву? К чему эти тайные свидания и обязательно в полночь?.. Не знаю, но, на мой взгляд, это фальшиво, как детская игра в шпионов…
— Ну и что ты мне советуешь? Выбросить записку и со спокойной совестью лечь спать, пока вы там будете потрошить писателя?.. А если идея Дюпона заключается в том, чтобы проверить, как я реагирую на дурацкие послания?
— Ладно, — снисходит Слегин. — Сходи на рандеву, сходи… Мы тебя подстрахуем — правда, в сокращенном варианте: группу захвата с ее спецпричиндалами вызвать уже не успеем. А если это действительно проверка, то лучше обойтись минимальными силами…
— Обещаешь, что вы не будете трогать Баринова, пока не выяснится, кто назначил мне свидание?
— Зубом мудрости клянусь, — ухмыляется этот неисправимый шутник. — Если он у меня когда-нибудь вырастет…
* * *
Что бы там ни говорил Слегин об анонимщике, но этот субъект умело выбрал место для встречи.
Фонтан в Доме всего один, и расположен он на полянке, уютно закрытой от аллеи разросшимися кустами бузины. Если представить территорию интерната в виде неправильного гексаэдра, то фонтан находится ближе к левому верхнему углу этой фигуры. Отсюда рукой подать до стены, но достаточно далеко от домика охраны, притулившегося у центральных ворот.
Держа руки в карманах шортов, я подхожу вплотную к гранитному парапету фонтана и заставляю себя философски созерцать искрящиеся в лунном свете струи воды, хотя меня подмывает не выделываться, а хорошенько смотреть по сторонам.
Однако я стойко сопротивляюсь этому искушению и так и торчу в позе беспечного созерцателя ночных водных феерий до тех пор, пока на плечо мое сзади, в лучших традициях фильмов ужасов, не ложится чья-то рука.
С нарочитой неторопливостью поворачиваюсь к подошедшему, но рассеянный свет от далекого фонаря на аллее падает на него сзади, и лицо незнакомца находится в тени. Видно только, что ростом он ненамного выше меня — в пять лет все дети примерно одинаковые.
Он почему-то молчит, явно ожидая, что я заговорю первым, и тогда я роняю сквозь зубы:
— Ну и что дальше? Пауза.
Он что — немой? Или пригласил меня сюда не для того, чтобы разговаривать, а чтобы — что?..
И Слегин почему-то молчит. Хотя мог бы что-нибудь мне подсказать…
На всякий случай поправляю микрофон-булавку, который я прикрепил под воротник своей рубашки.
— Я прошу прощения, — наконец говорит незнакомец, — но во избежание недоразумений предлагаю провести процедуру взаимного опознания… что-то вроде небольшого тестирования…
Голос мне незнаком. Не то он искусно изменил его, не то мы с ним действительно никогда раньше не общались.
— Кто начнет: вы или я? — склонил голову к плечу незнакомец.
Какого черта?!.. Если это Дюпон, то почему он решил обращаться к своему подручному на «вы»? Неужели подозревает, что я — не тот Цвылев, который ему нужен?
В моем левом ухе тихо звучит долгожданный голос Слегина:
«Мы готовы взять его, Лен, так что можешь свернуть контакт…»
Ну наконец-то!.. Прорезался!..
Может, действительно не рисковать? Отказаться от предложения незнакомца, а обезовцы не дадут ему уйти…
Но лучше использовать эту ситуацию с максимальной отдачей. Пока Дюпон будет видеть во мне своего бывшего помощника, у меня будет шанс выведать какую-нибудь информацию о его дьявольском плане.
— Мне все равно, — пожимаю плечами я, всем своим видом стараясь изобразить равнодушное снисхождение и одновременно оттенок почтительности — на тот случай, если предо мной «мой бывший босс».
— Ладно, — кивает незнакомец. И тоже засовывает обе руки в карманы своей курточки-ветровки.
