"Тому, что готов взять на себя все ее муки, печали, - думала Аленка. - Заслонить собой от невзгод..."
Будто услышав ее мысли, Надежда склонилась к Антону Адамовичу, уткнула лицо в его мозолистые руки. От них так вкусно несет табаком... Аленке сразу представились запачканные паркеровскими чернилами пальцы Захарова.
- Надюха! - окликнула Наталья Даниловна. - Поешь-ка салатик.
- Наяривай-наяривай! - запричитала старшая Захарова. - Тебе сейчас витамины нужны.
Аленка вдруг ощутила легкую зависть. Она интуитивно почувствовала, что сама она еще воспринимается всеми как маленькая девочка, тогда как Надежда уже негласно принята во взрослую женскую общину. Внутри всколыхнулось острое, доселе казавшееся размытым, желание приобщиться к таинству материнства, но разумом она понимала, что еще не прошла первой ступени посвящения, которая называется любовью мужчины и женщины. Она с недоумением повернулась к Саньке. Тот был бледен, как неприкаянный призрак. Он тяжело дышал, казалось, вот-вот потеряет сознание. С одной стороны, Аленке стало его жалко, но в то же время почему-то не верилось, что он мог стать избранником Нади. Она вспомнила, что рассказывала на вступительных экзаменах Зебошка - одноклассница Нади, теперь их однокурсница: Жуков нализался на выпускном до поросячьего визга. Начал приставать к Надежде. Ребятам пришлось его успокоить. Надька потом плакала. Сбежала подальше от всех, выревелась, потом сама же его домой провожала... Если это все правда, то нужно ли ей такое счастье? Аленке стало горько за Надю. Но было похоже, что Санька и сам себя поедом грызет. Вот и сейчас без толку суетился, стараясь привлечь к себе внимание.
- Думаешь, будет мальчик? - преданно заглядывая в любимые глаза, спросил он.
- Уверена. Но ты здесь ни при чем, Саня, - мягко сказала Надежда, словно страшилась уколоть, боясь его поранить.
Аленка растерялась. Она уже ничего не понимала.
- Вот тебе и "да-астойно награждэны за отличия в палавых работах", ехидно отметил Шурка Захаров и рассмеялся.
Ему пришло на ум, что Антона ожидает большой подарок. "Подарок! мысленно повторил он словечко, покатал его на разный лад и тут до него дошло, что фамилия Надиного прадеда Александра - имя рода - означает практически то же - дар. Да и мать Антона звали Надежда. "История повторяется?" - расчувствовался Шурка и, как упертый, снова спросил вслух, въедливо, настойчиво:
- Почему все-таки - Данила?
Антон размышлял на ту же тему. В потоке этих мыслей он засиделся допоздна над сундучком с бумагами, разбирая то записи деда, то бегущий почерк матери. Лег - уже черный дрозд-одиночка завел свою грустную песню. В темной выемке гор чуть забрезжил рассвет. Сквозь сон Антон слышал печальную трель, но видел себя в другом месте. Он идет узкой дорожкой от калитки к дому. Всколыхиваются тяжелые георгины, стряхивая чистые капли росы. Антон останавливается возле старого колодца. Слышит, как грохочет ведро, бьется о стены, ниже и ниже сползают ржавые цепи. Вот-вот ведро коснется воды, зачерпнет ее, но Антон придерживает цепь, потому что видит внизу отражение... "Мама?" - зовет Антон. "Я - это ты, - беззвучно говорит ему Надя. - Начало твое. Как мужское во мне - мой отец. Возьми это..." Ведро опрокидывается, заполняясь до края. Антон знает, что она сделала это. Он тянет к себе содержимое. Вода. Пахнет не то плесенью, не то зацветшей зеленью. Антон припадает губами и пьет. Пьет и не может напиться. Голова кружится. Безграничная сила вливается в жилы, бурлит неуемным весельем. "Дед! Дай испить", - слышится знакомый голос. Антон оборачивается. У калитки - прохожий. Прохожий ли? - улыбается мальчику Антон. - "Я его видел, я знаю". Он ждет, когда отворится калитка... Мальчик заходит, а вместе с ним черный пес. По узкой дорожке несется навстречу, только уши вспархивают, как у бабочки. "Какая уж тут бабочка, - ужасается Антон, - не пес, а лохматый мутант". На приступке крыльца седой как лунь старец окликает Антона:
"Барт ли вернулся? Что-то не вижу я, Антоша..."
