Однако этого получаса могло оказаться вполне достаточно для явившегося на свет дитяти, чтобы определиться: оставаться или уйти навсегда из неприглядного мира под ногами людей в масках и белых халатах.
- Не по божески как... - проворчала санитарка тетя Шура, бросив взгляд на младенца.
Почти не сомневаясь, что малышка уже испустила дух, Лиза склонилась над бледным тельцем. Чувствительные подушечки пальцев уловили биение пульса на шейной артерии девочки.
- Жива... - не веря самой себе, протянула Лиза.
- Надолго ли? - сокрушенно вздохнула тетя Шура. - Пред лабалотории, налево по колидору, - тумба. На ей - весы. Туда и покласть надоть. Глянь! Лупастит глазенки!
- Теть Шур! Приволоки весы к материалке. Я пока обработаю ее.
Лиза споро принялась за пуповину. Ввела противостолбнячную сыворотку. Ополоснула девочку чуть теплой, подмарганцованной водичкой, спеленала и пошла в комнату, где в тихие минуты собирались почаевничать медсестры.
- Это ты когда успела? - пошутила проходившая мимо старшая медсестра Карима. - Вроде поступлений больше нет. Чайку с тортиком хлебнем?
- Откуда такая роскошь?
- Благодарность это, а не роскошь! Я по-своему, не по-немецки, дисциплину блюду. - Карима частенько подсмеивалась над немецким чистоплюйством Лизы, но в душе считала, что на ее бригаде держится вся смена.
Кулек с новорожденной вписался в ванночку детских весов. Вместе с одеяльцем он оказался вполне увесистым. "Килограмм восемьсот", - отметила Лиза, подсознательно обнадеживая себя цифрами выживания. Ей бы хотелось, чтобы малышка выстояла, но шансов у нее было мало, это медсестра понимала. Она поставила на соседнюю тумбочку с плиткой чайник и ушла в перевязочную, стараясь стряхнуть с себя мысль о судьбе ребенка. Она сосредоточенно скручивала турунды, когда ее отвлекли от дела странные звуки. Она вышла. Чайник вовсю кипел. Пар от него клубился, как в финской бане. А на весах чихал ребенок. Потешно, скорчив рожицу, вдохновенно чихал. Лиза опрометью бросилась в реанимационное отделение. Мамаша должна бы уже отойти от закиси азота. Женщин сюда привозили всяких, в основном тех, кто несвоевременно рожал - по собственной прихоти и мрачной инициативе.
- Женщина!
Скавронская с усилием открыла глаза. Над ней склонилось незнакомое лицо. Ей показалось, что видит взлохмаченного чертика с глазами ангела.
- Женщина, - повторила Лиза, - вы ребенка хотите?
- Боже! Надюшка! Что с ней? Где?
Скавронская порывалась подняться, встать, но силы изменили ей, и она снова потеряла сознание...
В тот вечер Антон поздно вернулся домой. Весь день он чувствовал себя настолько неуютно, что, не закончив множество дел, сорвался из командировки.
- Домой...
- Да что с тобой, Адамыч? - удивился Мирзо.
- Не знаю. Этого не объяснить. Что-то случилось с моими.
- Да рано бы...
Мирзо провел руками по лицу, будто пригладил несуществующую бороду. "Бисмилаху рахману рахим", - прошептали его губы, нога выжала газ, и он погнал по трассе, не задав больше ни одного вопроса.
Антона знобило, перед глазами вставали картинки одна другой страшнее. Руки дрожали. Наконец, управившись с замком входной двери, он вошел в квартиру, наперед зная, что она пуста. Он даже не заглянул в спальню, а напрямик, не разувшись, направился к телефонному аппарату. Мирзо все понял без слов. Он помог пролистать абонентский справочник. Вера Дмитриевна еще не спала.
- Она мне вчера звонила... Да погодите, Антон! Может, просто задержалась где... Так! Вы дома? Если это преждевременные роды - я узнаю первой. Сидите и ждите моего звонка!
На телефонный звонок мужчины кинулись одновременно.
- Квартира Скавронских? - спросил незнакомый женский голос.
- Что с ней? Где? - Антон задыхался.
- Ее состояние стабилизировано. Но вы приезжайте, как можно быстрей!..
