Твоя взяла.
Я не ошибся и угадал верный ход. Глушков не смог скрыть восторг, и, хотя могущественному человеку не следовало бы так откровенно балдеть от лести, его изуродованные губы поползли в стороны, и трещинки на них стали раскрываться, как мехи аккордеона. Он молчал. Он ждал продолжения. Его неразвитое, измученное горами тело впитывало в себя каждое мое слово, как высохшая степь капли долгожданного дождя.
Я кашлянул и добавил:
– Ты сильный человек, но я понял это слишком поздно…
Черт возьми, лицемерить, оказывается, довольно непросто. Всегда надо чувствовать ту тонкую грань, за которой лесть превращается в насмешку.
– Почему же, – заботливо поправил Глушков. – Это никогда не поздно. И тем более не рано.
– Поздно, – упрямо повторил я. – Мне давно надо было повернуть жизнь на сто восемьдесят, как сделал ты. Я же до сих пор ерундой занимаюсь.
– Ничего. У тебя еще есть время. Будешь слушаться меня – будешь жить. – Его потянуло на откровенность. – Ты думаешь, я долго готовился, вынашивал идею, искал приключения на свою задницу? Ничего подобного! Решение было принято в одно мгновение. Чистый экспромт. В одну секунду все кардинально поменял и пошел ва-банк. Ты знаешь, куда я должен был ехать четвертого марта? В санаторий «Кисловодск». А почему оказался в терскольском автобусе? А-а-а, вот тут-то и собака зарыта.
Наверное, он впервые в жизни учил кого-то. Придвинулся ближе ко мне, и я лишь усилием сдержал себя и не отпрянул от его гниющей физиономии.
– Ты решительный человек, – оценил я.
– Это не просто решительность. Это переход в другое качество, в другое состояние: снизу – вверх. Я же тебе, дурачку, объяснял.
– Это я понял. Мне не понятно другое: зачем тебе понадобились документы Шаттуева?
– Какого Шаттуева? Не знаю такого, – ответил Глушков, и мне стало ясно, что он говорит правду.
– У трупа, который мы нашли под скалой, кто-то из нас вытащил документы, – напомнил я.
Глушков покачал головой.
– Нет, спасатель, ты на меня бочку не кати. У немки своей выясняй. Это она у него за пазухой рукой шарила. Я покойников не обыскиваю.
– Тенгиз проверил твой рюкзак и нашел документы там.
– Значит, подкинула, стерва, – оскалил зубы Глушков и взял с колена «калашников». – Сейчас во всем признается. Эта курица много гадостей мне сделала.
– Не надо, – попросил я его. – Не говори ей о документах. Это уже мои проблемы.
Я выполз из вертолета первым, Глушков – за мной. Ни Мэд, ни Гельмут, увидев нас, не издали вопля, не выпучили в ужасе глаза. Было ясно, что они давно обо всем догадались и, может быть, попытались бы уйти, если бы не больная нога Гельмута.
Глава 29
Лучше бы вертолет грохнулся рядом с приютом! Последние километры пути превратились в невыносимую пытку. Мы все еле передвигали ноги и в сгустившихся сумерках напоминали призрачные тени, вечно бродящие по пустынным ледникам Эльбруса.
В двенадцатом часу ночи на фоне мертвенно-белого Эльбруса показался темный корпус Приюта, похожий то ли на полуспущенный дирижабль, то ли на гигантскую утятницу, поставленную вверх дном. В некоторых окошках, больше напоминающих прямоугольные иллюминаторы в самолете, горел тусклый свет.
– Спасатель!.. – тяжело дыша, позвал меня Глушков.
Я посадил Гельмута на снег и подошел к Глушкову.
– Слушай меня, спасатель, – зашептал он, опираясь на мое плечо, но в то же время не забывая ткнуть мне в спину автоматным стволом. – Заходить будем не через двери, а через окно. Выбей раму, затолкай туда немцев, а потом подсади меня. Хорошо? Я тебя награжу. Пятьдесят… нет, семьдесят тысяч долларов – это все равно что квартира в Москве. Договорились?
И вяло похлопал меня по плечу.