Потом почти без паузы осведомляется:
— Для чего умирают люди?
И склоняет голову к плечу — отвечай, мол, студент!
Ни фига себе, нашел время для экзамена по философии!.. Он что — ежедневно устраивал своему окружению такие промывания мозгов, если думает, что простой парень Виталий способен ответить на такой вопрос?..
Слегин вновь подает голос:
«Осторожно, Лен!.. У него в кармане какая-то железяка!»
Тоже мне, заботливый выискался! Если вы вели его к фонтану от самого жилого корпуса, то могли бы предупредить меня, кто это и когда он возникнет за моей спиной. А насчет железяки можно было бы и не говорить ничего: мы не новички в оперативном деле, и ума хватает сообразить, что иногда руку суют в карман не для того, чтобы убедиться, что «хозяйство» на месте…
Перед моим мысленным взором, на фоне ослепительно синего неба и пепельно-серых волн океана, простирающегося во все стороны до самого горизонта, возникает лицо человека с умными глазами и в белоснежном костюме, назидательно разглагольствующего о том, что смерть каждого человека в нашем мире одновременно является рождением нового мыслящего существа в том, другом мире…
И, суеверно скрестив в кармане указательный и средний пальцы, я откликаюсь:
— Для того, чтобы рождались другие люди. Нутро мое непроизвольно напрягается, но мой визави с облегчением вздыхает:
— Принимается. Теперь — ваша очередь…
Язык мой так и чешется взять этого типа за грудки и гаркнуть в лицо: «Признавайся, Дюпон, где заложена бомба?!», но я вовремя беру себя в руки:
— Как звали Воскресителя, с которым мы нянчились на «Сарплексе» до… до самого конца?
— Фамилия его была Сабуров. Имя-отчество, правда, не помню… Давненько это было…
Сомнений больше быть не может. Передо мной — не кто иной, как замаскировавшийся под ребенка Дюпон.
Ноги мои вдруг подкашиваются, и если бы я не опирался не парапет, то, наверное, позорно рухнул бы в ноги мерзавцу.
Бормотание Слегина слабой вибрацией отдается в костях черепа:
«Ну что, пора?.. Если да, то проведи рукой по лбу и сразу падай».
Фигушки!.. Я ж еще ничего не узнал от него!
— Ну и что мы будем делать? — спрашиваю я вслух.
— Ноги делать отсюда! — выпаливает Дюпон устами малыша. — И как можно скорее!.. Я тут времени даром не терял, между прочим… Как попал сюда, сразу принялся обследовать наружную стену. На первый взгляд силовое поле у них тут сплошное, но это не так… Они все предусмотрели, гады, кроме одного: поле работает только над поверхностью земли… В общем, мне удалось проделать подкоп. Это недалеко отсюда, так что мы можем уйти прямо сейчас… Ну, как идейка?
Я ответствую в том духе, что идейка и в самом деле неплохая, а сам напряженно размышляю, как мне поступить.
Лучше всего, раз уж так складываются обстоятельства, попробовать выпустить Дюпона на простор — глядишь, на воле, может быть, язык у него развяжется. Но пойдут ли Астратов и Слегин на такой риск?
Что-то еще смущает меня, но я никак не пойму, что именно…
— Но ведь далеко мы не уйдем, — как бы взвешивая вслух все «за» и «против» побега, продолжаю я. — Едва они хватятся нас — а это произойдет очень скоро, — то тут же оцепят весь окрестный район и начнут прочесывание… И если у нас не будет ни транспорта, ни денег, ни людей, готовых нам помочь, то нас возьмут за жабры не позднее завтрашнего утра…
Дюпон должен был бы сказать сейчас что-нибудь вроде: «Не бойся, Виталий, все уже готово», но он почему-то взирает на меня с безмерным удивлением.