Мирзо затормозил, чуть не выбив хлипкие больничные ворота. В будке сторожа мелькнула тоненькая фигурка в цветном фланелевом халатике поверх наутюженного белого. Девушка на ходу натягивала колпак, поторапливая сторожа. Механизм ворот заскрипел, створки медленно поползли в стороны.
- Не закрывай, Бобосайф!
- Хоп, Лиза, поспешай!
Девушка прыгнула в уазик, показывая Мирзо, как проехать к корпусу. На ходу приоткрыв дверь, она выскочила, как только машина остановилась перед крыльцом.
- Я сейчас!
Вышла со свертком в руках. Рядом с ней семенила старушка с полными руками грелок.
- Везите дочку в детское отделение третьего роддома. Там аппаратура получше.
Антон в полном ступоре держал невесомую ношу. Санитарка угадала его состояние и повернулась к Мирзо.
- Обложите маленькую грелками. Пока ее там не примут, тепло не убирайте. Господь милостив. Она у вас живучая, - попыталась она успокоить Антона.
- Направление! - спохватилась Лиза. - Вот! Возьмите.
Девочку приняли без проволочек. Успела предупредить Вера Дмитриевна. Антон отрешенно сидел на деревянной скамейке в коридоре новой больницы. Мирзо переминался с ноги на ногу, заглядывая в матовое стекло, за которое унесли ребенка. Дверь за их спинами распахнулась, обдав по-зимнему холодным предрассветным воздухом.
- Ну что? - Это примчалась Лиза после дежурства. - Погодите! Я сейчас все узнаю.
Вскоре послышался тихий дружный смех. Она возвращалась с подружкой.
- Говорят, будет жить. Можете отдохнуть. - Антон отрицательно замотал головой. - Ну, тогда поезжайте в септику, навестите жену, а я все равно здесь еще побуду, заодно и подежурю около малышки.
Только тогда Антона отпустило. Он огляделся по сторонам, встал, посмотрел на Мирзо:
- Тебя дома не загрызут?
Друг только рассмеялся в ответ.
Провожая мужчин до машины, Лиза поделилась с Антоном своей уверенностью в необычайности будущего его малышки. Щемящая боль снова сдавила сердце Скавронского. Хотелось спрятать дочку на себе, укрыть от всех бед. Но чутье подсказывало ему, что пока он может всецело положиться на эту девушку, такую хрупкую и такую сильную.
- Как вас зовут?
- Лиза. Лиза Шпомер. Я позвоню вам.
Он улыбнулся, но Лиза заметила, как странно по менялся цвет его глаз. Они стали прозрачными, как застывшая слеза...
(6)
Вымощенное плиткой шоссе с темными латками свежего асфальта убегало к подножию гор. На еще спеленатых снегами вершинах оседали подточенные теплом ледники. В придорожных канавах бурлила, закручиваясь в водовороты, темная талая вода. В разные стороны разбегались холмы, поля. Влажная пашня дышала, клубясь испарениями. То тут, то там в ярких лучах солнца вспыхивали цветастые косынки крестьянок. На обочинах коренастые стволы тутовника укрыла курчавая зелень. Деревья стригли каждую весну. Тогда они превращались в корявые столбовые вешки. Торчали тонкими веточками, словно перевернутые вверх корнями, ощетинившиеся на весь мир. Не проходило и недели, как молодые побеги наполнялись могучей силой, и тутовник превращался в сплошной ряд густых зарослей. Как всегда, под их сенью толпились ребятишки, собирая сочные ягоды. Антон попросил Мирзо остановить машину. Заслышав шум тормозов, навстречу посыпала детвора, показывая на пальцах, сколько будет стоить дармовой товар.
- Может, насобираем? - предложил шофер.
- Да брось ты. Для нас - копейки, а для них - заработок!
Стараясь не испачкаться - сок потом ни за что не отстираешь, - Мирзо, широко открыв рот, высыпал туда горсть. Ягоды так были похожи на разжиревших гусениц, что Скавронский невольно поморщился. За много лет он так ни разу и не попробовал шелковицы на вкус.
- Напрасно! Не случайно ее царской зовут.
- Да что я тебе, тутовый шелкопряд? - усмехнулся Антон.
- Что-то приуныл, Адамыч... - Мирзо мельком глянул в зеркальце на отражение своего начальника.
- Да не люблю я этих поездок.
У самого дома шофер заметил, что в окнах ярко горит свет.
