В этой неизменной рубахе "сафари" принимали его больше за француза. Юркий и энергичный, Захаров был общителен, но его контакты ни разу не вызвали у Митьки тревоги. Одним словом - земляк. Жаль, что ничего путного для себя не нашел... Желая разбавить настроение, Митька повел Шурика к Араму на пристань. Быстроногий бой мгновенно организовал анисовой водки.
- Словно "капли датского короля" от насморка, - не очень порадовался Шурка.
Перекатываясь с боку на бок, к ним двигался повар, ювелирно вписываясь в повороты между столиками, несмотря на огромный, колыхающийся при каждом шаге живот. Подойдя, витиевато поздоровался и присел рядом, широко раскорячив ноги. Возле столика суетился бой, сноровисто кидая блюда закуски. Прелая бамия, маслины, завернутые в анчоусы, мидии с лимонной приправой, разноцветье ароматов могло поднять дух и у египетской мумии. Митя с удовольствием засек, что и Захаров словно воспрянул. Потекла степенная беседа. Слух восточного человека не настроен на дела бытовые, насущные. Во всякой суете сует он улавливает шепот вечности.
- Предания рассказывают, что бизнес мастерить кораблики не несет удачу, - с достоинством ответил повар Арам на вопрос неуемного Шурки.
Облокотился мясистой рукой на край стола. Пространства было предельно мало, но засученные рукава белоснежной сорочки не коснулись даже торчащего листа салата.
- Мсье интересуется моделями? - Проницательный взор армянина выискивал тайную страсть туриста.
- Слышал одну легенду... О лоцмане с острова Арвад. Надеялся получить подтверждение истины. - Захаров печально улыбнулся.
- О лоцмане ничего не слышал... - покачал головой Арам. - Истина? В чем она?... - Неторопливый голос успокаивал гостей. - Плотничают на Арваде и даже кораблики мастерят, но кто их купит? Рыбаки и матросы хорошо покупают шерсть местных овец. Плетут на досуге свитера или здесь их покупают. В море нужная вещь. Даже вот такие береты, - армянин стянул с головы необычный головной убор, - нужная вещь.
Арам вдруг оживился, словно на ум пришла нужная мысль.
- Рассказывают, что в такой шапочке долго бродил по острову безумный плотник. Передвигался он на костылях, потому что с детства был безногим. Верно, от этого и умом тронулся. От одиночества до безумия недалеко. Он-то, говорят, и мастерил корабли. И рассказывали, будто бы гостил у него однажды шотландский моряк. Откуда друг друга знали - сказать не могу, да и никто не может. Шотландец и оставил ему шапочку, ну, как бы на память, что ли? Пришел день, к пристани причалило судно. Богатый иностранец нашел лавку, выкупил все ее содержимое за баснословные деньги. Плотник сразу покинул остров, и больше его никто здесь не видел. Лавку оставил своему подмастерью. Да, видать, и этот после такого с головой дружить перестал - начал шить береты шотландских моряков. Но островитяне - люди суеверные, по сей день считают, что такие шапочки при носят удачу даже безногому.
Армянин хохотнул, хотел было водрузить беретик на голову, но Захаров жестом попросил взглянуть на него.
- А, - щедро махнул рукой Арам, - забирай на счастье, на память. Россия большая страна. А будешь в Армении - поклонись моей земле, Эчмиэддину. Вроде как моей головой, да?
- Ну, "шукран" тебе великое. - Шурка от радости запутался в русских и арабских выражениях.
Всю дорогу он вертел в руках шапчонку, прижимал к груди, как наиценнейшее приобретение всей жизни. Демонстрировал Митьке шитый шелком красно-белый крест на синем фоне - символ восходящей на Востоке звезды. Английский флажок с золоченой гербовой опояской имел вензель "КАЛЕДОН".
- Скорей бы Скавронскому показать.
Не терпелось мужику удивить какого-то друга - это Митька понял, но в чем тут подвох - так и осталось за границей его разумения.