- Антоша. Антон!
Он вздрагивает, просыпается. У изголовья сидит Наташа со стаканом в руке.
- Ну, будить тебя, скажу... Проспишь. У тебя же совещание. Как голова после вчерашнего? На, похмелись.
- Да ты сбрендила, мать. У меня ж совещание. - Он вылупился на стакан, разом припомнив сои. Только там была вода, а здесь что-то тягучее, красное, как кровь.
- Что это? - спросил он жену.
Наташа смутилась, начала оправдываться:
- Да это же кагорчик - легонькое, церковное винишко. Я на такой вот случай его и держу.
- Умница ты моя! - смачно чмокнул ее в макушку Скавронский. - А я сегодня Данилу во сне видел.
- Вруша, - не поверила жена.
- Вечером расскажу.
Чувствовал он себя полным сил. Голову ничуть не ломило, мысли были ясными, как начинающийся день. Еще неумытый, шоркая ладонью по небритой щетине, он подошел к столу. Хотел убрать оставленные бумаги. Сложил их стопкой, приноровился прихватить обеими руками, но корешок тонкого блокнота никак не хотел вставать вровень со всем остальным. Он вытянул его. В рукописной книжке под названием "WEIONES RADZIEVILS" Антон ничего не понимал. Там были какие-то круги, схемы с указанием направления, с розой ветров, и знаки планет. Далее - на двадцати восьми страницах - указывались лунные фазы и начинался довольно короткий текст на малопонятном языке. Вероятно, это были заклинания или нечто подобное, но к смыслу их Антон никогда особенно не пытался продираться, понимая, что язык этот скорее всего утерян. Отдельные слова напоминали ему старопольский, иногда белорусский, на котором разве что поляшуки в пуще говорят. Некоторые конструкции и окончания подсказывали, что так могли говорить ятвяги, пруссы, аукштайты или другие племена балтов. Все вместе было недоступно для понимания, а мысль обратиться к специалистам Антон давно отмел, потому как в Таджикистане их еще поискать, а иные корифеи мо-гут и на смех поднять. Последнее его не пугало. Все дело в том, что он любил своих предков, а этого вполне достаточно, чтобы не дать чужому равнодушному мнению кощунствовать над их верой. Судить об этом, как полагал Скавронский, - не в компетенции людей, зашоренных стереотипами. Хотя он был уверен: атеистические воззрения в большинстве случаев слеплены искусственно.
То ли от его неловкого движения, то ли от сквозняка, но страницы блокнота распахнулись, и вылетела пожелтевшая бумажка. Порхнула бабочкой, сделала круг и спланировала к ногам. Антон наклонился, поднял ее двумя пальцами, стараясь не помять. "Неспроста это", - почудилось ему, он заглянул в текст. Это была обычная молитва. Простой русский оберег, записанный когда-то рукой старшей Нади. Скавронский убрал стопку бумаг, подошел к спящей Надюшке, поднял съехавшее на пол покрывало, пробухтел тихо, чтобы не потревожить ее сна:
- Так тому и быть.
Решение воспользоваться оберегом возникло мгновенно, само собой, как будто его внезапно озарило. Какой иной, более действенной силой он мог защитить свою девочку? И хотя Скавронский довольно смутно представлял себе обрядовую сторону ритуала, он уверовал в достаточность того, что сама судьба предоставила ему шанс призвать на помощь высшие силы посредством молитвы матери.
Антон не мог раскрыть для себя ее тайный смысл, он просто повиновался внутреннему порыву, рожденному верой в древние знания. Словно сам дух предков вел его, подсказывая, что именно он должен делать. Он поискал свечу, зная, что обязательно должен будет зажечь огонь. Фабричные свечи, хотя и были по-новогоднему красочными, отчего-то не вызвали у него привычной радости. "Тут нужно что-то сокровеннее", - рассуждал Антон, разглядывая без особого восторга оплавленную фигурку Деда Мороза... Лампада! Подумал, где можно ее раздобыть, и вспомнил про Мирзо. Кажется, у него есть.