- Твои еще не спят.
- Наталья все равно не ляжет, пока не встретит.
Но навстречу она не вышла. Гремела музыка, в спальне слышался смех. Антон оторопел.
Заглянув туда, Антон увидел, что растрепанная Надюшка, дорвавшись до родительской кровати, скачет по всему периметру, растопырив пальцы рук и выделывая пухлыми ножками немыслимые па. Магнитофонная бобина шипела, выбивая из утробы "Яузы" бешеный ритм популярной песенки. "She's goddess yes baby she's goddess... " - прокуренным дамским голосом надрывался супермодный ВИА "Шокинг блю". Вторя музыкальному такту, запыхавшаяся Надюшка приговаривала любимые стишки:
Все смесялось в обсем танце,
и летят во все концы
Гамадйилы и бйитанцы,
Ведьмы, блохи, кольдуны.
- Чем это полуночные богини заняты? - грозным голосом призвал к порядку Антон.
- Пляшем кекуок! - Наталья зашлась от хохота.
- Тата! - распахнув объятия, обрадовалась Надюшка.
Так она называла и отца и мать, объединив их одним именем. Антон достал из нагрудного кармана пупсика, пискнул резиновым животиком.
- Ой!
Девочка шлепнулась от счастья на подушку с куклой в руке. Тут же проворно начала вить гнездо, укладывая пупса спать.
Антон обнял Наталью за плечи, привлек ее к себе, тронул губами бархатистую щеку:
- Не пора спать?
Наташа погасила верхний свет, оставив бра. Антон переставил магнитофонную бобину. Удивительный голос Имы Сумак изливался в пространстве, рождаясь в тончайших высотах, как в горнем небе, постепенно наращивал низкие регистры и обрушивался в бездну, заново устремляясь ввысь, словно мифическая птица огня Феникс. Девочка почти растаяла в этих звуках: затихла, ухватив отца за палец. Взгляд ее устремился вдаль, причудливо меняя цвет глаз. Выражение восторга и удивления смешались на ее лице, она затаила дыхание и еле слышным шепотом, прижав отцовский палец к своим губам, произнесла:
- Высока земли обитель... Поздно - поздно... спать пора?
Спросила, будто только вот угадала.
Антон потрепал ее белесую макушку. Под его рукой она зажмурилась от удовольствия. Антон, одолевая в себе нестерпимое желание потеребить, пощекотать ребенка, чтобы не разыгралась пуще прежнего, припал губами к детской ладошке и, хитро поглядывая, пробухтел слова того же, долго бывшего в опале, поэта:
Что сомненья? Что тревоги?
День прошел, и мы с тобой
Полу звери, полубоги
Засыпаем на пороге
Новой жизни молодой.
Она кивнула. Свернулась клубком. Намотала на отцовский палец локон своих волос, чтобы удрать ему, если она заснет, было несподручно, и принялась баюкать не то игрушку, не то самого Антона. В грудном мурлыканье послышалось неуловимо родное. Он прислушался. Сбивали переливы голоса индианки. Модуляции накатывали волнами, и Антон представил, что это береговой прибой. Картинка зрительно предстала перед его глазами, он почти ощутил соленые брызги и жаркую истому облизанных волною камней. Его слуха опять коснулся мотив, до боли знакомый. Нет! Не может быть!.. Он не верил своим ушам. Нехитрая мелодия маминой колыбельной. Она повторялась снова и снова. Рефреном ей вторил голос самого моря. Антон обомлел. Это было то состояние души, когда не знаешь, радоваться или пугаться, когда так отчаянно хочется исторгнуть из себя не то смех, не то слезы.
"Огради ее Господь силою креста своего честного и животворящего..." прошептал Антон слова единственной охранной грамоты, которую знал.
Пентакль Надежды (1975)
Вахоб Умедович Умедов, придерживая под мышкой пакет базарной зелени, пытался одной рукой открыть замок на двери кабинета. Механизм не поддавался, ключ не проворачивался, плотно застрял в скважине. Завернутый в бумагу кусок мясной вырезки сочился кровью, пакет промок Беспокоясь за свою кипельную рубашку, директор краеведческого музея все же не хотел ставить торбу на пол, только что до блеска начищенный уборщицей Лидой. С утра она, по обычаю, запоздала, заглянула в кабинет, когда Вахоб Умедович уже заварил зеленый чай и, громко прихлебывая из пиалы, читал свежий номер "Точикистони совета".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
- Не по божески как... - проворчала санитарка тетя Шура, бросив взгляд на младенца.
