И с силой захлопнул дверь.
Из комнаты больше не доносилось ни звука. В коридоре стояла тишина.
27
Мы завтракали, купаясь в солнечных лучах. Сердце мое наполнялось светлой радостью, когда я кидал взгляд на окно, похожее на яркую рождественскую открытку: на фоне синего неба красуется ветка сосны с сочными зелеными иголками, покрытая искрящимися комочками снега. Никаких следов ночной метели!
И Лера тоже сияла и цвела, как природа, будто не было вчерашних слез и упреков. Она порхала вокруг стола, обслуживая Альбиноса, как солнечный зайчик. Ему первому поднесла чуть подгоревшую пиццу, явно фабричного производства: с кружочками помидоров, ломтиком поджаренной ветчины, присыпанную сырными стружками вперемешку с мелко порезанным базиликом.
— Днем ваш дом не кажется таким уж мрачным, — сказал я, наливая себе кофе сам, потому как от Леры трудно было дождаться внимания.
Альбинос закурил трубку. Аромат португальского табака наполнил комнату.
— Я не вижу в нем ничего мрачного, — возразил он. — И вообще, разве внешние предметы могут влиять на настроение человека?
— Нежилые помещения, в которых когда-то бурлила жизнь, способны нагнать на меня тоску, — признался я. — — Особенно если внимательно присмотреться к предметам. Пыль, запах плесени, запах отсыревших книг… А когда-то эти коридоры были наполнены детскими голосами, и шли занятия, и учителя делали свою незаметную и неблагодарную работу. Тут шла борьба за право называться человеком.
Лера улыбнулась краешком губ, пожала плечами и вопросительно взглянула на Альбиноса, мол, о чем это он? Альбинос положил трубку на край блюдца, растопыренной пятерней зачесал волосы.
— Здесь, где мы сейчас сидим, — сказал он, — была спальня. Два ряда по десять коек. Ночью в этих стенах витали сны, какие никогда не увидит здоровый ребенок. Дети во сне плакали, смеялись и разговаривали, переживая совершенно взрослые, развитые чувства. Было все: измена, любовь, предательство, лицемерие, лесть. А по утрам дети путались, не в силах вспомнить, что означает свет в окне — день или ночь, надо закрывать глаза или же вставать и идти на занятия. Больше половины детей не могли самостоятельно одеваться, и за ними ухаживали нянечки… Мне об этом рассказывал врач-психиатр, который часто здесь бывал. Представляешь, сколько тут всего…
Он поднял лицо и обвел взглядом потолок и стены.
— Судя по количеству дверей, на этом же этаже были и классы, — сказал я. — А был ли актовый зал?
Альбинос отрицательно покачал головой.
— Нет. Только спортивный на первом этаже, застланный поролоновыми матрацами, чтобы не ушиблись.
— А где ставили новогоднюю елку? Куда приходил Дед Мороз с подарками?
Альбинос взял трубку, поднес ее кончик к губам и, щурясь, посмотрел на меня. Лера стала собирать тарелки, сделала неловкое движение, и на пол упала вилка.
— О чем ты, Вацура? — — произнес Альбинос. — Какой Дед Мороз? Эти несчастные не воспринимали самого элементарного, у них были примитивные животные чувства: еда, естественные отправления… Потом мы дули коньяк. Альбинос рассказывал, как много лет тренировался на крутых склонах, стараясь достичь запредельной скорости и маневренности. Но все усилия долгое время были тщетными.
— Не хватало скорости? — спросил я.
Нет, скорость — всего лишь одно из условий. — Нужно еще особым образом настроить дух и тело… Потом Альбинос скупо, без эпитетов и превосходных степеней поведал о том, как однажды его сноуборд оторвался от снега и в течение нескольких минут парил в облаках снежной пыли подобно параплану, и управлять им было удивительно легко и приятно, как во сне…
— Он не понимает, о чем ты говоришь, — сказал Лера Альбиносу.