— А разве?.. — начинает он, но тут же спохватывается: —Ладно, это неважно… Как-нибудь выкрутимся. В крайнем случае придется действовать старым испытанным методом: когда тебе что-то не дают, надо брать это силой…
«Можешь уходить с ним, Лен. Мы успели пометить его изотопами, так что теперь он от нас никуда не денется!»
Ну что ж…
— Хорошо, — произношу я. — Я готов…
— Тогда — за мной! — с энтузиазмом командует Дюпон и, обойдя меня, направляется в сторону кустов, обступающих поляну с фонтаном.
При этом на его лицо падает свет фонаря с аллеи, и тут я узнаю его.
Это тот самый мальчуган, который уронил в столовой поднос, услышав, как по динамику выкликают Виталия Цвылева. Значит, то, что я принял за неловкость новичка, еще не привыкшего к слабости своих мышц, | в действительности было шоком узнавания…
Но зачем он проговорился Баринову, что я не тот, за кого себя выдаю? Опасался, что Раскрутка ищет не только его самого, но и всех его приближенных и решил пожертвовать мной, чтобы остаться в тени? Нет-нет, что-то тут не вяжется…
А если писатель ссылался не на него, то, значит, был еще кто-то, кто раскусил меня?
Ладно, разберемся…
Стараясь не поднимать шума (наверно, Слегину и прочим наблюдателям такие предосторожности кажутся забавными), мы пробираемся по парку, и в прогале между деревьями, освещаемом лишь светом полной луны, мой спутник внезапно останавливается и, повернувшись ко мне, хихикает: — Вообще, должен сказать, что вы были на грани провала… Ваше счастье, что они не знали моего настоящего имени. Хорошо, что я проявил осторожность!.. Знаете, как я им назвался? Семядубом!.. Если бы у обезовцев было побольше эрудиции, то они сразу бы смекнули, что «цвыль» по-старинному — «семя дуба»!.. Но где уж им, дуболомам!.. Так вот что мне казалось странным в поведении Дюпона! Он упорно продолжает обращаться ко мне на «вы», хотя, помнится, с настоящим Цвылевым он не церемонился… Что же заставляет его играть в вежливость? А что, если он давно раскусил меня и теперь «накручивает сюжет», как выражаются «раскрутчики»? В шахматной партии, когда над позициями одного из игроков нависает угроза, он может начать нервничать и допускает грубую ошибку.
Однако я, как неумелый шахматист, забываю об этом правиле. Я говорю:
— Послушайте, шеф, а я и сам не знал, что моя фамилия имеет ботаническое происхождение!..
Мои слова производят поистине магический эффект. Мой спутник замирает, словно оглушенный ударом дубинки по голове, а потом ошарашенно повторяет:
— «Шеф»? Ваша фамилия?.. И тогда я прозреваю.
Но он, хотя и на долю секунды, опережает меня. В руке его возникает металлический блеск. Не осознанно, а, скорее, инстинктивно я поднимаю перед собой левую руку, и в тот же миг ее обжигает пронзительная боль. Правда, мне удается ее превозмочь. Настолько, что правой рукой я перехватываю запястье своего противника и, кривясь от боли, из последних сил не даю ему нанести еще один удар ножом…
Откуда ни возьмись вокруг нас появляются силуэты с парализаторами наперевес, и лучи фонарей скрещиваются на нас, и раздаются крики:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Я кошусь на циферблат часов.
Двадцать минут.
— Послушай, Булат, — начинаю я. Слегин что-то недовольно бурчит насчет табу на его имя, но мне сейчас не до тонкостей обращения. — Джампер — это хорошо. Надеюсь, он нам этой ночью пригодится… А допрос Баринова уже не потребуется.
— Почему? Ты боишься, что его постигнет та же участь, что и Мостова?
— Дело в том, что человек, которого имел в виду Баринов, сам вышел на меня. Послушай, какое послание я получил — и не по почте, а с доставкой на дом. Причем, как и отправитель, курьер пожелал остаться неизвестным…
Зачитываю Слегину записку.
