По-моему, ты осталась на корабле?
– Да, – прошептала Ника. – Осталась. И очень переживала по этому поводу. А потом я решила тебя найти, чтобы извиниться…
Матрос сделал какое-то неопределенное движение руками, словно хотел сказать: «Что ж, извиняйся, если хочешь». Он начинал приходить в себя. Повернувшись к Нике спиной, быстро сгреб оставшиеся деньги в стопку, постукивая пачкой о полку, выровнял ее края, перетянул резинкой и сунул в карман.
Ему ничего не остается, как перейти в атаку, подумал я и не ошибся.
– Извиняйся! – уже другим голосом сказал Хосе – властным и самоуверенным. – Только я еще очень крепко подумаю, простить тебя или нет! Ты предала меня! В трудную минуту ты показала все свое гнилое нутро!
Ника смотрела на матроса глазами, полными слез.
– Хосе, – прошептала она. – Откуда у тебя столько денег?
– Здесь нашел! – тотчас вызывающе ответил Хосе. – Если не веришь, то это твои проблемы! И вообще я не намерен отчитываться перед тобой! Я еще не выяснил, что ты делала на этом острове! И почему на тебе чужой костюм! Я еще разберусь, какие грешки за тобой водятся! С комиссаром Маттосом тебе не очень хочется встречаться, я прав?
– Хосе, – совсем слабым голосом произнесла Ника. – Значит, ты все-таки украл деньги?
– Молчи, дура!! – крикнул матрос и замахнулся на Нику, чтобы наотмашь ударить ее по лицу, но я перехватил его руку и оттолкнул Хосе к камину.
– Потише, парень!
– А ты не вмешивайся в наши дела! – огрызнулся он. – Без тебя разберемся. Я к твоей бабе не клеился, хотя у меня было столько возможностей трахнуть ее…
От удара в челюсть Хосе заткнулся и, брызнув кровавой слюной, полетел на пол. Он с грохотом упал на спину, ломая стул и вдребезги разбивая прикладом ружья зеркало трюмо.
– Ладно, – бормотал он, вытирая разбитый рот и скидывая с себя обломки стула. – Сочтемся. За все отплатишь. Лодку я утопил, посмотрим, как ты выберешься отсюда…
– Пошел вон, – посоветовал я.
Кивая, как болванчик, Хосе встал, поднял с пола пояс, ружье и быстро вышел из гостиной на лестницу. Вскоре мы услышали, как внизу хлопнула дверь.
Я обнял Нику за плечо. Ее трясло. Мы поднялись в спальню. Не раздеваясь, девушка легла на кровать, поджала ноги, спрятала руки на груди, как делают дети. Я накрыл ее одеялом. Ника все не могла согреться.
– Мне холодно, – прошептала она. – Принеси мне чего-нибудь выпить.
– Тебе нельзя пить спиртное, – сказал я, вытаскивая из шкафа еще одно одеяло. – Я приготовлю тебе чаю.
– Хорошо, я буду пить чай.
Она замолчала. Я подумал, что Ника уснула, но когда я с чашкой чаю присел на край кровати, то увидел, что глаза ее открыты.
– Постарайся поспать хотя бы час, – сказал я.
Ника ничего не ответила. Я смотрел на нее и думал, что ее, наверное, предали первый раз, потому так больно. Если не привыкнет к этой боли, то вся жизнь превратится в пытку.
Глава 47
Она с трудом смогла встать с постели. Ее лоб и щеки полыхали огнем, по лицу катились крупные капли пота. Если бы я вовремя не подхватил ее, Ника упала бы с кровати на пол.
– Тебе плохо? – тормошил я девушку, стараясь привести ее в чувство.
– Почему так темно? – шептала она, с трудом размыкая пересохшие губы. – Когда взойдет солнце? Мне страшно…
– Нам надо торопиться к причалу, Ника, чтобы успеть на катер, – говорил я, заставляя ее идти к лестнице.
Она тяжело опиралась о мое плечо. Я почти нес ее на себе.
– Ничего страшного, – бормотал я, успокаивая себя самого. – Это все от переживаний. Мы доберемся до материка и поселимся в лучшей гостинице. Ты отоспишься, отдохнешь, я покажу тебя врачу, и все будет хорошо.