Я сделал, как он просил. Только выбивать раму не пришлось, потому как первое окно, к которому я подошел, оказалось вообще без стекла. Гельмута я закинул внутрь ногами вперед, Мэд обошлась без моей помощи. С Глушковым же пришлось попотеть. Ему никак не удавалось держать под прицелом одновременно меня и немцев, уже скрывшихся в черной утробе Приюта, потому он нервничал, капризничал, шипел, как змея, заставляя меня то лезть первым, то пропускать его, а самому отходить от окна на десять шагов.
В конце концов мы вчетвером оказались в темной и холодной, наполовину занесенной снегом комнатушке, в которой не было ничего, кроме штабеля скелетов от панцирных кроватей.
– Эй, спасатель… Поди сюда.
Мэд плюнула каким-то коротким словом из глубинного арийского диалекта, Гельмут простонал. Я подошел к Глушкову. Лицо его было в тени, лишь глаз поблескивал в лунном луче.
– Выводи их в коридор, – сказал Глушков. Сделал долгую паузу, набираясь сил. – Подыщи там… комнатку какую-нибудь. Чтоб дверь запереть можно было. И пусть спят…
Я аккуратно подтолкнул упрямую Мэд к выходу. Чем быстрее я найду свободную комнату, тем быстрее она свалится на кровать и уснет.
Первый этаж этого крыла, по-видимому, был нежилым, но я нашел что-то вроде кладовки, в которой было относительно тепло, включалось бра матового стекла и, самое главное, в углу горкой были сложены матрацы и одеяла.
Глушков затуманенным взглядом осмотрел кладовку, кивнул и опустился на пол в коридоре. Прежде чем выйти в коридор и закрыть за собой дверь, я незаметно взял руку Мэд, легко пожал ее и шепнул:
– Уже скоро.
Она ничего не ответила, даже не кивнула и, царапая линолеум «кошками», с трудом донесла себя до горки матрацев, стащила один и упала на него, как убитая.
Я вышел, захлопнул дверь и подпер ее панцирной сеткой.
– Хорошо, – оценил Глушков, сплюнул липкой слюной себе на грудь, размазал рукавом, выпрямился и кивком показал на лестницу, ведущую на второй этаж. – Слышь, спасатель… Если кого встретим – ни слова. Не здороваться… Понял? Ищи комнату. Будем спать до утра.
– А что будет утром?
– Поможешь мне спуститься по канатке на Азау. Скажешь, попал с террористами в лавину. В Азау я тебя награжу и отпущу… Давай, не стой! Ноги уже не держат, и глаз болит. Просто огнем полыхает… В башке тоже свинец плавится. Надо перевязку сделать… Давай, спасатель, дорогой, не тяни резину!
Пока Глушков хватал губами воздух, прижимаясь к стене, я толкнул первую попавшуюся дверь. Она была заперта. В соседнем номере кто-то жил, из дверных щелей выбивался свет, и я прошел мимо нее на цыпочках, если, конечно, это можно было сделать в «кошках».
– Эй! – едва смог произнести Глушков. – Здесь…
Он кивнул на дверь, рядом с которой стоял. Мне тоже показалось, что этот номер свободен. Я легко надавил на ручку, но дверь не поддалась. Тогда я двинул ее плечом и чуть не влетел внутрь.
То, что я увидел, едва не выдавило из меня восторженный восклик: смятая постель, покрытая разложенным красным спальником, на которой, с книжкой в руках, в теплом спортивном костюме и высоких носках из грубой шерсти, лежала моя милая Лариска. Она лениво опустила книгу, не сразу узнав, равнодушным взглядом посмотрела на меня, и лишь несколько томительных мгновений спустя в ее глазах взорвались эмоции.
Испугавшись, что она сейчас испортит всю игру, я попятился назад и негромко сказал заглядывающему через мое плечо Глушкову:
– Блин горелый! Здесь эта стерва!
Лариска, умница, мгновенно вошла в роль.
– Господи! – прошептала она, медленно поднимаясь с кровати и глядя на рожу Глушкова. – Что случилось? Что с этим молодым человеком?
Я не успел раскрыть рта, как Глушков, почувствовав, на кого можно положиться, оттолкнул меня тяжестью своего слабеющего тела и ввалился в номер прямо на руки Ларисе.
– Он, этот негодяй… – бормотал Глушков, протягивая автомат Ларисе. – Он вместе с немцами перешел на сторону террористов… Они издевались надо мной… хотели убить…
Лариса посмотрела на меня, на Глушкова и снова на меня.