Антон поспешил на работу, листочек с молитвой прихватил с собой. Времени совещания ему вполне хватило, чтобы запомнить слово в слово по написан ному. Мысли его были далеки от будничных, рабочих, - и все же он не мог не обратить внимание, что и собрание прошло на редкость гладко, а все вопросы решились будто сами собой.
Сумасшедший летний период, как всегда, лихорадил транспортников. Все планы грузооборота летели в тартарары, случались срывы, начинались поиски виноватых. В этом году все обернулось серьезной конфликтной ситуацией с прямым начальством в Ташкенте. А это грозило неминуемым скандалом. Слухи о кадровых перестановках вот уже месяц трясли все отделение. Однако спор с Ташкентом уладился как по мановению волшебной палочки. Каким образом отделенческие боссы вышли из положения - Антон пропустил мимо ушей, выискивая в зале Мирзо. Для этого нужно было разворачиваться спиной к президиуму: шофер, как обычно выбирал себе место на дополнительных стульях позади установленных рядов. Он сидел, опираясь на стекло панорамы, чуть склонившись к спине сидящей впереди женщины. Антон увидел лишь его озорные глаза, подрагивающие усы и тщетные попытки смуглянки придать своему взгляду на президиум хотя бы толику интереса. Судя по тому, что она никак не хотела замечать гримас Антона, ее внимание всецело было приковано к тому, о чем так горячо нашептывал Мирзо. Шофер, по своему обыкновению, справлялся со скукой, развлекая ближних. Женщина прыснула, на нее начали оборачиваться любопытствующие. Кто-то из боссов постучал по столу, призывая к порядку. Когда Антон снова смог оглянуться - ни Мирзо, ни смуглянки в зале не было.
Позже - железнодорожники уже расходились по рабочим местам - Антон забежал на телетайп, не столько для того, чтобы свериться с нужными бумагами, сколько из расчета застать там приятеля. Прихлебывая из пиалки зеленый чай, Мирзо расписывал в лицах все производственные подробности совещания. Застрекотал аппарат, поползла по всему полу ажурная, как дыроколом обработанная, лента. Смуглая молодуха кинулась к телетайпу, одновременно подхватывая телефонную трубку:
- Ташкент? Ташкент... - начала она передавать сводку.
Антон воспользовался моментом и потянул Мирзо на выход.
- Слушай! Где-то у тебя была лампада... или, как ее, ну, курительница.
Мирзо вытаращился на Антона, не понимая, о чем идет речь.
- Траву в ней жгут. - Уточнение самому показалось невразумительным.
Взгляд Мирзо стал таким же непроницаемым, как у мертвой рыбы. При этом у него был вид человека, который недоверчиво прислушивается к урчанию в животе и не совсем понимает, от кого из двух собеседников этот звук исходит. Он нерешительно переспросил:
- Чилим, что ли? - И хитро, заговорщицки подмигнул Антону.
- Чилим? Это кальян? - перепроверил свои этнографические познания Антон.
Мирзо обрадовано закивал. Скавронский, досадуя на себя, что не может толком объяснить, что ему надо, раздраженно протянул:
- Не-е.
- Сам же говоришь - для травки.
- Да не для такой травки. От болезней там, ну от чего там еще?.. Антон стал оглядываться по сторонам, будто вот-вот объявится или проступит на обоях "что-то там еще".
- Э! Э! Тоба! - сплюнул Мирзо, прихватывая его за рукав, словно опасаясь возможного появления нечисти. - Я понял. Тебе нужен аспак?
- Я не знаю, как это называется. Такая лампадка... Формой напоминает лодочку.
Он усиленно припоминал другие детали, но вдруг понял, что самого предмета он вроде как и вообще не видел. С мольбой в глазах Антон ждал, что приятель сам догадается.
- Хай! Аспак, - согласился Мирзо. - В ней масло жгут. Получается светильник - заместо свечи.
- Точно! Оно мне и надо. Вместо свечи, - кивнул Антон.
Мирзо недоуменно пожал плечами. "Зачем ему?" - но вслух вопроса не задал, не в его это было правилах.
- Заходи после работы, найдем.
Нутром он чувствовал, что Скавронскому это важно. И, словно в подтверждение мыслей, увидел, как светло загорелись глаза друга.