* * *
Рассказанная Захаровым история всполошила Антона. Он ни о чем не переспрашивал - молчал. Глаза стали беспокойными, ищущими. "Можно ли предположить, что мир настолько тесен во времени и в пространстве? От кого зависит воля случая?" - мысленно вопрошал себя Антон. Он не сомневался в том, что все это не Шуркины выдумки, и почти не сомневался, что друг напал на след деда Александра. Охваченный мистическим трепетом, он представил свою жизнь как карточную колоду, а незримая рука тасует одни и те же знаки, соединяет картинки в новые значения, таинственно переплетает линии дам, королей и тузов. "Карты? - как то сказал ему дед. - Они безразличны к игроку. Они - лишь символ. Что бы ты ни пытался в них найти, только от тебя зависит: выбросить или оставить мизер". Тогда Антон не понимал, что этим хотел сказать Александр Гифт, да и слова по сию пору не всплывали в памяти.
"А искал ли ты? - спросил он сам себя. - Если тебе приотворилась дверь в прошлое - наверное, ты стучал в нее?"
"Да, да", - согласился сам с собою Антон.
"Подспудно, подсознательно ты всегда чего то искал".
Но тут же в его голове возник новый вопрос:
"Но чего, кроме собственной судьбы?"
"Может, себя?" - не очень решительно предположил он.
Какой-то мудрый внутренний советник по-стариковски заявил ему:
"Ты неразделим с памятью предков. Обнаруживая их следы в прошлом, ты находишь в настоящем самого себя. Истинно сказано: ищущий - да обрящет. Проси - и дано будет".
"Где ты мог это слышать?" - удивился Антон, и тут же пришло как ответ:
"А можно ли это забыть?"
Антон беспомощно оглянулся по сторонам. У Шурки создалось впечатление, что тот будто и не понимает, где находится.
- Эй, Антон, ты где? - вырвал он его из оцепенения.
Скавронский встряхнулся, ехидно улыбнулся:
- Ищу себя в процессе раздвоения личности. - На его лице отразилось удивление.
Захаров, наблюдавший всю смену настроений по глазам Антона, в общих чертах догадывался, что с ним происходит. Ему все это было знакомо, и, кроме того, соприкоснувшись с прошлым там, на острове Арвад, он ощутил удивительное смятение: как будто он сам был или стал по странному стечению обстоятельств участником давних событий. "Член команды корабля, которого наверняка нет в помине", - определил это состояние Шурка. Он напялил на голову берет, лихо заломил его на ухо и горделиво произнес:
- Как я тебе в роли матроса Захарова?
В темноте было трудно оценить по достоинству портретную зарисовку. Сумерничая, приятели и не заметили, как сгустился вечер, как вошла Надежда, как застыла она в дверном проеме с подносом бокалов и гроздью тугого, крепкого винограда. Молодое шахринаусское вино светилось той же прозрачностью, что и глаза Скавронских. На дне высоких бокалов плавали маслины с далекого побережья Средиземного моря, а ломкая горка местного козьего сыра на горячей лепешке пахла кунжутом и тмином.
- А что такое фарватер? - ни к тому ни к сему спросила Надежда.
Антон понял, что ее не интересует нечто большее, чем конкретное значение слова. Но и попросту пояс нить термин в двух словах у него сразу не получалось. Выручил Шурка, подхвативший из ее рук поднос.
- Тяни сюда! - Он заглянул в содержимое бокалов: - Ну-ка, что у нас на фарватер?
- Прекрасно в нас влюбленное вино и добрый хлеб, что в печь для нас ложится... - Голос Нади упал до шепота.
У Антона мелькнула мысль, что найденная ею поэтическая строчка прозвучала и как ответ Захарову, и как отклик ее подсознания на собственный вопрос. Скавронский насупился, забубнил, припоминая ритм стиха, и память выбросила следующую фразу:
- ...и женщина, которою дано, сперва измучившись, нам насладиться... Но что нам делать с розовой зарей под холодеющими небесами, где тишина и неземной покой? Что делать нам с бессмертными стихами? Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать..." "Шестое чувство?" Гумилев? - Антона наконец осенило.
Надя пожала плечами. Это невольное движение свидетельствовало о том, что для нее не столь важно, чье это.