Псы при нашем появлении в саду черными молниями унеслись прочь, в самый дальний угол сада, и стали трусливо тявкать нам в спины лишь тогда, когда мы вышли на поле и стали подниматься к обросшей лесом седловине. Было заметно, что каждый шаг Нике дается с трудом. Она быстро уставала, останавливалась и просила меня не идти так быстро.
Когда мы спустились к морю, небо за нашими спинами стало заметно светлеть, и на горизонте погасли первые звезды. Ника не жаловалась на усталость, понимая, что нам нужно спешить, и лишь ее учащенное дыхание и напряженная походка говорили о том, что эта ночная прогулка дается ей из последних сил.
Гул работающих моторов кораблей мы услышали задолго до того, как увидели освещенный прожектором пирс и цепочку солдат на нем, перетаскивающих на суда уцелевшее оружие охранников базы, какие-то ящики и свертки. Шершавый голос Маттоса в мегафоне вещал:
– Ускорить погрузку! Капитану баржи занять свое место!
Ника вышла на пирс босиком. Ее тапочки были полны песка, и она несла их в руке. Попав в луч прожектора и оказавшись среди рослых и угрюмых солдат, она испуганно прижалась ко мне. Комиссар и еще два офицера стояли у трапа катера и раздували малиновые угольки сигар. Посветлело уже настолько, что суда, казавшиеся издали черными пятнами, обрели объем, и на темном полотне корпусов проступили серые круги иллюминаторов.
Я взял руку Ники, опустил ее вниз, чтобы она нащупала мачете, лезвие которого, как в ножнах, лежало в моей ладони.
– Спрячь это под пиджаком, – тихо сказал я. – Меня могут обыскать.
Девушка все сразу поняла, повернулась ко мне лицом, едва не касаясь меня грудью, незаметно взяла оружие и загнала его себе в рукав.
Мы подошли к трапу.
– А я думал, что ты решил остаться на Комайо, – сказал комиссар, выпуская мне в лицо дым. – Твой друг уже занял лучший диван в кают-компании и, кажется, спит.
Он кивнул офицеру, и тот, опустившись передо мной на корточки, стал тщательно прощупывать одежду. Ника ни жива ни мертва стояла рядом и смотрела на комиссара.
– А девушка должна пройти на баржу, – сказал он, мельком оглядев ее с ног до головы.
– Она не «мамочка», – ответил я, поворачиваясь к офицеру спиной, чтобы он мог обыскать меня с другой стороны. – Я с ней приплыл сюда на яхте три дня назад.
– А кто это видел? Кто подтвердит, что она не «мамочка»? – промурлыкал Маттос.
– Дик мог бы подтвердить, – ответил я, глядя комиссару прямо в глаза. – Но он погиб.
Комиссар не выдержал моего взгляда и повернулся к офицеру.
– Отведите их в кают-компанию.
Мы поднялись по трапу на палубу, прошли за офицером до люка и по крутой лестнице спустились вниз. Это было сумрачное, лишенное каких-либо эстетических приложений помещение, вдоль бортов которого тянулся ряд черных кожаных диванов и кресел. Посреди был намертво привинчен к полу большой круглый стол, предназначенный, наверное, для рабочих карт комиссара, по которым он определял свои глобальные задачи. Под иллюминатором, утопая в складках обширного, как туша носорога, дивана, спали Влад и Мария. Влад лежал на спине, вытянув руки вдоль тела и высоко запрокинув голову. Рот его был открыт, в нем желтым огнем поблескивали золотые коронки, и, словно из басовой трубы органа, оттуда вырывался звериный храп. Мария, почти не уступающая Владу в росте, лежала головой на его груди, обхватив рукой за шею. Было странно, что храп, от которого вибрировал пол, не мешал ей крепко спать.
– Пойдем отсюда, – произнес я, чувствуя, что мгновением раньше Ника невольно потянулась к выходу.
Мы поднялись на палубу и прошли вдоль дверей и люков на корму. Я поднял с пола шезлонг, на котором утром восседал восковой двойник Гонсалеса, разложил его и усадил Нику.
– Сиди здесь, – сказал я, погладив ее ладонью по щеке, и осторожно вытащил из ее рукава мачете. – Никого не бойся. Я скоро вернусь.
Она, доверчиво прижавшись к моей руке, кивнула. Я сунул тяжелый тесак за поясницу, накрыл торчащую рукоятку нижним краем майки и походкой прогуливающегося зеваки пошел по палубе, глядя на то, как матрос в белой робе суетливо носится по пирсу, скидывая с кнехтов петли швартовов.