– Не волнуйтесь, – сказала она, вскидывая автомат. – Я все поняла. Еще тогда, на канатке, я всем говорила, что он с бандитами заодно. Мне не верили.
– Да, да, – кивал Глушков. – Мы заблуждались… Это была роковая ошибка…
– Где немцы? – спросила Лариса.
– Внизу… Заперты в кладовке для матрацев.
– Очень хорошо! Я отведу его туда, а утром вызову милицию… Господи, что с вашим глазом? Идемте, в другом конце коридора есть свободная комната. Вам надо немедленно лечь в постель! А ваш глаз я промою марганцовкой. Какой ужас, какой ужас!
Ноги не хотели распрямляться, и я так и сидел бы на пороге, если бы Лариска не толкнула меня коленкой. Нечеловеческое усилие – и я выполз в коридор. Подталкивая меня стволом «калашникова», как это на протяжении нескольких дней делали сначала Тенгиз с Бэлом, потом неприметный герой, она вывела Глушкова в коридор и повела в сторону лестницы.
– Снимите же свой рюкзак! – сказала она и взялась за лямку, но Глушков начал вяло сопротивляться:
– Нет, он будет при мне.
Лариса завела Глушкова в номер, через минуту вышла, тихо прикрыла за собой дверь и кинулась мне на шею. Я еле удержал ее. Лариса целовала мое небритое коричневое лицо и не давала ничего сказать. Потом схватила за рукав и потащила к лестнице.
– Пошли, – сказал я. – Время идет, он может заподозрить.
– Он совсем плох, – ответила Лариса.
– Не то слово, – согласился я, расстегнул пуховик, сунул руку во внутренний карман и бережно достал чек.
Лариса бегала глазами по буквам и цифрам, как по письму от любимого человека, потом тихо запищала и снова кинулась мне на шею. Такие перегрузки были не для меня.
– Спрячь, – хрипло сказал я, снова оказавшись сидящим на ступеньке. – Но это еще не все. Надо спасать немцев.
– Спасать? В каком смысле?
– Во всяком случае, Тенгиз не должен задержать их здесь. Пока он не появился на Приюте, я постараюсь состряпать им алиби… Подыщи-ка срочно пару женских сапожек.
– Женских сапожек? Ты имеешь в виду вибрамы?
– Можно вибрамы, можно обычные зимние сапоги на толстой подошве.
– Эти подойдут? – спросила Лариса, кивая на свои меховые сапожки из толстой свиной кожи.
– Подойдут. И второе: выясни, кто здесь из альпинистов непарный.
– В каком смысле?
– Кто не входит в двойку, понимаешь? Ну, был у него напарник, с которым вместе ходили в связке, а потом не стало. Вот альпинист и мается, не знает, к какой связке подвязаться.
– Хорошо. Я все сделаю.
Глава 30
Гельмут, как и Мэд, лежал на матраце, накрывшись стопкой неразвернутых одеял. Он приоткрыл тяжелые веки и голосом умирающего спросил:
– Вы почему пришел сюда, Стас?
– Разбудите Илону, Гельмут! У меня рука не поворачивается прикасаться к ней.
– Зачем?
– В вертолете вы покаялись передо мной и рассказали про альфа-сульфамистезал. Теперь моя очередь открыть свою тайну. Утром может быть поздно… Будите девушку!
– Я не могу это сделать! – виноватым голосом произнес Гельмут.
Меня вдруг осенило.
– А ну-ка, снимите с нее ботинки!.. Что вы на меня так смотрите, словно я предлагаю отрезать ей голову?
Гельмут с испугом смотрел на вибрамы Мэд, осторожно протянул руку, коснулся крепкого пластикового носка и отдернул палец, словно вибрамы били током.
Метод сработал. Едва Гельмут начал распутывать змейку капроновой шнуровки и отстегивать замки, как Мэд дернула ногой и вскочила, глядя на нас безумными глазами.
– Успокойся, – сказал я ей. – Мы хотели только разбудить тебя.
Я подождал, когда Мэд проснется окончательно. Не люблю повторять одно и то же по несколько раз. Гельмут от нетерпения начал помогать Мэд шнуровать ботинок. Я встал – так мне было легче.