Нет, мой друг поистине непредсказуем!.. Я-то ожидал, что мое сообщение повергнет его в неописуемый восторг или хотя бы сподвигнет на деловую активность, но он лишь вяло мычит:
— Красиво, красиво… Но пахнет провокацией.
— Почему?
— Вряд ли такой матерый конспиратор, как Дюпон, стал бы так подставляться… Сам прикинь: подбрасывать записку с символом «Спирали» человеку, насчет которого писавший не был уверен на все сто… И почему он сунул анонимку под дверь, а не вступил с тобой в личный контакт, чтобы предварительно прозондировать почву? К чему эти тайные свидания и обязательно в полночь?.. Не знаю, но, на мой взгляд, это фальшиво, как детская игра в шпионов…
— Ну и что ты мне советуешь? Выбросить записку и со спокойной совестью лечь спать, пока вы там будете потрошить писателя?.. А если идея Дюпона заключается в том, чтобы проверить, как я реагирую на дурацкие послания?
— Ладно, — снисходит Слегин. — Сходи на рандеву, сходи… Мы тебя подстрахуем — правда, в сокращенном варианте: группу захвата с ее спецпричиндалами вызвать уже не успеем. А если это действительно проверка, то лучше обойтись минимальными силами…
— Обещаешь, что вы не будете трогать Баринова, пока не выяснится, кто назначил мне свидание?
— Зубом мудрости клянусь, — ухмыляется этот неисправимый шутник. — Если он у меня когда-нибудь вырастет…
* * *
Что бы там ни говорил Слегин об анонимщике, но этот субъект умело выбрал место для встречи.
Фонтан в Доме всего один, и расположен он на полянке, уютно закрытой от аллеи разросшимися кустами бузины. Если представить территорию интерната в виде неправильного гексаэдра, то фонтан находится ближе к левому верхнему углу этой фигуры. Отсюда рукой подать до стены, но достаточно далеко от домика охраны, притулившегося у центральных ворот.
Держа руки в карманах шортов, я подхожу вплотную к гранитному парапету фонтана и заставляю себя философски созерцать искрящиеся в лунном свете струи воды, хотя меня подмывает не выделываться, а хорошенько смотреть по сторонам.
Однако я стойко сопротивляюсь этому искушению и так и торчу в позе беспечного созерцателя ночных водных феерий до тех пор, пока на плечо мое сзади, в лучших традициях фильмов ужасов, не ложится чья-то рука.
С нарочитой неторопливостью поворачиваюсь к подошедшему, но рассеянный свет от далекого фонаря на аллее падает на него сзади, и лицо незнакомца находится в тени. Видно только, что ростом он ненамного выше меня — в пять лет все дети примерно одинаковые.
Он почему-то молчит, явно ожидая, что я заговорю первым, и тогда я роняю сквозь зубы:
— Ну и что дальше? Пауза.
Он что — немой? Или пригласил меня сюда не для того, чтобы разговаривать, а чтобы — что?..
И Слегин почему-то молчит. Хотя мог бы что-нибудь мне подсказать…
На всякий случай поправляю микрофон-булавку, который я прикрепил под воротник своей рубашки.
— Я прошу прощения, — наконец говорит незнакомец, — но во избежание недоразумений предлагаю провести процедуру взаимного опознания… что-то вроде небольшого тестирования…
Голос мне незнаком. Не то он искусно изменил его, не то мы с ним действительно никогда раньше не общались.
— Кто начнет: вы или я? — склонил голову к плечу незнакомец.
Какого черта?!.. Если это Дюпон, то почему он решил обращаться к своему подручному на «вы»? Неужели подозревает, что я — не тот Цвылев, который ему нужен?
В моем левом ухе тихо звучит долгожданный голос Слегина:
«Мы готовы взять его, Лен, так что можешь свернуть контакт…»
Ну наконец-то!.. Прорезался!..