— Но он хочет понять. Это видно по его глазам. Он будет вынужден меня понять… На склоне я расскажу ему самое главное…
Они оба стали рассматривать меня, как подопытного кролика, и вслух прикидывать, на что я способен. Я поглядывал на часы, с нетерпением дожидаясь, когда заработает канатная дорога. Лера долго мыла посуду, разбив при этом тарелку и чашку, потом принялась подметать пол, поливать цветы, стоящие на подоконнике. Я ненавязчиво наблюдал за тем, как она это делает. В горшок, в котором рос малиновый куст кротона, она влила двухлитровую бутылку, пока на поддоне не проступила вода. Затем обмотала каждый горшок полиэтиленовым пакетом — наверное, для того, чтобы вода поменьше испарялась. Я тоже так де— лал у себя дома, если мне предстояло уехать на несколько дней в командировку.
Когда мы подошли к подъемнику, там уже была приличная очередь. Я сразу заметил торчащую впереди бандану Мураша. Мой ангел-хранитель копировал меня если не с зеркальной точностью, то с упорством обезьянки. На лбу у Антона сверкали золотистые горнолыжные очки, а в руках он держал сноуборд. Рядом с ним стояла очень прилично упакованная девушка, загорелая настолько, что впору было засомневаться, а не индианка ли она? И тоже со сноубордом. Она о чем-то с жаром говорила Мурашу, энергично жестикулировала руками и пикировала ладошкой перед его лицом — точь-в-точь как делают военные летчики, отрабатывая боевое задание перед вылетом. Вот еще новость! Мураш нашел себе подружку?
Сославшись на необходимость взглянуть на расценки, я доверил свою доску Лере и стал протискиваться к кассе. Поравнявшись с Мурашом, я шепнул ему, не поворачивая головы:
— Я здесь. Постарайся не терять меня из виду. Добравшись до кассы, я глянул на вывешенные расценки и пошел обратно. Мураш, встретившись со мной взглядом, едва заметно кивнул. Его глаза сверкали преданностью и готовностью к подвигу.
Наконец подошла наша очередь. Я напросился ехать с Лерой в парном кресле, и Альбинос не стал возражать. Кресло подхватило нас, и мы воспарили. Теперь минут двадцать мы будем сидеть с Лерой плечо к плечу, и никто не вмешается в наше милое общение. Альбинос, выворачивая шею, поглядывал на нас с впередиидущего кресла. Я помахал ему рукой. — А странно, что судьба так часто сводит нас с тобой, — сказал я. — Сначала мы встретились на Побережье у продуктового магазина. Потом — в поселке на дискотеке. И, наконец, на склоне, когда я торпедировал палатку.
Лера молча смотрела вниз, на проплывающие под нами деревья и болтала ногами.
— А ты смогла бы спуститься по южному склону Крумкола? — спросил я.
— Мне и на этом склоне неплохо, — неопределенно ответила она.
— Вы с Альбиносом давно знакомы? Тут Лера вспылила:
— Это допрос?
— Просто я хочу узнать, куда и надолго ли вы с ним намылились?
Лера смотрела на меня широко раскрытыми глазами и мелко трясла головой, будто это была погремушка. Я ожидал, что она возмутится: «Ну, ты и наглец!» Но вместо этого девушка принялась опровергать мое последнее предположение.
— Ас чего ты взял, что мы куда-то намылились? Никуда мы не намылились. У нас отпуск. Нам еще отдыхать и отдыхать. Райдерский туе в самом разгаре. Склоны что надо…
Она явно перестаралась, привлекая такое количество доводов.
— Понятно, — прервал я ее. — А я все никак дотумкать не мог, куда грабители так быстро сгинули.
— Какие грабители? — испуганно спросила Лера и часто-часто заморгала.
— Те самые, которые автобус с немцами почистили. Они мешочек за плечо закинули, на сноуборды —скок, и вниз по склону с ветерком. Ищи-свищи!
— У тебя, наверное, бред, — предположила Лера, но вряд ли она сама была в этом убеждена. С тоской поглядев на далекую и недоступную спину Альбиноса, она заерзала в кресле. Я же сел поудобнее, как привык сидеть у себя дома в глубоком мягком кресле перед телевизором, да еще раскинул руки в стороны и даже попытался обнять Леру за плечико, но она задергалась, будто сквозь нее пропустили ток.
— А что, твой друг погуливает, да? — продолжал я издеваться над девушкой, пользуясь тем, что ей некуда деться.
— С чего ты взял? Никуда он не погуливает.
