В Ленинград немедленно сообщалось об утрате одного (!) ПМ без магазина (!) во Владивостоке. Это реальный факт. Теперь… теперь никто на такие пустяки уже просто не обратит внимания. Так, мелочевка…
Рощин продемонстрировал понятым коробочку с патронами. А через несколько минут была обнаружена любительская фотография форматом десять на тринадцать, которую понятым показывать не стали. На глянцевой бумаге дружно улыбались в объектив (Внимание! Скажем чиз!) четверо мужчин: Дуче, Финт и два покойника — Козуля с Очкариком. Козуля обнимал Очкарика за плечи. В тот момент он уже знал, что Очкарик приговорен. Но фотография этого, разумеется, передать не могла. Славная четверка была запечатлена на фоне распахнутых металлических ворот. На заднем плане виднелся фасад дома из красного кирпича. Ни даты, ни каких-либо других надписей на фото не было.
— Взгляните, пожалуйста, Нина Андреевна, — попросил Рощин. — Вам знакома эта фотография?
Жена Генки с покрасневшими, заплаканными глазами посмотрела на снимок и кивнула головой. Говорить с этими людьми ей не хотелось. Они пришли за Генкой… А мужа Нина любила. Любила по-настоящему, до беспамятства. Любила еще со школы, ждала со службы в армии, ждала, пока он сидел. Она знала, что Генку когда-нибудь снова посадят. Много раз пыталась с ним поговорить… он только отмахивался. Она прощала ему его отсутствие по несколько дней подряд. Ревновала! Но тут же говорила сама себе, что пусть уж он лучше будет у шлюх, чем со своими страшными дружками. Она видела, как он менялся. Как становился все более далеким, жестоким, злым… как вздрагивал иногда от звонка в дверь.
— Это та самая дача? — спросил майор.
— Какое это имеет значение, — пожала плечами Нина.
— Огромное, Нина Андреевна, — сказал Рощин. — Ваш муж уже наделал очень много ошибок. Чем быстрее мы его сможем найти…
— Тем быстрее он окажется за решеткой, — перебила женщина.
— Если он придет сам, — продолжил майор, — у него есть шанс отделаться минимальным наказанием. (Нина с сомнением покачала головой.) Да, да, Нина Андреевна, чем раньше он будет у нас, тем легче будет его участь. Если вы что-то знаете, помогите всем: себе, мужу и нам.
Рощин лгал. Он отлично понимал, что если Финт причастен к организации теракта, то шансов на минимальное наказание у него нет. Изменить что-либо в данной ситуации могла только добровольная явка с повинной и полная сдача подельников. На такой шаг Финт вряд ли решится… а может быть, он уже просто физически не способен этого сделать. Следы крови в подъезде и оброненные ключи заставляли предположить самое скверное: возможно, думал Рощин, эта женщина уже вдова. Майор лгал, но не чувствовал никаких угрызений совести. Перед глазами стояло мертвое лицо Славки Ряскова и обрез, зажатый в тиски. Еще он видел вмиг осунувшееся лицо генерала Егорьева. Именно ему, начальнику управления, предстояло сообщить Елене Рясковой, что у нее больше нет мужа, а у шестилетнего Кости — отца.
Сергей Владимирович Рощин лгал, но не испытывал угрызений совести. Он нес ответственность за жизнь десятков, возможно, сотен людей, которых банда террористов сделала заложниками в борьбе за пять миллионов долларов. Руководил бандой шизофреник. И это обстоятельство делало ситуацию еще более опасной и непредсказуемой. Первая кровь уже пролилась. В мирное (казалось бы, мирное) время погибли люди. Их убили жестоко, подло и цинично… Уже погибли:
Инспектор ГИБДД старший лейтенант Алексей Васильев.
Старший сержант ОМОН Андрей Коршунов.
Водитель КамАЗа Петр Степанович Ковун.
Четверо пассажиров «москвича» под поселком Агалатово, — их имен Рощин сейчас не вспомнил.
Уже погибли:
Пенсионер Степан Савельевич Воронов, которого убивал, но не смог убить немецкий пулеметчик, которого убивал, но не смог убить в рукопашной огромный пьяный эсэсовец, а убил дезертир Ванька Колесник. И жена лесника Виктора Афанасьева Надежда. И сторож кооперативной автостоянки Олег Егорович Матвеев.
И трое безвестных бомжей в нежилом доме на улице Котляковской.
Уже погибли:
Кандидат наук Маргарита Казимировна Микульска.
Капитан ФСБ Вячеслав Дмитриевич Рясков.
Кстати, погиб и разведчик Штирлица-Шалимова с псевдонимом Петрович, но об этом следствие еще не знает, так как работы по разборке взорванного дома все впереди.
А двадцать шесть минут назад погиб неродившийся Птенец — сын Натальи Забродиной и Алексея Воробьева. Об этом майор Сергей Рощин тоже ничего еще не знает.
Этот страшный мартиролог прозвучал в голове Рощина беспощадно и страшно. Он понимал, что список может иметь продолжение. Чтобы этого избежать, майор готов был пойти на любую ложь, дать любые обещания.