Может, действительно не рисковать? Отказаться от предложения незнакомца, а обезовцы не дадут ему уйти…
Но лучше использовать эту ситуацию с максимальной отдачей. Пока Дюпон будет видеть во мне своего бывшего помощника, у меня будет шанс выведать какую-нибудь информацию о его дьявольском плане.
— Мне все равно, — пожимаю плечами я, всем своим видом стараясь изобразить равнодушное снисхождение и одновременно оттенок почтительности — на тот случай, если предо мной «мой бывший босс».
— Ладно, — кивает незнакомец. И тоже засовывает обе руки в карманы своей курточки-ветровки.
Потом почти без паузы осведомляется:
— Для чего умирают люди?
И склоняет голову к плечу — отвечай, мол, студент!
Ни фига себе, нашел время для экзамена по философии!.. Он что — ежедневно устраивал своему окружению такие промывания мозгов, если думает, что простой парень Виталий способен ответить на такой вопрос?..
Слегин вновь подает голос:
«Осторожно, Лен!.. У него в кармане какая-то железяка!»
Тоже мне, заботливый выискался! Если вы вели его к фонтану от самого жилого корпуса, то могли бы предупредить меня, кто это и когда он возникнет за моей спиной. А насчет железяки можно было бы и не говорить ничего: мы не новички в оперативном деле, и ума хватает сообразить, что иногда руку суют в карман не для того, чтобы убедиться, что «хозяйство» на месте…
Перед моим мысленным взором, на фоне ослепительно синего неба и пепельно-серых волн океана, простирающегося во все стороны до самого горизонта, возникает лицо человека с умными глазами и в белоснежном костюме, назидательно разглагольствующего о том, что смерть каждого человека в нашем мире одновременно является рождением нового мыслящего существа в том, другом мире…
И, суеверно скрестив в кармане указательный и средний пальцы, я откликаюсь:
— Для того, чтобы рождались другие люди. Нутро мое непроизвольно напрягается, но мой визави с облегчением вздыхает:
— Принимается. Теперь — ваша очередь…
Язык мой так и чешется взять этого типа за грудки и гаркнуть в лицо: «Признавайся, Дюпон, где заложена бомба?!», но я вовремя беру себя в руки:
— Как звали Воскресителя, с которым мы нянчились на «Сарплексе» до… до самого конца?
— Фамилия его была Сабуров. Имя-отчество, правда, не помню… Давненько это было…
Сомнений больше быть не может. Передо мной — не кто иной, как замаскировавшийся под ребенка Дюпон.
Ноги мои вдруг подкашиваются, и если бы я не опирался не парапет, то, наверное, позорно рухнул бы в ноги мерзавцу.
Бормотание Слегина слабой вибрацией отдается в костях черепа:
«Ну что, пора?.. Если да, то проведи рукой по лбу и сразу падай».
Фигушки!.. Я ж еще ничего не узнал от него!
— Ну и что мы будем делать? — спрашиваю я вслух.
— Ноги делать отсюда! — выпаливает Дюпон устами малыша. — И как можно скорее!.. Я тут времени даром не терял, между прочим… Как попал сюда, сразу принялся обследовать наружную стену. На первый взгляд силовое поле у них тут сплошное, но это не так… Они все предусмотрели, гады, кроме одного: поле работает только над поверхностью земли… В общем, мне удалось проделать подкоп. Это недалеко отсюда, так что мы можем уйти прямо сейчас… Ну, как идейка?
Я ответствую в том духе, что идейка и в самом деле неплохая, а сам напряженно размышляю, как мне поступить.
Лучше всего, раз уж так складываются обстоятельства, попробовать выпустить Дюпона на простор — глядишь, на воле, может быть, язык у него развяжется. Но пойдут ли Астратов и Слегин на такой риск?