Почти не сомневаясь, что малышка уже испустила дух, Лиза склонилась над бледным тельцем. Чувствительные подушечки пальцев уловили биение пульса на шейной артерии девочки.
- Жива... - не веря самой себе, протянула Лиза.
- Надолго ли? - сокрушенно вздохнула тетя Шура. - Пред лабалотории, налево по колидору, - тумба. На ей - весы. Туда и покласть надоть. Глянь! Лупастит глазенки!
- Теть Шур! Приволоки весы к материалке. Я пока обработаю ее.
Лиза споро принялась за пуповину. Ввела противостолбнячную сыворотку. Ополоснула девочку чуть теплой, подмарганцованной водичкой, спеленала и пошла в комнату, где в тихие минуты собирались почаевничать медсестры.
- Это ты когда успела? - пошутила проходившая мимо старшая медсестра Карима. - Вроде поступлений больше нет. Чайку с тортиком хлебнем?
- Откуда такая роскошь?
- Благодарность это, а не роскошь! Я по-своему, не по-немецки, дисциплину блюду. - Карима частенько подсмеивалась над немецким чистоплюйством Лизы, но в душе считала, что на ее бригаде держится вся смена.
Кулек с новорожденной вписался в ванночку детских весов. Вместе с одеяльцем он оказался вполне увесистым. "Килограмм восемьсот", - отметила Лиза, подсознательно обнадеживая себя цифрами выживания. Ей бы хотелось, чтобы малышка выстояла, но шансов у нее было мало, это медсестра понимала. Она поставила на соседнюю тумбочку с плиткой чайник и ушла в перевязочную, стараясь стряхнуть с себя мысль о судьбе ребенка. Она сосредоточенно скручивала турунды, когда ее отвлекли от дела странные звуки. Она вышла. Чайник вовсю кипел. Пар от него клубился, как в финской бане. А на весах чихал ребенок. Потешно, скорчив рожицу, вдохновенно чихал. Лиза опрометью бросилась в реанимационное отделение. Мамаша должна бы уже отойти от закиси азота. Женщин сюда привозили всяких, в основном тех, кто несвоевременно рожал - по собственной прихоти и мрачной инициативе.
- Женщина!
Скавронская с усилием открыла глаза. Над ней склонилось незнакомое лицо. Ей показалось, что видит взлохмаченного чертика с глазами ангела.
- Женщина, - повторила Лиза, - вы ребенка хотите?
- Боже! Надюшка! Что с ней? Где?
Скавронская порывалась подняться, встать, но силы изменили ей, и она снова потеряла сознание...
В тот вечер Антон поздно вернулся домой. Весь день он чувствовал себя настолько неуютно, что, не закончив множество дел, сорвался из командировки.
- Домой...
- Да что с тобой, Адамыч? - удивился Мирзо.
- Не знаю. Этого не объяснить. Что-то случилось с моими.
- Да рано бы...
Мирзо провел руками по лицу, будто пригладил несуществующую бороду. "Бисмилаху рахману рахим", - прошептали его губы, нога выжала газ, и он погнал по трассе, не задав больше ни одного вопроса.
Антона знобило, перед глазами вставали картинки одна другой страшнее. Руки дрожали. Наконец, управившись с замком входной двери, он вошел в квартиру, наперед зная, что она пуста. Он даже не заглянул в спальню, а напрямик, не разувшись, направился к телефонному аппарату. Мирзо все понял без слов. Он помог пролистать абонентский справочник. Вера Дмитриевна еще не спала.
- Она мне вчера звонила... Да погодите, Антон! Может, просто задержалась где... Так! Вы дома? Если это преждевременные роды - я узнаю первой. Сидите и ждите моего звонка!
На телефонный звонок мужчины кинулись одновременно.
- Квартира Скавронских? - спросил незнакомый женский голос.
- Что с ней? Где? - Антон задыхался.
- Ее состояние стабилизировано. Но вы приезжайте, как можно быстрей!..
Мирзо затормозил, чуть не выбив хлипкие больничные ворота. В будке сторожа мелькнула тоненькая фигурка в цветном фланелевом халатике поверх наутюженного белого. Девушка на ходу натягивала колпак, поторапливая сторожа. Механизм ворот заскрипел, створки медленно поползли в стороны.