– Капитан баржи! – командовал мегафон. – Отчаливайте!
Матрос на пирсе вдруг шарахнулся в сторону, споткнулся о кнехт и растянулся на мокром бетоне. Мимо него, неестественно дергая головой, на трех лапах пробежал гепард. Остановившись на мгновение перед бортом катера, он выпятил свою круглую грудь вперед, сел на хвост и, сильно оттолкнувшись, прыгнул ко мне. Он перелетел через перила столь быстро, что матрос, упавший от испуга, потерял кошку из виду. Поднимаясь на ноги, он крутил во все стороны головой и что-то бормотал себе под нос.
Гепард, поскользнувшись на палубе, неловко упал у моих ног, но тотчас вскочил, боднул меня мокрой мордой в руку и потерся своими крохотными «борцовскими» ушами о мою ногу.
– Что ж ты делаешь! – мягко упрекнул я кошку, схватил ее за загривок и потащил за собой. – Здесь зверям нельзя! Увидят – выкинут за борт.
На корму гепард идти не хотел, упирался передними лапами, притворялся мертвым, словом, хитрил, как мог. Мне ничего не оставалось, как посадить его под лестницу, ведущую на верхнюю палубу, и накрыть куском брезента.
Катер отчалил задним ходом. Серая полоса пирса, толкая впереди себя остров, плавно удалялась, и с каждой минутой открывалось все больше перспектив. Обрыв словно уменьшился в высоте, словно склонил перед нами свою голову, поросшую джунглями, и белым пунктиром между деревьев мелькнула стена базы. Потом – показались белые, неопределенных форм постройки и развалины, на заднем плане выросла гора с седловиной посредине и проплешинами из базальтовых плит, а затем приобрела очертания и вся гигантская «голова утопленника».
Со странным чувством я покидал остров. Мне казалось, что вместе с ним в сумрачную бесконечность уходит часть моей жизни. Возможно, лучшая часть…
* * *
Солдаты спали вповалку на носу, и для того, чтобы перейти на правый борт, мне пришлось перешагивать через них. Я совершенно не ориентировался на военных катерах и никак не мог отыскать вход в кубрик и каюты экипажа.
Рассвет задерживался из-за низкой облачности. Усиливался южный ветер, нагоняя на море волны. Катер раскачивало так, что по палубе уже было сложно пройти, сохраняя равновесие. Я двигался вдоль надстроек медленно и беззвучно, не делая резких движений, чтобы не привлекать ненужного внимания вахты. Овальная дверь с нарисованной на ней буквой М открылась после упорной борьбы с рычагами задрайки. Прежде чем ступить на круто уходящую вниз лестницу, я посмотрел по сторонам и закрыл за собой дверь.
Узкий коридор, коричневый линолеум на полу, тусклые лампочки дежурного освещения и невыветриваемый запах матросского гальюна… Я находился в жилом отсеке. Проверить надо было восемь кубриков, по четыре с каждой стороны, и при этом не упустить из виду лестницу, по которой в отсек мог спуститься кто угодно.
Я начал с конца коридора, поочередно открывая двери и заглядывая внутрь. Первые два кубрика пустовали, в третьем и четвером спали матросы…
В тот момент, когда я заглянул в пятый кубрик, спереди донесся хлопок двери, и я успел увидеть, как по лестнице быстро поднялся человек в голубой рубашке и светлых брюках. Я сразу узнал в нем Гонсалеса и кинулся за ним. Человек выскочил на палубу. Хватаясь руками за полированные перила, я взлетел по лестнице вверх, ударом ноги открыл тяжелую дверь и, выбежав под дождь, посмотрел по сторонам.
Гонсалес, оглядываясь, быстро шел к лестнице, ведущей на верхнюю палубу, но, не дойдя до нее, свернул за водометное орудие, прикрытое защитным чехлом.
Я не стал бежать, чтобы не привлекать внимание, но пошел насколько мог быстро, на ходу вытаскивая из-за пояса мачете. За орудием, в узком проходе, я остановился. Мне были хорошо видны основание радиолокационной антенны, огромный прожектор на конусовидной надстройке, обрамленный овальными мостиками, и башня кормового орудия. Свободного пространства вокруг было настолько мало, что Гонсалес никуда не мог уйти из этой ловушки, не столкнувшись со мной.