- Тогда до вечера?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Будто услышав ее мысли, Надежда склонилась к Антону Адамовичу, уткнула лицо в его мозолистые руки. От них так вкусно несет табаком... Аленке сразу представились запачканные паркеровскими чернилами пальцы Захарова.
- Надюха! - окликнула Наталья Даниловна. - Поешь-ка салатик.
- Наяривай-наяривай! - запричитала старшая Захарова. - Тебе сейчас витамины нужны.
Аленка вдруг ощутила легкую зависть. Она интуитивно почувствовала, что сама она еще воспринимается всеми как маленькая девочка, тогда как Надежда уже негласно принята во взрослую женскую общину. Внутри всколыхнулось острое, доселе казавшееся размытым, желание приобщиться к таинству материнства, но разумом она понимала, что еще не прошла первой ступени посвящения, которая называется любовью мужчины и женщины. Она с недоумением повернулась к Саньке. Тот был бледен, как неприкаянный призрак. Он тяжело дышал, казалось, вот-вот потеряет сознание. С одной стороны, Аленке стало его жалко, но в то же время почему-то не верилось, что он мог стать избранником Нади. Она вспомнила, что рассказывала на вступительных экзаменах Зебошка - одноклассница Нади, теперь их однокурсница: Жуков нализался на выпускном до поросячьего визга. Начал приставать к Надежде. Ребятам пришлось его успокоить. Надька потом плакала. Сбежала подальше от всех, выревелась, потом сама же его домой провожала... Если это все правда, то нужно ли ей такое счастье? Аленке стало горько за Надю. Но было похоже, что Санька и сам себя поедом грызет. Вот и сейчас без толку суетился, стараясь привлечь к себе внимание.
- Думаешь, будет мальчик? - преданно заглядывая в любимые глаза, спросил он.
- Уверена. Но ты здесь ни при чем, Саня, - мягко сказала Надежда, словно страшилась уколоть, боясь его поранить.
Аленка растерялась. Она уже ничего не понимала.
- Вот тебе и "да-астойно награждэны за отличия в палавых работах", ехидно отметил Шурка Захаров и рассмеялся.
Ему пришло на ум, что Антона ожидает большой подарок. "Подарок! мысленно повторил он словечко, покатал его на разный лад и тут до него дошло, что фамилия Надиного прадеда Александра - имя рода - означает практически то же - дар. Да и мать Антона звали Надежда. "История повторяется?" - расчувствовался Шурка и, как упертый, снова спросил вслух, въедливо, настойчиво:
- Почему все-таки - Данила?
Антон размышлял на ту же тему. В потоке этих мыслей он засиделся допоздна над сундучком с бумагами, разбирая то записи деда, то бегущий почерк матери. Лег - уже черный дрозд-одиночка завел свою грустную песню. В темной выемке гор чуть забрезжил рассвет. Сквозь сон Антон слышал печальную трель, но видел себя в другом месте. Он идет узкой дорожкой от калитки к дому. Всколыхиваются тяжелые георгины, стряхивая чистые капли росы. Антон останавливается возле старого колодца. Слышит, как грохочет ведро, бьется о стены, ниже и ниже сползают ржавые цепи. Вот-вот ведро коснется воды, зачерпнет ее, но Антон придерживает цепь, потому что видит внизу отражение... "Мама?" - зовет Антон. "Я - это ты, - беззвучно говорит ему Надя. - Начало твое. Как мужское во мне - мой отец. Возьми это..." Ведро опрокидывается, заполняясь до края. Антон знает, что она сделала это. Он тянет к себе содержимое. Вода. Пахнет не то плесенью, не то зацветшей зеленью. Антон припадает губами и пьет. Пьет и не может напиться. Голова кружится. Безграничная сила вливается в жилы, бурлит неуемным весельем. "Дед! Дай испить", - слышится знакомый голос. Антон оборачивается. У калитки - прохожий. Прохожий ли? - улыбается мальчику Антон. - "Я его видел, я знаю". Он ждет, когда отворится калитка... Мальчик заходит, а вместе с ним черный пес. По узкой дорожке несется навстречу, только уши вспархивают, как у бабочки. "Какая уж тут бабочка, - ужасается Антон, - не пес, а лохматый мутант". На приступке крыльца седой как лунь старец окликает Антона:
"Барт ли вернулся? Что-то не вижу я, Антоша..."