– Вынужден открыть карты, – произнес я многообещающим тоном, от которого Гельмут заерзал. – Я работаю на органы государственной безопасности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Я не ошибся и угадал верный ход. Глушков не смог скрыть восторг, и, хотя могущественному человеку не следовало бы так откровенно балдеть от лести, его изуродованные губы поползли в стороны, и трещинки на них стали раскрываться, как мехи аккордеона. Он молчал. Он ждал продолжения. Его неразвитое, измученное горами тело впитывало в себя каждое мое слово, как высохшая степь капли долгожданного дождя.
Я кашлянул и добавил:
– Ты сильный человек, но я понял это слишком поздно…
Черт возьми, лицемерить, оказывается, довольно непросто. Всегда надо чувствовать ту тонкую грань, за которой лесть превращается в насмешку.
– Почему же, – заботливо поправил Глушков. – Это никогда не поздно. И тем более не рано.
– Поздно, – упрямо повторил я. – Мне давно надо было повернуть жизнь на сто восемьдесят, как сделал ты. Я же до сих пор ерундой занимаюсь.
– Ничего. У тебя еще есть время. Будешь слушаться меня – будешь жить. – Его потянуло на откровенность. – Ты думаешь, я долго готовился, вынашивал идею, искал приключения на свою задницу? Ничего подобного! Решение было принято в одно мгновение. Чистый экспромт. В одну секунду все кардинально поменял и пошел ва-банк. Ты знаешь, куда я должен был ехать четвертого марта? В санаторий «Кисловодск». А почему оказался в терскольском автобусе? А-а-а, вот тут-то и собака зарыта.
Наверное, он впервые в жизни учил кого-то. Придвинулся ближе ко мне, и я лишь усилием сдержал себя и не отпрянул от его гниющей физиономии.
– Ты решительный человек, – оценил я.
– Это не просто решительность. Это переход в другое качество, в другое состояние: снизу – вверх. Я же тебе, дурачку, объяснял.
– Это я понял. Мне не понятно другое: зачем тебе понадобились документы Шаттуева?
– Какого Шаттуева? Не знаю такого, – ответил Глушков, и мне стало ясно, что он говорит правду.
– У трупа, который мы нашли под скалой, кто-то из нас вытащил документы, – напомнил я.
Глушков покачал головой.
– Нет, спасатель, ты на меня бочку не кати. У немки своей выясняй. Это она у него за пазухой рукой шарила. Я покойников не обыскиваю.
– Тенгиз проверил твой рюкзак и нашел документы там.
– Значит, подкинула, стерва, – оскалил зубы Глушков и взял с колена «калашников». – Сейчас во всем признается. Эта курица много гадостей мне сделала.
– Не надо, – попросил я его. – Не говори ей о документах. Это уже мои проблемы.
Я выполз из вертолета первым, Глушков – за мной. Ни Мэд, ни Гельмут, увидев нас, не издали вопля, не выпучили в ужасе глаза. Было ясно, что они давно обо всем догадались и, может быть, попытались бы уйти, если бы не больная нога Гельмута.
Глава 29
Лучше бы вертолет грохнулся рядом с приютом! Последние километры пути превратились в невыносимую пытку. Мы все еле передвигали ноги и в сгустившихся сумерках напоминали призрачные тени, вечно бродящие по пустынным ледникам Эльбруса.
В двенадцатом часу ночи на фоне мертвенно-белого Эльбруса показался темный корпус Приюта, похожий то ли на полуспущенный дирижабль, то ли на гигантскую утятницу, поставленную вверх дном. В некоторых окошках, больше напоминающих прямоугольные иллюминаторы в самолете, горел тусклый свет.
– Спасатель!.. – тяжело дыша, позвал меня Глушков.
Я посадил Гельмута на снег и подошел к Глушкову.
– Слушай меня, спасатель, – зашептал он, опираясь на мое плечо, но в то же время не забывая ткнуть мне в спину автоматным стволом. – Заходить будем не через двери, а через окно. Выбей раму, затолкай туда немцев, а потом подсади меня. Хорошо? Я тебя награжу. Пятьдесят… нет, семьдесят тысяч долларов – это все равно что квартира в Москве. Договорились?
И вяло похлопал меня по плечу.