- Не закрывай, Бобосайф!
- Хоп, Лиза, поспешай!
Девушка прыгнула в уазик, показывая Мирзо, как проехать к корпусу. На ходу приоткрыв дверь, она выскочила, как только машина остановилась перед крыльцом.
- Я сейчас!
Вышла со свертком в руках. Рядом с ней семенила старушка с полными руками грелок.
- Везите дочку в детское отделение третьего роддома. Там аппаратура получше.
Антон в полном ступоре держал невесомую ношу. Санитарка угадала его состояние и повернулась к Мирзо.
- Обложите маленькую грелками. Пока ее там не примут, тепло не убирайте. Господь милостив. Она у вас живучая, - попыталась она успокоить Антона.
- Направление! - спохватилась Лиза. - Вот! Возьмите.
Девочку приняли без проволочек. Успела предупредить Вера Дмитриевна. Антон отрешенно сидел на деревянной скамейке в коридоре новой больницы. Мирзо переминался с ноги на ногу, заглядывая в матовое стекло, за которое унесли ребенка. Дверь за их спинами распахнулась, обдав по-зимнему холодным предрассветным воздухом.
- Ну что? - Это примчалась Лиза после дежурства. - Погодите! Я сейчас все узнаю.
Вскоре послышался тихий дружный смех. Она возвращалась с подружкой.
- Говорят, будет жить. Можете отдохнуть. - Антон отрицательно замотал головой. - Ну, тогда поезжайте в септику, навестите жену, а я все равно здесь еще побуду, заодно и подежурю около малышки.
Только тогда Антона отпустило. Он огляделся по сторонам, встал, посмотрел на Мирзо:
- Тебя дома не загрызут?
Друг только рассмеялся в ответ.
Провожая мужчин до машины, Лиза поделилась с Антоном своей уверенностью в необычайности будущего его малышки. Щемящая боль снова сдавила сердце Скавронского. Хотелось спрятать дочку на себе, укрыть от всех бед. Но чутье подсказывало ему, что пока он может всецело положиться на эту девушку, такую хрупкую и такую сильную.
- Как вас зовут?
- Лиза. Лиза Шпомер. Я позвоню вам.
Он улыбнулся, но Лиза заметила, как странно по менялся цвет его глаз. Они стали прозрачными, как застывшая слеза...
(6)
Вымощенное плиткой шоссе с темными латками свежего асфальта убегало к подножию гор. На еще спеленатых снегами вершинах оседали подточенные теплом ледники. В придорожных канавах бурлила, закручиваясь в водовороты, темная талая вода. В разные стороны разбегались холмы, поля. Влажная пашня дышала, клубясь испарениями. То тут, то там в ярких лучах солнца вспыхивали цветастые косынки крестьянок. На обочинах коренастые стволы тутовника укрыла курчавая зелень. Деревья стригли каждую весну. Тогда они превращались в корявые столбовые вешки. Торчали тонкими веточками, словно перевернутые вверх корнями, ощетинившиеся на весь мир. Не проходило и недели, как молодые побеги наполнялись могучей силой, и тутовник превращался в сплошной ряд густых зарослей. Как всегда, под их сенью толпились ребятишки, собирая сочные ягоды. Антон попросил Мирзо остановить машину. Заслышав шум тормозов, навстречу посыпала детвора, показывая на пальцах, сколько будет стоить дармовой товар.
- Может, насобираем? - предложил шофер.
- Да брось ты. Для нас - копейки, а для них - заработок!
Стараясь не испачкаться - сок потом ни за что не отстираешь, - Мирзо, широко открыв рот, высыпал туда горсть. Ягоды так были похожи на разжиревших гусениц, что Скавронский невольно поморщился. За много лет он так ни разу и не попробовал шелковицы на вкус.
- Напрасно! Не случайно ее царской зовут.
- Да что я тебе, тутовый шелкопряд? - усмехнулся Антон.
- Что-то приуныл, Адамыч... - Мирзо мельком глянул в зеркальце на отражение своего начальника.
- Да не люблю я этих поездок.
У самого дома шофер заметил, что в окнах ярко горит свет.
- Твои еще не спят.
- Наталья все равно не ляжет, пока не встретит.