- Антоша. Антон!
Он вздрагивает, просыпается. У изголовья сидит Наташа со стаканом в руке.
- Ну, будить тебя, скажу... Проспишь. У тебя же совещание. Как голова после вчерашнего? На, похмелись.
- Да ты сбрендила, мать. У меня ж совещание. - Он вылупился на стакан, разом припомнив сои. Только там была вода, а здесь что-то тягучее, красное, как кровь.
- Что это? - спросил он жену.
Наташа смутилась, начала оправдываться:
- Да это же кагорчик - легонькое, церковное винишко. Я на такой вот случай его и держу.
- Умница ты моя! - смачно чмокнул ее в макушку Скавронский. - А я сегодня Данилу во сне видел.
- Вруша, - не поверила жена.
- Вечером расскажу.
Чувствовал он себя полным сил. Голову ничуть не ломило, мысли были ясными, как начинающийся день. Еще неумытый, шоркая ладонью по небритой щетине, он подошел к столу. Хотел убрать оставленные бумаги. Сложил их стопкой, приноровился прихватить обеими руками, но корешок тонкого блокнота никак не хотел вставать вровень со всем остальным. Он вытянул его. В рукописной книжке под названием "WEIONES RADZIEVILS" Антон ничего не понимал. Там были какие-то круги, схемы с указанием направления, с розой ветров, и знаки планет. Далее - на двадцати восьми страницах - указывались лунные фазы и начинался довольно короткий текст на малопонятном языке. Вероятно, это были заклинания или нечто подобное, но к смыслу их Антон никогда особенно не пытался продираться, понимая, что язык этот скорее всего утерян. Отдельные слова напоминали ему старопольский, иногда белорусский, на котором разве что поляшуки в пуще говорят. Некоторые конструкции и окончания подсказывали, что так могли говорить ятвяги, пруссы, аукштайты или другие племена балтов. Все вместе было недоступно для понимания, а мысль обратиться к специалистам Антон давно отмел, потому как в Таджикистане их еще поискать, а иные корифеи мо-гут и на смех поднять. Последнее его не пугало. Все дело в том, что он любил своих предков, а этого вполне достаточно, чтобы не дать чужому равнодушному мнению кощунствовать над их верой. Судить об этом, как полагал Скавронский, - не в компетенции людей, зашоренных стереотипами. Хотя он был уверен: атеистические воззрения в большинстве случаев слеплены искусственно.
То ли от его неловкого движения, то ли от сквозняка, но страницы блокнота распахнулись, и вылетела пожелтевшая бумажка. Порхнула бабочкой, сделала круг и спланировала к ногам. Антон наклонился, поднял ее двумя пальцами, стараясь не помять. "Неспроста это", - почудилось ему, он заглянул в текст. Это была обычная молитва. Простой русский оберег, записанный когда-то рукой старшей Нади. Скавронский убрал стопку бумаг, подошел к спящей Надюшке, поднял съехавшее на пол покрывало, пробухтел тихо, чтобы не потревожить ее сна:
- Так тому и быть.
Решение воспользоваться оберегом возникло мгновенно, само собой, как будто его внезапно озарило. Какой иной, более действенной силой он мог защитить свою девочку? И хотя Скавронский довольно смутно представлял себе обрядовую сторону ритуала, он уверовал в достаточность того, что сама судьба предоставила ему шанс призвать на помощь высшие силы посредством молитвы матери.
Антон не мог раскрыть для себя ее тайный смысл, он просто повиновался внутреннему порыву, рожденному верой в древние знания. Словно сам дух предков вел его, подсказывая, что именно он должен делать. Он поискал свечу, зная, что обязательно должен будет зажечь огонь. Фабричные свечи, хотя и были по-новогоднему красочными, отчего-то не вызвали у него привычной радости. "Тут нужно что-то сокровеннее", - рассуждал Антон, разглядывая без особого восторга оплавленную фигурку Деда Мороза... Лампада! Подумал, где можно ее раздобыть, и вспомнил про Мирзо. Кажется, у него есть.
