Я взял ее за плечи и развернул лицом к себе. Красная шелковая юбка легко скользнула по пластику. Пощечина взметнула волосы Ларисы, и они закрыли ее лицо.
Подруга безмолвно раскрыла рот. Лариса, опустив лицо, медленно оторвала руки от края стола, убрала с лица волосы и посмотрела на меня.
– Сумасшедший, – негромко произнесла она и взяла чашку. Я подумал, что она сейчас плеснет мне в лицо кофе, но она лишь коснулась края чашки губами. – Псих ненормальный, – уточнила она. – Ты что, выпил?
Я ожидал иной реакции, и вся та тирада ругательств и проклятий, которую я заготовил, так и осталась на языке. Нинель незаметно исчезла из кабинета. Я сел в кресло, оттолкнулся ногами и отъехал к окну. Внизу, в серой мгле, двигался поток грязных машин, красные огоньки габаритов ползли по черной ленте асфальта, как стадо сытых клопов.
– Будь проклят тот день, – произнес я, вспомнив, как мы впервые встретились.
Лариса спокойно присматривалась ко мне и не торопилась задавать вопросы, лишь спросила, хочу ли я кофе.
– Хочу, – ответил я.
Она плеснула из «бошевской» кофеварки глоток черного, как деготь, кофе, добавила из пакетика сливки и кусочек сахара – запомнила, как я люблю. Я пил кофе и нервно крутился вместе с креслом, словно хотел пробуравить пол.
Лариса дождалась, когда я поставлю чашечку на стол, убрала ее, протерла салфеткой кружок, оставленный на полированной поверхности стола, и лишь потом спросила:
– Ну, теперь рассказывай, что случилось?
– Хорошо, – вздохнув, ответил я и подавил усмешку. – Я буду разговаривать с тобой очень ласково и вежливо, хотя, в отличие от тебя, у меня это не всегда получается… Четыре дня назад я вернулся из Минвод и сразу поехал к тебе. Я звонил в дверь несколько раз, но ты не открывала, хотя и смотрела в глазок…
Лицо Ларисы стремительно менялось, в глазах разгорался беззвучный смех; она опустила руки, оперлась о стол и приблизила лицо ко мне.
– Куда ты звонил? – спросила она. – В какую дверь?
– В твою! – с трудом сдерживаясь, ответил я. – Не делай из меня идиота.
– В Лианозове? – уточнила она.
– А где же еще! – зарычал я.
Лицо Ларисы помягчело. Она улыбнулась и посмотрела на меня с жалостью, как на ребенка, разбившего коленки.
– Милый, эту квартиру я давно продала! Я же тебя предупреждала, что я собираюсь ее продать.
Хлопая глазами, я смотрел на Ларису, с ужасом осознавая, что, как идиот, пытался проломить головой стену, а дверь между тем находилась рядом. Я начал вспоминать, что разговор о продаже квартиры в самом деле когда-то у нас был.
– Постой! – ухватился я за серьезную улику. – Но в то утро тебя вместе с Сандусом видели соседки!
– Какие еще соседки, господи? – взмолилась Лариса.
– Две бабки, которые сидели на скамейке у подъезда. Они мне сказали, что утром вы вместе с Сандусом подъехали на машине и поднялись наверх.
– Две бабки? – переспросила Лариса, глядя на меня то ли с состраданием, то ли снисходительно, как учитель на безнадежного двоечника. – Вот уж, действительно, нашел людей, которым можно всецело доверять!
– Но почему я не должен им доверять?
– Да потому, что эти бабки видели меня с Сандусом, может, год назад, может, еще больше! Что для них год, если они о своей молодости вспоминают, как о вчерашнем дне.
Ревность затухала во мне, как костер, залитый водой из ведра. Теперь я чувствовал себя полным идиотом, и ладонь, которой я ударил Ларису, болела уже просто нестерпимо. Мне надо было как-то реабилитироваться.
– Куда мы едем? – спросил я, когда Лариса отошла от стола и глазами показала на стенной шкаф. Я снял с вешалки темно-зеленый кожаный плащ и помог Ларисе одеться.
– Ко мне, – ответила она. – Надо обо всем поговорить в спокойной обстановке.
Пока мы неслись по лужам в заурядной «шестерке», Лариса молчала и не поддерживала разговор даже на самую отвлеченную тему, только раз попросила меня выскочить у ларьков и прикупить пару бутылок шампанского.