Затаив дыхание, я сделал шаг вперед, заглядывая за орудийный чехол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
– Да, – прошептала Ника. – Осталась. И очень переживала по этому поводу. А потом я решила тебя найти, чтобы извиниться…
Матрос сделал какое-то неопределенное движение руками, словно хотел сказать: «Что ж, извиняйся, если хочешь». Он начинал приходить в себя. Повернувшись к Нике спиной, быстро сгреб оставшиеся деньги в стопку, постукивая пачкой о полку, выровнял ее края, перетянул резинкой и сунул в карман.
Ему ничего не остается, как перейти в атаку, подумал я и не ошибся.
– Извиняйся! – уже другим голосом сказал Хосе – властным и самоуверенным. – Только я еще очень крепко подумаю, простить тебя или нет! Ты предала меня! В трудную минуту ты показала все свое гнилое нутро!
Ника смотрела на матроса глазами, полными слез.
– Хосе, – прошептала она. – Откуда у тебя столько денег?
– Здесь нашел! – тотчас вызывающе ответил Хосе. – Если не веришь, то это твои проблемы! И вообще я не намерен отчитываться перед тобой! Я еще не выяснил, что ты делала на этом острове! И почему на тебе чужой костюм! Я еще разберусь, какие грешки за тобой водятся! С комиссаром Маттосом тебе не очень хочется встречаться, я прав?
– Хосе, – совсем слабым голосом произнесла Ника. – Значит, ты все-таки украл деньги?
– Молчи, дура!! – крикнул матрос и замахнулся на Нику, чтобы наотмашь ударить ее по лицу, но я перехватил его руку и оттолкнул Хосе к камину.
– Потише, парень!
– А ты не вмешивайся в наши дела! – огрызнулся он. – Без тебя разберемся. Я к твоей бабе не клеился, хотя у меня было столько возможностей трахнуть ее…
От удара в челюсть Хосе заткнулся и, брызнув кровавой слюной, полетел на пол. Он с грохотом упал на спину, ломая стул и вдребезги разбивая прикладом ружья зеркало трюмо.
– Ладно, – бормотал он, вытирая разбитый рот и скидывая с себя обломки стула. – Сочтемся. За все отплатишь. Лодку я утопил, посмотрим, как ты выберешься отсюда…
– Пошел вон, – посоветовал я.
Кивая, как болванчик, Хосе встал, поднял с пола пояс, ружье и быстро вышел из гостиной на лестницу. Вскоре мы услышали, как внизу хлопнула дверь.
Я обнял Нику за плечо. Ее трясло. Мы поднялись в спальню. Не раздеваясь, девушка легла на кровать, поджала ноги, спрятала руки на груди, как делают дети. Я накрыл ее одеялом. Ника все не могла согреться.
– Мне холодно, – прошептала она. – Принеси мне чего-нибудь выпить.
– Тебе нельзя пить спиртное, – сказал я, вытаскивая из шкафа еще одно одеяло. – Я приготовлю тебе чаю.
– Хорошо, я буду пить чай.
Она замолчала. Я подумал, что Ника уснула, но когда я с чашкой чаю присел на край кровати, то увидел, что глаза ее открыты.
– Постарайся поспать хотя бы час, – сказал я.
Ника ничего не ответила. Я смотрел на нее и думал, что ее, наверное, предали первый раз, потому так больно. Если не привыкнет к этой боли, то вся жизнь превратится в пытку.
Глава 47
Она с трудом смогла встать с постели. Ее лоб и щеки полыхали огнем, по лицу катились крупные капли пота. Если бы я вовремя не подхватил ее, Ника упала бы с кровати на пол.
– Тебе плохо? – тормошил я девушку, стараясь привести ее в чувство.
– Почему так темно? – шептала она, с трудом размыкая пересохшие губы. – Когда взойдет солнце? Мне страшно…
– Нам надо торопиться к причалу, Ника, чтобы успеть на катер, – говорил я, заставляя ее идти к лестнице.
Она тяжело опиралась о мое плечо. Я почти нес ее на себе.
– Ничего страшного, – бормотал я, успокаивая себя самого. – Это все от переживаний. Мы доберемся до материка и поселимся в лучшей гостинице. Ты отоспишься, отдохнешь, я покажу тебя врачу, и все будет хорошо.