— Надо говорить не «никуда», а «ни с кем», — поправил я. — А почему тогда ты ему сцену ревности закатила вчера вечером? Интересно бы посмотреть на его зазнобу…
— Какая сцена?! Какая еще зазноба?! — громко произнесла Лера и далее замахнулась на меня. Альбинос, обернувшись как раз в этот момент, решил, что Лера приветственно помахала ему, и тоже помахал.
Первая очередь закончилась, Альбинос спрыгнул на платформу и стал дожидаться нас. Я придержал кресло, чтобы Лере было легче сойти с него. Какая же она сердитая! А злое выражение ей совсем не идет. На меня принципиально не смотрит, губы поджаты. Я принял свой сноуборд и воткнулся между Альбиносом и Лерой. Теперь, если она надумает жаловаться на меня, ей будет очень трудно сделать это незаметно.
— Потренируемся на этом склоне, — сказал Альбинос.
Я оглядел широкую лощину, усеянную разноцветным людом, который медленно и быстро, изящно и коряво скользил по ней, ползал, сваливался, взрыхляя снег, бежал вслед за убегающими лыжами или несся на широко расставленных ногах и с дико вытаращенными глазами. Зрелище было богатым, многообразным и увлекательным, как в цирке, где есть и захватывающие дух трюки, и потешная клоунада. В этом разношерстном многолюдье, получающем удовольствие от закона всемирного тяготения, я без труда нашел Мураша. Антошка, облюбовав небольшой обрывчик рядом с будкой биотуалета, постигал азы катания на сноуборде. А девушка, которую я принял за его подругу, оказалась инструктором. Она принимала красивые позы на сноуборде, отчего напоминала статуэтку на подставке, а Мураш старательно копировал ее движения.
— Волнуюсь, — сказал я Альбиносу. — В туалет хочу.
Оставив парочку сторожить сноуборд, я пошел к голубой будке. Мураш, увидев меня, подъехал к туалету и сел на снег, вроде как передохнуть.
— Это те самые люди? — тихо спросил меня Мураш.
— Нет, — ответил я. — Будь здесь и жди меня.
— Я же чувствую, что это они, — продолжал Мураш, словно не услышал меня. — Может, мы как-нибудь расправимся с ними?
— Будь здесь и жди меня! — повторил я сердито. Когда я вернулся к своим учителям, Альбинос посмотрел на меня настороженно.
— Мне здесь не нравится, — сказал я. — Поедем выше!
Мы забрались выше облаков, выше кромки леса. Здесь народа было еще больше. Я вспомнил эту огромную снежную поляну, похожую на гигантскую тарелку, полную разноцветного драже типа «морские камешки». По ней вчера я летел к своей конечной цели… А где же обломки торговой палатки?
Лера прицепила к ботинкам доску и, рисуя на снегу змейку, красиво покатилась к краю поляны. Мы с Альбиносом, увертываясь от «чайников», которые с воплями проносились мимо, пошли пешком. Я чуть отстал и рассматривал своего учителя со спины. Воображением надел на него красный халат с ватным воротником, а вместо сноуборда, который Альбинос нес на плече, представил мешок. Похоже или нет? Ростом выходит. Только ростом… А движения, жесты?
Мы пристегнулись к доскам. Я ловил каждое движение Альбиноса, копировал его позы.
— Следуешь все время за мной, — предупредил Альбинос, натягивая перчатки. — Делаешь все то же, что делаю я. Никакой инициативы! Смотреть в оба, но не думать о доске и снеге, а прислушиваться к своим ощущениям. Понятно?
Мы покатились вниз. Альбинос впереди, я за ним, а Лера чуть сзади и в стороне от меня. Эскорт! Чрез минуту я безоговорочно признал, что Альбинос — мастер высшего класса. Его движения были необыкновенно гармоничны и красивы. Ноги существовали как бы отдельно от головы и груди и двигались подобно стеклоочистительным щеткам то в одну, то в другую сторону. Все тело Альбиноса изгибалось, танцевало, как пламя. Снег пищал, хрустел и шипел под ним. Не знаю, как выглядел я со стороны, но подражал я своему ментору изо всех сил.
— Отпусти пятки, дай доске свободу! — кричал он мне, каким-то неуловимым движением сбавляя скорость и сравниваясь со мной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41