В лифте высотной двадцатичетырехэтажной «башни» на меня нахлынула волна нежности, и я стал целовать Ларису. Она слабо сопротивлялась, отводила в сторону лицо, покрытое хрупким макияжем, и ласково успокаивала:
– Ну подожди, милый, потерпи чуть-чуть.
Новая квартира Ларисы несколько шокировала меня. Я ожидал увидеть нечто другое, хотя, следуя логике, удивляться было нечему – ремонт. Квартира была пуста, если не считать двуспальной кровати со смятой постелью. И вокруг – белые потолки, пряно пахнущие свежей известью, ободранные стены с серыми пятнами шпатлевки, строительный мусор, помутневшие от краски стекла окон.
Я ходил по грязному линолеуму из комнаты в комнату, и мои шаги отзывались эхом.
– Нет, – сказал я как можно мягче. – Здесь мы жить не будем. Это все не то, Лариса. Мы купим себе особняк.
– Я поторопилась, да? – виновато глядя на меня, спросила Лариса.
Я кивнул, привлек ее к себе и обнял. Мне стало ее немножко жаль – хотела как лучше, но не учла моего неуемного аппетита. У людей, которые давно похоронили свою совесть, аппетит всегда завидный.
– А нам хватит денег на особняк?
Я усмехнулся, погладил Ларису по щеке.
– Ну давай, загибай пальчики, – сказал я. – Миллион двести марок поступили на счет твоей фирмы?
Лариса кивнула.
– Чек берлинского банка на сто тысяч марок я тебе давал?
Она снова кивнула.
– Семьдесят тысяч баксов – выручку от порошка – вручил?
– Да, милый.
– Но это еще не все. В Красном Роге, куда ты отвозила мое письмо, нас дожидаются двести тысяч баксов. И последнее: надо как-то определиться с судьбой вейсенбургского замка, половиной которого я владею.
Лариса смотрела на меня почти с испугом.
– Господи, – прошептала она. – Какие мы теперь богатые!
* * *
Все важные решения мы приняли в постели. Говорить приходилось шепотом, так как громкий голос тут же дробился эхом, отчего, казалось, дрожат стены, и наше ласковое мурлыканье слышно на улице. Первым делом мы решили немедленно венчаться, но еще раньше надо было решить вопрос о моем разводе с Мэд. Пока она находилась в следственном изоляторе, надо было оформить на себя и продать половину вейсенбургского замка.
Ларисе, юристу по образованию, было вполне по силам решить эти вопросы без моего участия. Мне же надо было очиститься от шлейфа приэльбрусских убийств, дать показания и навеки распрощаться с милицией и органами. Не откладывая дела в долгий ящик, здесь же, сидя на полу, я составил доверенность на ведение всех своих дел, связанных с бракоразводным процессом, «личному адвокату Алексеевой Ларисе Дмитриевне», а заодно написал письмо тетушке в Красный Рог с просьбой передать деньги моему доверенному лицу, который предъявит это письмо. Лариса обещала подыскать для этого дела верного человека.
Я сильно захмелел от шампанского, открывающихся перспектив и ласк Ларисы, к тому же, наверное, сказалось нервное напряжение, и в десятом часу вечера я заснул тяжелым сном, уткнувшись носом в шею Ларисы.

Глава 57

Это был не совсем сон, а болезненный бред, и в нем мнимое незаметно вплеталось в реальность.
– Это не страшно, – раздался надо мной мужской голос, который я узнал не сразу. – Делишь мысленно ягодицу на четыре части, и в верхний правый квадрат всаживаешь иглу на три четверти…
– Давай быстрее, меня уже тошнит.
Это врач, подумал я. Со мной что-то случилось, и Лариса вызвала «Скорую»… Глубокая ночь… Как мне плохо…
С меня сняли одеяло, и холод окатил меня ледяной волной. Я почувствовал, как тело покрылось «мурашками». Сейчас протрут задницу спиртом, подумал я, но рука врача сильно защемила кожу, и вслед за этим я почувствовал острую боль и вскрикнул.
– Какой горластый, – усмехнулся врач. Что-то хрустнуло, словно кто-то раздавил ногой елочную игрушку. Щелкнули замки на кейсе. Зашелестел плащ Ларисы.