Я сделал, как он просил. Только выбивать раму не пришлось, потому как первое окно, к которому я подошел, оказалось вообще без стекла. Гельмута я закинул внутрь ногами вперед, Мэд обошлась без моей помощи. С Глушковым же пришлось попотеть. Ему никак не удавалось держать под прицелом одновременно меня и немцев, уже скрывшихся в черной утробе Приюта, потому он нервничал, капризничал, шипел, как змея, заставляя меня то лезть первым, то пропускать его, а самому отходить от окна на десять шагов.
В конце концов мы вчетвером оказались в темной и холодной, наполовину занесенной снегом комнатушке, в которой не было ничего, кроме штабеля скелетов от панцирных кроватей.
– Эй, спасатель… Поди сюда.
Мэд плюнула каким-то коротким словом из глубинного арийского диалекта, Гельмут простонал. Я подошел к Глушкову. Лицо его было в тени, лишь глаз поблескивал в лунном луче.
– Выводи их в коридор, – сказал Глушков. Сделал долгую паузу, набираясь сил. – Подыщи там… комнатку какую-нибудь. Чтоб дверь запереть можно было. И пусть спят…
Я аккуратно подтолкнул упрямую Мэд к выходу. Чем быстрее я найду свободную комнату, тем быстрее она свалится на кровать и уснет.
Первый этаж этого крыла, по-видимому, был нежилым, но я нашел что-то вроде кладовки, в которой было относительно тепло, включалось бра матового стекла и, самое главное, в углу горкой были сложены матрацы и одеяла.
Глушков затуманенным взглядом осмотрел кладовку, кивнул и опустился на пол в коридоре. Прежде чем выйти в коридор и закрыть за собой дверь, я незаметно взял руку Мэд, легко пожал ее и шепнул:
– Уже скоро.
Она ничего не ответила, даже не кивнула и, царапая линолеум «кошками», с трудом донесла себя до горки матрацев, стащила один и упала на него, как убитая.
Я вышел, захлопнул дверь и подпер ее панцирной сеткой.
– Хорошо, – оценил Глушков, сплюнул липкой слюной себе на грудь, размазал рукавом, выпрямился и кивком показал на лестницу, ведущую на второй этаж. – Слышь, спасатель… Если кого встретим – ни слова. Не здороваться… Понял? Ищи комнату. Будем спать до утра.
– А что будет утром?
– Поможешь мне спуститься по канатке на Азау. Скажешь, попал с террористами в лавину. В Азау я тебя награжу и отпущу… Давай, не стой! Ноги уже не держат, и глаз болит. Просто огнем полыхает… В башке тоже свинец плавится. Надо перевязку сделать… Давай, спасатель, дорогой, не тяни резину!
Пока Глушков хватал губами воздух, прижимаясь к стене, я толкнул первую попавшуюся дверь. Она была заперта. В соседнем номере кто-то жил, из дверных щелей выбивался свет, и я прошел мимо нее на цыпочках, если, конечно, это можно было сделать в «кошках».
– Эй! – едва смог произнести Глушков. – Здесь…
Он кивнул на дверь, рядом с которой стоял. Мне тоже показалось, что этот номер свободен. Я легко надавил на ручку, но дверь не поддалась. Тогда я двинул ее плечом и чуть не влетел внутрь.
То, что я увидел, едва не выдавило из меня восторженный восклик: смятая постель, покрытая разложенным красным спальником, на которой, с книжкой в руках, в теплом спортивном костюме и высоких носках из грубой шерсти, лежала моя милая Лариска. Она лениво опустила книгу, не сразу узнав, равнодушным взглядом посмотрела на меня, и лишь несколько томительных мгновений спустя в ее глазах взорвались эмоции.
Испугавшись, что она сейчас испортит всю игру, я попятился назад и негромко сказал заглядывающему через мое плечо Глушкову:
– Блин горелый! Здесь эта стерва!
Лариска, умница, мгновенно вошла в роль.
– Господи! – прошептала она, медленно поднимаясь с кровати и глядя на рожу Глушкова. – Что случилось? Что с этим молодым человеком?
Я не успел раскрыть рта, как Глушков, почувствовав, на кого можно положиться, оттолкнул меня тяжестью своего слабеющего тела и ввалился в номер прямо на руки Ларисе.
– Он, этот негодяй… – бормотал Глушков, протягивая автомат Ларисе. – Он вместе с немцами перешел на сторону террористов… Они издевались надо мной… хотели убить…
Лариса посмотрела на меня, на Глушкова и снова на меня.