Псы при нашем появлении в саду черными молниями унеслись прочь, в самый дальний угол сада, и стали трусливо тявкать нам в спины лишь тогда, когда мы вышли на поле и стали подниматься к обросшей лесом седловине. Было заметно, что каждый шаг Нике дается с трудом. Она быстро уставала, останавливалась и просила меня не идти так быстро.
Когда мы спустились к морю, небо за нашими спинами стало заметно светлеть, и на горизонте погасли первые звезды. Ника не жаловалась на усталость, понимая, что нам нужно спешить, и лишь ее учащенное дыхание и напряженная походка говорили о том, что эта ночная прогулка дается ей из последних сил.
Гул работающих моторов кораблей мы услышали задолго до того, как увидели освещенный прожектором пирс и цепочку солдат на нем, перетаскивающих на суда уцелевшее оружие охранников базы, какие-то ящики и свертки. Шершавый голос Маттоса в мегафоне вещал:
– Ускорить погрузку! Капитану баржи занять свое место!
Ника вышла на пирс босиком. Ее тапочки были полны песка, и она несла их в руке. Попав в луч прожектора и оказавшись среди рослых и угрюмых солдат, она испуганно прижалась ко мне. Комиссар и еще два офицера стояли у трапа катера и раздували малиновые угольки сигар. Посветлело уже настолько, что суда, казавшиеся издали черными пятнами, обрели объем, и на темном полотне корпусов проступили серые круги иллюминаторов.
Я взял руку Ники, опустил ее вниз, чтобы она нащупала мачете, лезвие которого, как в ножнах, лежало в моей ладони.
– Спрячь это под пиджаком, – тихо сказал я. – Меня могут обыскать.
Девушка все сразу поняла, повернулась ко мне лицом, едва не касаясь меня грудью, незаметно взяла оружие и загнала его себе в рукав.
Мы подошли к трапу.
– А я думал, что ты решил остаться на Комайо, – сказал комиссар, выпуская мне в лицо дым. – Твой друг уже занял лучший диван в кают-компании и, кажется, спит.
Он кивнул офицеру, и тот, опустившись передо мной на корточки, стал тщательно прощупывать одежду. Ника ни жива ни мертва стояла рядом и смотрела на комиссара.
– А девушка должна пройти на баржу, – сказал он, мельком оглядев ее с ног до головы.
– Она не «мамочка», – ответил я, поворачиваясь к офицеру спиной, чтобы он мог обыскать меня с другой стороны. – Я с ней приплыл сюда на яхте три дня назад.
– А кто это видел? Кто подтвердит, что она не «мамочка»? – промурлыкал Маттос.
– Дик мог бы подтвердить, – ответил я, глядя комиссару прямо в глаза. – Но он погиб.
Комиссар не выдержал моего взгляда и повернулся к офицеру.
– Отведите их в кают-компанию.
Мы поднялись по трапу на палубу, прошли за офицером до люка и по крутой лестнице спустились вниз. Это было сумрачное, лишенное каких-либо эстетических приложений помещение, вдоль бортов которого тянулся ряд черных кожаных диванов и кресел. Посреди был намертво привинчен к полу большой круглый стол, предназначенный, наверное, для рабочих карт комиссара, по которым он определял свои глобальные задачи. Под иллюминатором, утопая в складках обширного, как туша носорога, дивана, спали Влад и Мария. Влад лежал на спине, вытянув руки вдоль тела и высоко запрокинув голову. Рот его был открыт, в нем желтым огнем поблескивали золотые коронки, и, словно из басовой трубы органа, оттуда вырывался звериный храп. Мария, почти не уступающая Владу в росте, лежала головой на его груди, обхватив рукой за шею. Было странно, что храп, от которого вибрировал пол, не мешал ей крепко спать.
– Пойдем отсюда, – произнес я, чувствуя, что мгновением раньше Ника невольно потянулась к выходу.
Мы поднялись на палубу и прошли вдоль дверей и люков на корму. Я поднял с пола шезлонг, на котором утром восседал восковой двойник Гонсалеса, разложил его и усадил Нику.
– Сиди здесь, – сказал я, погладив ее ладонью по щеке, и осторожно вытащил из ее рукава мачете. – Никого не бойся. Я скоро вернусь.
Она, доверчиво прижавшись к моей руке, кивнула. Я сунул тяжелый тесак за поясницу, накрыл торчащую рукоятку нижним краем майки и походкой прогуливающегося зеваки пошел по палубе, глядя на то, как матрос в белой робе суетливо носится по пирсу, скидывая с кнехтов петли швартовов.