Стихи, полагала она, живут во вселенной собственной жизнью, другой вопрос, что не всякий посыл может быть услышан, однако ко всем они приходят в нужный момент. Даже неприхотливая строчка популярной песенки работает, как прилипчивая мелодия, и никогда не обманет. Она скажет то, что никто не сумеет объяснить, даже если не желаешь принимать объяснений. Она предупредит и настроит твой внутренний камертон: все случившееся покажется услышанным прежде, а ты будто знала, что так должно случиться.
Сноп света вырвался из гостиной, ослепив полуночников. Из распахнутой двери послышалась разноголосица, перекрытая возмущенным голосом Аленки:
- Ни съесть, ни выпить, ни потанцевать! Ну, где вы застряли?...
- Кубло какое-то! - прошипел Захаров, помогая Антону подняться.
- Эт-т точно!
За общим столом бурно обсуждались проблемы предстоящего студенчества и непосредственно связанная с нею тема полевых работ.
Разгар первого семестра выпадал на хлопковую кампанию, нередко затягивающуюся до первых заморозков. А с этим - как улыбнется погода. Город замирал иногда до декабря, но, как правило, к ноябрьским праздникам возвращались с полей автобусные колонны. Загорелая, с обветренными руками молодежь, полная впечатлений крестьянской страды, высыпала на парадные улицы. Жизнь начиналась с массовых гуляний, называемых в народе демонстрациями трудящихся. На площадях дробь из бубнов дойры, переливались медные трубы карная, выкликивая народ ревом, напоминающим зов слонов в джунглях. В буйных красках расцветали жанры фольклора. Богатейший материал для передачи из уст в уста давали торжественные собрания. Афоризмы и изречения представителей власти пользовались особенным успехом. Их упоминание всегда оказывалось к месту, будь то дружеская беседа, или речь тамады. Санька знал их великое множество, чем сейчас и тешил слух всей честной компании, собравшейся у Аленки.
- "Ми нэ будэм ждат милостыны у прыроды - сами всо возмьем, что тэбе нада. А студэнты, атлычивщиеса на палавых работах, будут да-астойно на граждэны".
Всплеск рукоплесканий заставил Саньку раскланяться. Он подсел к Наде.
- Тебе организовать медицинскую справку?
- Не трудись, Саня. Поле для меня не в тягость.
- Ты уверена?
За столом возникла напряженная пауза. Саня поднял глаза. Сидящие уставились на него, переводя взгляды на Надю. Она вспыхнула, зло оглянулась на Сашку. У Антона перехватило дыхание. Он знал, что сей час произойдет нечто значительное. Надя глотнула всем ртом воздух и, судорожно выдыхая, произнесла:
- Во мне живет ребенок. Мальчик. Данила.
Захаров поперхнулся, испуганно посмотрел на Антона. Скавронский вдруг громко захохотал. Наташа свела скорбные брови, лицо ее вытянулось, она беспомощно оглядывалась то на Антона, то на дочь.
- Ну что, мать, придется покупать мотоцикл с коляской.
- Только через мой труп! - отрезала Наташа.
Аленка, как сдувшийся шарик, уронила голову на стол.
Брякнула тарелка, задетая случайно обмякшей рукой.
- Алена! - затрясла руками Лика.
Аленка вскинулась, поняла, что только случайно не въехала мордахой в салат. Ее разобрал смех. Почему новость не вызвала эффекта разорвавшейся бомбы - она никак не могла взять в толк. Она настолько хорошо знала свою подругу, что даже на секунду усомниться в правде произнесенных слов или принять их за шутку - никак не могла. Потом, разве такими вещами шутят, тем более с родителями? Она исподтишка разглядывала присутствующих. Совершенно было непонятно, кто из них задал тон.
- А почему Данила? - хитро поинтересовался Захаров.
- Ну, как? - негодующе воскликнула Наталья Даниловна, изумляясь его непониманию и пошлепала себя ладошкой по груди.
Лика победно повела на мужа бровью, мол, так вот тебе. И никто не смотрел на Надежду, кроме Антона. "Она знала: отец не осудит, отец все поймет", - поняла Аленка. Но от этой затаенной нежности в его посветлевших глазах хотелось смеяться и плакать. Подряд или вместе - не важно. Она услышала, как всхлипнула Надя, но подруга улыбалась отцу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43