Я продолжал лежать без движения, чувствуя, как ягодица полыхает огнем. Тошнота подкатывала к горлу, я судорожно сглатывал, жадно хватал воздух ртом.
– Пора, – сказал врач.
Я почувствовал запах духов, приоткрыл один глаз и увидел Ларису, склонившуюся над моим лицом.
– У него совершенно дебильный взгляд, Лембит, – сказала она и накрыла меня одеялом.
Я сделал над собой неимоверное усилие, оперся на локоть и привстал, раскачиваясь на четвереньках, как новорожденный жеребенок.
Глушков и Лариса смотрели на меня холодными и безучастными глазами. Несколько мгновений, наполняясь ужасом, я смотрел на Глушкова, точнее, на того маньяка, который присвоил себе эту фамилию, с удивительной отчетливостью замечая на его смуглом лице шрамы от порезов и розовые пятна отморожений.
– Ты… – едва смог вымолвить я. – Ты… это?
– Он тебя узнал, – сказала Лариса.
– Это не имеет значения, – ответил Лембит-Глушков и скрипнул кожаной курткой.
– Сандус… – прошептал я. – Ты Сандус…
Лариса повернулась ко мне спиной и шагнула к двери. Сандус усмехнулся, подошел ко мне и ударил ногой в голову. Я рухнул на подушки.
– Лежи и подыхай, – сказал он.
Они меня отравили, успел подумать я перед тем, как провалился вместе с пустой белой комнатой и кроватью в черную бездну.

Глава 58

Странным было не то, что я открыл глаза и увидел белый свет. Я испытывал совершенно новое, незнакомое мне чувство. Тошнота и слабость прошли бесследно, словно ночной кошмар в самом деле был бредом. Я прекрасно помнил, как Сандус делал мне укол, как он и Лариса, одетые в кожу, вышли из комнаты, и все-таки нельзя было сказать, что голова соображала нормально. Было такое ощущение, что меня ожидала исключительно важная и очень интересная работа, и я просто не хотел думать о чем-либо другом, кроме как об этой работе, но вот в чем она заключалась – я никак не мог вспомнить.
Я рывком сел в постели. Тело было налито силой и упругой энергией. Неожиданно для самого себя я издал какой-то жуткий вопль, схватил подушку и швырнул ее в стену.
Кто-то негромко вскрикнул за моей спиной. Я молниеносно повернулся и увидел, что дверь на лестничную площадку открыта, а в прихожей стоит молодая женщина в пальто с воротником из искусственного меха, с большими полиэтиленовыми пакетами, и смотрит на меня широко раскрытыми от ужаса глазами.
Я часто задышал, слизывая кровь с разбитых кулаков. Как хорошо, думал я, как вовремя. Сейчас я ее раздену, если будет кричать – ударю головой о стену или затолкаю простыню в рот. Потом выдавлю ей глаза, поставлю ее обе ноги на край кровати и прыгну на коленные суставы…
Женщина издала приглушенный вопль и, пятясь спиной, вывалилась из квартиры на лестницу. Ей страшно, думал я, это хорошо, что она меня боится. Страх, как зараза, передается другим людям, и скоро весь подъезд, весь дом будет леденеть от ужаса, слушая вопли этой твари, а потом весь район, город, страна, тюрьмы и зоны содрогнутся, и даже Мэд побелеет от страха…
Это было короткое, как вспышка молнии, прояснение. Я вспомнил Мэд, Приют, порошок в блюдце, напоминающий разбавленную водой горчицу, и Немовлю, выламывающего двери на Приюте.
Боже мой! – подумал я, прижимаясь к дверному косяку и неимоверным усилием воли сдерживая свое желание кинуться на женщину. Боже мой, я ведь делаю то же самое, что делал Немовля, я же повторяю его, как тень! Все понятно! Сандус сделал мне укол, он ввел альфа– сульфамистезал… Я сошел с ума, я уже не понимаю, что делаю…
Лишь только умирающий от жажды человек, вылив полученный чудом бокал с водой в песок, сумеет понять, насколько невообразимо велика была моя жертва.
– Уходи!! – дурным голосом закричал я женщине, хватаясь за дверную ручку, словно меня сдувало на лестницу чудовищным сквозняком, а я изо всех сопротивлялся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40