Антон поспешил на работу, листочек с молитвой прихватил с собой. Времени совещания ему вполне хватило, чтобы запомнить слово в слово по написан ному. Мысли его были далеки от будничных, рабочих, - и все же он не мог не обратить внимание, что и собрание прошло на редкость гладко, а все вопросы решились будто сами собой.
Сумасшедший летний период, как всегда, лихорадил транспортников. Все планы грузооборота летели в тартарары, случались срывы, начинались поиски виноватых. В этом году все обернулось серьезной конфликтной ситуацией с прямым начальством в Ташкенте. А это грозило неминуемым скандалом. Слухи о кадровых перестановках вот уже месяц трясли все отделение. Однако спор с Ташкентом уладился как по мановению волшебной палочки. Каким образом отделенческие боссы вышли из положения - Антон пропустил мимо ушей, выискивая в зале Мирзо. Для этого нужно было разворачиваться спиной к президиуму: шофер, как обычно выбирал себе место на дополнительных стульях позади установленных рядов. Он сидел, опираясь на стекло панорамы, чуть склонившись к спине сидящей впереди женщины. Антон увидел лишь его озорные глаза, подрагивающие усы и тщетные попытки смуглянки придать своему взгляду на президиум хотя бы толику интереса. Судя по тому, что она никак не хотела замечать гримас Антона, ее внимание всецело было приковано к тому, о чем так горячо нашептывал Мирзо. Шофер, по своему обыкновению, справлялся со скукой, развлекая ближних. Женщина прыснула, на нее начали оборачиваться любопытствующие. Кто-то из боссов постучал по столу, призывая к порядку. Когда Антон снова смог оглянуться - ни Мирзо, ни смуглянки в зале не было.
Позже - железнодорожники уже расходились по рабочим местам - Антон забежал на телетайп, не столько для того, чтобы свериться с нужными бумагами, сколько из расчета застать там приятеля. Прихлебывая из пиалки зеленый чай, Мирзо расписывал в лицах все производственные подробности совещания. Застрекотал аппарат, поползла по всему полу ажурная, как дыроколом обработанная, лента. Смуглая молодуха кинулась к телетайпу, одновременно подхватывая телефонную трубку:
- Ташкент? Ташкент... - начала она передавать сводку.
Антон воспользовался моментом и потянул Мирзо на выход.
- Слушай! Где-то у тебя была лампада... или, как ее, ну, курительница.
Мирзо вытаращился на Антона, не понимая, о чем идет речь.
- Траву в ней жгут. - Уточнение самому показалось невразумительным.
Взгляд Мирзо стал таким же непроницаемым, как у мертвой рыбы. При этом у него был вид человека, который недоверчиво прислушивается к урчанию в животе и не совсем понимает, от кого из двух собеседников этот звук исходит. Он нерешительно переспросил:
- Чилим, что ли? - И хитро, заговорщицки подмигнул Антону.
- Чилим? Это кальян? - перепроверил свои этнографические познания Антон.
Мирзо обрадовано закивал. Скавронский, досадуя на себя, что не может толком объяснить, что ему надо, раздраженно протянул:
- Не-е.
- Сам же говоришь - для травки.
- Да не для такой травки. От болезней там, ну от чего там еще?.. Антон стал оглядываться по сторонам, будто вот-вот объявится или проступит на обоях "что-то там еще".
- Э! Э! Тоба! - сплюнул Мирзо, прихватывая его за рукав, словно опасаясь возможного появления нечисти. - Я понял. Тебе нужен аспак?
- Я не знаю, как это называется. Такая лампадка... Формой напоминает лодочку.
Он усиленно припоминал другие детали, но вдруг понял, что самого предмета он вроде как и вообще не видел. С мольбой в глазах Антон ждал, что приятель сам догадается.
- Хай! Аспак, - согласился Мирзо. - В ней масло жгут. Получается светильник - заместо свечи.
- Точно! Оно мне и надо. Вместо свечи, - кивнул Антон.
Мирзо недоуменно пожал плечами. "Зачем ему?" - но вслух вопроса не задал, не в его это было правилах.
- Заходи после работы, найдем.
Нутром он чувствовал, что Скавронскому это важно. И, словно в подтверждение мыслей, увидел, как светло загорелись глаза друга.
- Тогда до вечера?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43