Что-то еще смущает меня, но я никак не пойму, что именно…
— Но ведь далеко мы не уйдем, — как бы взвешивая вслух все «за» и «против» побега, продолжаю я. — Едва они хватятся нас — а это произойдет очень скоро, — то тут же оцепят весь окрестный район и начнут прочесывание… И если у нас не будет ни транспорта, ни денег, ни людей, готовых нам помочь, то нас возьмут за жабры не позднее завтрашнего утра…
Дюпон должен был бы сказать сейчас что-нибудь вроде: «Не бойся, Виталий, все уже готово», но он почему-то взирает на меня с безмерным удивлением.
— А разве?.. — начинает он, но тут же спохватывается: —Ладно, это неважно… Как-нибудь выкрутимся. В крайнем случае придется действовать старым испытанным методом: когда тебе что-то не дают, надо брать это силой…
«Можешь уходить с ним, Лен. Мы успели пометить его изотопами, так что теперь он от нас никуда не денется!»
Ну что ж…
— Хорошо, — произношу я. — Я готов…
— Тогда — за мной! — с энтузиазмом командует Дюпон и, обойдя меня, направляется в сторону кустов, обступающих поляну с фонтаном.
При этом на его лицо падает свет фонаря с аллеи, и тут я узнаю его.
Это тот самый мальчуган, который уронил в столовой поднос, услышав, как по динамику выкликают Виталия Цвылева. Значит, то, что я принял за неловкость новичка, еще не привыкшего к слабости своих мышц, | в действительности было шоком узнавания…
Но зачем он проговорился Баринову, что я не тот, за кого себя выдаю? Опасался, что Раскрутка ищет не только его самого, но и всех его приближенных и решил пожертвовать мной, чтобы остаться в тени? Нет-нет, что-то тут не вяжется…
А если писатель ссылался не на него, то, значит, был еще кто-то, кто раскусил меня?
Ладно, разберемся…
Стараясь не поднимать шума (наверно, Слегину и прочим наблюдателям такие предосторожности кажутся забавными), мы пробираемся по парку, и в прогале между деревьями, освещаемом лишь светом полной луны, мой спутник внезапно останавливается и, повернувшись ко мне, хихикает: — Вообще, должен сказать, что вы были на грани провала… Ваше счастье, что они не знали моего настоящего имени. Хорошо, что я проявил осторожность!.. Знаете, как я им назвался? Семядубом!.. Если бы у обезовцев было побольше эрудиции, то они сразу бы смекнули, что «цвыль» по-старинному — «семя дуба»!.. Но где уж им, дуболомам!.. Так вот что мне казалось странным в поведении Дюпона! Он упорно продолжает обращаться ко мне на «вы», хотя, помнится, с настоящим Цвылевым он не церемонился… Что же заставляет его играть в вежливость? А что, если он давно раскусил меня и теперь «накручивает сюжет», как выражаются «раскрутчики»? В шахматной партии, когда над позициями одного из игроков нависает угроза, он может начать нервничать и допускает грубую ошибку.
Однако я, как неумелый шахматист, забываю об этом правиле. Я говорю:
— Послушайте, шеф, а я и сам не знал, что моя фамилия имеет ботаническое происхождение!..
Мои слова производят поистине магический эффект. Мой спутник замирает, словно оглушенный ударом дубинки по голове, а потом ошарашенно повторяет:
— «Шеф»? Ваша фамилия?.. И тогда я прозреваю.
Но он, хотя и на долю секунды, опережает меня. В руке его возникает металлический блеск. Не осознанно, а, скорее, инстинктивно я поднимаю перед собой левую руку, и в тот же миг ее обжигает пронзительная боль. Правда, мне удается ее превозмочь. Настолько, что правой рукой я перехватываю запястье своего противника и, кривясь от боли, из последних сил не даю ему нанести еще один удар ножом…
Откуда ни возьмись вокруг нас появляются силуэты с парализаторами наперевес, и лучи фонарей скрещиваются на нас, и раздаются крики:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65