– Капитан баржи! – командовал мегафон. – Отчаливайте!
Матрос на пирсе вдруг шарахнулся в сторону, споткнулся о кнехт и растянулся на мокром бетоне. Мимо него, неестественно дергая головой, на трех лапах пробежал гепард. Остановившись на мгновение перед бортом катера, он выпятил свою круглую грудь вперед, сел на хвост и, сильно оттолкнувшись, прыгнул ко мне. Он перелетел через перила столь быстро, что матрос, упавший от испуга, потерял кошку из виду. Поднимаясь на ноги, он крутил во все стороны головой и что-то бормотал себе под нос.
Гепард, поскользнувшись на палубе, неловко упал у моих ног, но тотчас вскочил, боднул меня мокрой мордой в руку и потерся своими крохотными «борцовскими» ушами о мою ногу.
– Что ж ты делаешь! – мягко упрекнул я кошку, схватил ее за загривок и потащил за собой. – Здесь зверям нельзя! Увидят – выкинут за борт.
На корму гепард идти не хотел, упирался передними лапами, притворялся мертвым, словом, хитрил, как мог. Мне ничего не оставалось, как посадить его под лестницу, ведущую на верхнюю палубу, и накрыть куском брезента.
Катер отчалил задним ходом. Серая полоса пирса, толкая впереди себя остров, плавно удалялась, и с каждой минутой открывалось все больше перспектив. Обрыв словно уменьшился в высоте, словно склонил перед нами свою голову, поросшую джунглями, и белым пунктиром между деревьев мелькнула стена базы. Потом – показались белые, неопределенных форм постройки и развалины, на заднем плане выросла гора с седловиной посредине и проплешинами из базальтовых плит, а затем приобрела очертания и вся гигантская «голова утопленника».
Со странным чувством я покидал остров. Мне казалось, что вместе с ним в сумрачную бесконечность уходит часть моей жизни. Возможно, лучшая часть…
* * *
Солдаты спали вповалку на носу, и для того, чтобы перейти на правый борт, мне пришлось перешагивать через них. Я совершенно не ориентировался на военных катерах и никак не мог отыскать вход в кубрик и каюты экипажа.
Рассвет задерживался из-за низкой облачности. Усиливался южный ветер, нагоняя на море волны. Катер раскачивало так, что по палубе уже было сложно пройти, сохраняя равновесие. Я двигался вдоль надстроек медленно и беззвучно, не делая резких движений, чтобы не привлекать ненужного внимания вахты. Овальная дверь с нарисованной на ней буквой М открылась после упорной борьбы с рычагами задрайки. Прежде чем ступить на круто уходящую вниз лестницу, я посмотрел по сторонам и закрыл за собой дверь.
Узкий коридор, коричневый линолеум на полу, тусклые лампочки дежурного освещения и невыветриваемый запах матросского гальюна… Я находился в жилом отсеке. Проверить надо было восемь кубриков, по четыре с каждой стороны, и при этом не упустить из виду лестницу, по которой в отсек мог спуститься кто угодно.
Я начал с конца коридора, поочередно открывая двери и заглядывая внутрь. Первые два кубрика пустовали, в третьем и четвером спали матросы…
В тот момент, когда я заглянул в пятый кубрик, спереди донесся хлопок двери, и я успел увидеть, как по лестнице быстро поднялся человек в голубой рубашке и светлых брюках. Я сразу узнал в нем Гонсалеса и кинулся за ним. Человек выскочил на палубу. Хватаясь руками за полированные перила, я взлетел по лестнице вверх, ударом ноги открыл тяжелую дверь и, выбежав под дождь, посмотрел по сторонам.
Гонсалес, оглядываясь, быстро шел к лестнице, ведущей на верхнюю палубу, но, не дойдя до нее, свернул за водометное орудие, прикрытое защитным чехлом.
Я не стал бежать, чтобы не привлекать внимание, но пошел насколько мог быстро, на ходу вытаскивая из-за пояса мачете. За орудием, в узком проходе, я остановился. Мне были хорошо видны основание радиолокационной антенны, огромный прожектор на конусовидной надстройке, обрамленный овальными мостиками, и башня кормового орудия. Свободного пространства вокруг было настолько мало, что Гонсалес никуда не мог уйти из этой ловушки, не столкнувшись со мной.
Затаив дыхание, я сделал шаг вперед, заглядывая за орудийный чехол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65