– Не волнуйтесь, – сказала она, вскидывая автомат. – Я все поняла. Еще тогда, на канатке, я всем говорила, что он с бандитами заодно. Мне не верили.
– Да, да, – кивал Глушков. – Мы заблуждались… Это была роковая ошибка…
– Где немцы? – спросила Лариса.
– Внизу… Заперты в кладовке для матрацев.
– Очень хорошо! Я отведу его туда, а утром вызову милицию… Господи, что с вашим глазом? Идемте, в другом конце коридора есть свободная комната. Вам надо немедленно лечь в постель! А ваш глаз я промою марганцовкой. Какой ужас, какой ужас!
Ноги не хотели распрямляться, и я так и сидел бы на пороге, если бы Лариска не толкнула меня коленкой. Нечеловеческое усилие – и я выполз в коридор. Подталкивая меня стволом «калашникова», как это на протяжении нескольких дней делали сначала Тенгиз с Бэлом, потом неприметный герой, она вывела Глушкова в коридор и повела в сторону лестницы.
– Снимите же свой рюкзак! – сказала она и взялась за лямку, но Глушков начал вяло сопротивляться:
– Нет, он будет при мне.
Лариса завела Глушкова в номер, через минуту вышла, тихо прикрыла за собой дверь и кинулась мне на шею. Я еле удержал ее. Лариса целовала мое небритое коричневое лицо и не давала ничего сказать. Потом схватила за рукав и потащила к лестнице.
– Пошли, – сказал я. – Время идет, он может заподозрить.
– Он совсем плох, – ответила Лариса.
– Не то слово, – согласился я, расстегнул пуховик, сунул руку во внутренний карман и бережно достал чек.
Лариса бегала глазами по буквам и цифрам, как по письму от любимого человека, потом тихо запищала и снова кинулась мне на шею. Такие перегрузки были не для меня.
– Спрячь, – хрипло сказал я, снова оказавшись сидящим на ступеньке. – Но это еще не все. Надо спасать немцев.
– Спасать? В каком смысле?
– Во всяком случае, Тенгиз не должен задержать их здесь. Пока он не появился на Приюте, я постараюсь состряпать им алиби… Подыщи-ка срочно пару женских сапожек.
– Женских сапожек? Ты имеешь в виду вибрамы?
– Можно вибрамы, можно обычные зимние сапоги на толстой подошве.
– Эти подойдут? – спросила Лариса, кивая на свои меховые сапожки из толстой свиной кожи.
– Подойдут. И второе: выясни, кто здесь из альпинистов непарный.
– В каком смысле?
– Кто не входит в двойку, понимаешь? Ну, был у него напарник, с которым вместе ходили в связке, а потом не стало. Вот альпинист и мается, не знает, к какой связке подвязаться.
– Хорошо. Я все сделаю.
Глава 30
Гельмут, как и Мэд, лежал на матраце, накрывшись стопкой неразвернутых одеял. Он приоткрыл тяжелые веки и голосом умирающего спросил:
– Вы почему пришел сюда, Стас?
– Разбудите Илону, Гельмут! У меня рука не поворачивается прикасаться к ней.
– Зачем?
– В вертолете вы покаялись передо мной и рассказали про альфа-сульфамистезал. Теперь моя очередь открыть свою тайну. Утром может быть поздно… Будите девушку!
– Я не могу это сделать! – виноватым голосом произнес Гельмут.
Меня вдруг осенило.
– А ну-ка, снимите с нее ботинки!.. Что вы на меня так смотрите, словно я предлагаю отрезать ей голову?
Гельмут с испугом смотрел на вибрамы Мэд, осторожно протянул руку, коснулся крепкого пластикового носка и отдернул палец, словно вибрамы били током.
Метод сработал. Едва Гельмут начал распутывать змейку капроновой шнуровки и отстегивать замки, как Мэд дернула ногой и вскочила, глядя на нас безумными глазами.
– Успокойся, – сказал я ей. – Мы хотели только разбудить тебя.
Я подождал, когда Мэд проснется окончательно. Не люблю повторять одно и то же по несколько раз. Гельмут от нетерпения начал помогать Мэд шнуровать ботинок. Я встал – так мне было легче.
– Вынужден открыть карты, – произнес я многообещающим тоном, от которого Гельмут заерзал. – Я работаю на органы государственной безопасности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40