Но навстречу она не вышла. Гремела музыка, в спальне слышался смех. Антон оторопел.
Заглянув туда, Антон увидел, что растрепанная Надюшка, дорвавшись до родительской кровати, скачет по всему периметру, растопырив пальцы рук и выделывая пухлыми ножками немыслимые па. Магнитофонная бобина шипела, выбивая из утробы "Яузы" бешеный ритм популярной песенки. "She's goddess yes baby she's goddess... " - прокуренным дамским голосом надрывался супермодный ВИА "Шокинг блю". Вторя музыкальному такту, запыхавшаяся Надюшка приговаривала любимые стишки:
Все смесялось в обсем танце,
и летят во все концы
Гамадйилы и бйитанцы,
Ведьмы, блохи, кольдуны.
- Чем это полуночные богини заняты? - грозным голосом призвал к порядку Антон.
- Пляшем кекуок! - Наталья зашлась от хохота.
- Тата! - распахнув объятия, обрадовалась Надюшка.
Так она называла и отца и мать, объединив их одним именем. Антон достал из нагрудного кармана пупсика, пискнул резиновым животиком.
- Ой!
Девочка шлепнулась от счастья на подушку с куклой в руке. Тут же проворно начала вить гнездо, укладывая пупса спать.
Антон обнял Наталью за плечи, привлек ее к себе, тронул губами бархатистую щеку:
- Не пора спать?
Наташа погасила верхний свет, оставив бра. Антон переставил магнитофонную бобину. Удивительный голос Имы Сумак изливался в пространстве, рождаясь в тончайших высотах, как в горнем небе, постепенно наращивал низкие регистры и обрушивался в бездну, заново устремляясь ввысь, словно мифическая птица огня Феникс. Девочка почти растаяла в этих звуках: затихла, ухватив отца за палец. Взгляд ее устремился вдаль, причудливо меняя цвет глаз. Выражение восторга и удивления смешались на ее лице, она затаила дыхание и еле слышным шепотом, прижав отцовский палец к своим губам, произнесла:
- Высока земли обитель... Поздно - поздно... спать пора?
Спросила, будто только вот угадала.
Антон потрепал ее белесую макушку. Под его рукой она зажмурилась от удовольствия. Антон, одолевая в себе нестерпимое желание потеребить, пощекотать ребенка, чтобы не разыгралась пуще прежнего, припал губами к детской ладошке и, хитро поглядывая, пробухтел слова того же, долго бывшего в опале, поэта:
Что сомненья? Что тревоги?
День прошел, и мы с тобой
Полу звери, полубоги
Засыпаем на пороге
Новой жизни молодой.
Она кивнула. Свернулась клубком. Намотала на отцовский палец локон своих волос, чтобы удрать ему, если она заснет, было несподручно, и принялась баюкать не то игрушку, не то самого Антона. В грудном мурлыканье послышалось неуловимо родное. Он прислушался. Сбивали переливы голоса индианки. Модуляции накатывали волнами, и Антон представил, что это береговой прибой. Картинка зрительно предстала перед его глазами, он почти ощутил соленые брызги и жаркую истому облизанных волною камней. Его слуха опять коснулся мотив, до боли знакомый. Нет! Не может быть!.. Он не верил своим ушам. Нехитрая мелодия маминой колыбельной. Она повторялась снова и снова. Рефреном ей вторил голос самого моря. Антон обомлел. Это было то состояние души, когда не знаешь, радоваться или пугаться, когда так отчаянно хочется исторгнуть из себя не то смех, не то слезы.
"Огради ее Господь силою креста своего честного и животворящего..." прошептал Антон слова единственной охранной грамоты, которую знал.
Пентакль Надежды (1975)
Вахоб Умедович Умедов, придерживая под мышкой пакет базарной зелени, пытался одной рукой открыть замок на двери кабинета. Механизм не поддавался, ключ не проворачивался, плотно застрял в скважине. Завернутый в бумагу кусок мясной вырезки сочился кровью, пакет промок Беспокоясь за свою кипельную рубашку, директор краеведческого музея все же не хотел ставить торбу на пол, только что до блеска начищенный уборщицей Лидой. С утра она, по обычаю, запоздала, заглянула в кабинет, когда Вахоб Умедович уже заварил зеленый чай и, громко прихлебывая из пиалы, читал свежий номер "Точикистони совета".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43