Голова раскалывалась, шумело в висках, и Рощин с тревогой думал, на сколько его еще хватит? Сколько он продержится на ногах? Таблетки уже не помогали. Но бросить дело в той ситуации, что сложилась на настоящий момент, он не мог.
Уже ничего не скрывая, он начал массировать затылок ладонью. Знал, что самообман, что гипертонию массажиком не забодаешь… но ему казалось, что стало немножко легче. Пересиливая себя, Сергей Владимирович улыбнулся Финиковой и сказал:
— Помогите всем, Нина Андреевна. От вас сейчас зависит очень много. Вы можете помочь себе, мужу и нам.
Нина разрывалась между недоверием к Рощину и страстным желанием поверить ему. Она боялась навредить любимому человеку и одновременно ей было страшно упустить возможность помочь. Этот странный, очень усталый комитетчик почему-то внушал доверие. Она решилась и тихо, неуверенно сказала:
— Не знаю, поможет ли… но на эту дачу он собирался ехать с Васькой. Гена ему звонил, договаривался.
— А как фамилия Васьки? — спросил Рощин. — Адрес, телефон.
— Не знаю… — она пожала плечами. — Гена называл его Ливер.
* * *
«Москвич» Гурецкого ходко шел на Выборг. Новая трасса была в весьма приличном состоянии. Озаряемые дальним светом фар, котофоты на столбиках ограждения и разделительном барьере мерцали пунктирами. После событий семнадцатого августа движение по трассе заметно поубавилось. Раньше в обе стороны днем и ночь катили тяжелые фуры, туристские автобусы, стада легковух… Скачок курса доллара разрядил транспортные потоки втрое. Кризис, господа, кризис.
В салоне «москвича» молчали. Мысли всех троих были обращены к даче, к тому подвалу, где Семен держит Наталью. Они не знали, что разминулись с Терминатором. Какой-то псих гнал навстречу с дальним светом. Мишка несколько раз сигналил ему вспышками, но придурок так и не переключился. Мишка выругался, назвал водителя шизофреником. Он даже предположить не мог, насколько оказался прав… Это был Семен Ефимович. Терминатор.
Два автомобиля разъехались. Каждый из них ехал в Ад.
— Скоро, — сказал Финт, — поворот направо, на грунтовку.
— Ћ'кей, — ответил Гурецкий, включая правый указатель.
В машине, следующей за ними на дистанции метров сто пятьдесят, Штирлиц сказал в микрофон:
— Объект показал правый поворот. Я прохожу мимо. Если они просто делают остановку, ты тоже проходишь. Если сворачивают — следуешь за ними.
— Принято, — ответила радиостанция женским голосом.
Шалимов усмехнулся. Ларису он уважал. Несмотря на молодость, она была весьма ценным сотрудником. Мужской шовинизм как-то неизбежно умалял роль женщины в оперативной работе. Шалимов всегда считал, что это не так. По его оценке, женщины отличаются высокой наблюдательностью и зачастую гораздо более высоким чувством ответственности по сравнению с мужским персоналом. Кроме того, женщина вызывает меньше подозрений. Ну кто в самом деле может подумать, что эта хрупкая неприметная брюнетка (а если нужно, то яркая, броская блондинка) может завалить в драке двух-трех крепких быков? И стабильно выбивает более восьмидесяти очков из ста при стрельбе из пистолета. Хотя в ремесле разведчика это отнюдь не главное.
«Москвич» свернул на грунтовку. Шалимов проехал мимо и передал Ларисе:
— Свернули. Я прохожу дальше, скоро присоединюсь к тебе. Обязательно, Лора, держи меня в курсе. Возможны любые сюрпризы.
— Принято, шеф.
— Связь поддерживаем постоянно. Будь осторожна, очень тебя прошу.
— Принято. Я постараюсь, шеф.
Шалимов резко затормозил, круто развернул «жигули» и вернулся к повороту. Машина Ларисы в этот момент съезжала на грунтовку. Штирлиц хотел сказать ей несколько ободряющих слов, но передумал и ничего говорить не стал. Лариса выключила ближний свет и двинулась по грунтовке на одних подфарниках.
* * *
В район Первомайского выехали восемь оперативных групп ФСБ. Надо бы больше, да не получилось, в Питере тоже хватало работы. Активно готовилась операция по захвату террористов при передаче выкупа. Многочисленные неудачи, смерть капитана Рясхова создавали тревожный фон. С момента взрыва в Агалатово прошло более пятидесяти шести часов, а преступники, о которых уже, казалось бы, знали все, по-прежнему ускользали. Они находились рядом, но были неуловимы. Дополнительный элемент нервозности вносили звонки из Москвы. В столице взяли дело на контроль. Это означало, что все время требовали результатов. И постоянных, ежечасных, докладов.
Итак, восемь опергрупп сотрудников БТ выехали на поиск дачи. Они имели в активе фотографии строения и всех выявленных членов ОПГ. В пассиве: крайне неопределенный адрес: район Первомайского, что означало площадь этак километров восемьсот квадратных, и ночь. Да еще страшный дефицит времени. И полное отсутствие уверенности, что члены банды находятся именно там. Дороги, ведущие с Выборгского направления в Питер, для подстраховки перекрыли гаишные посты, усиленные сотрудниками службы БТ. Их задачей было проверять все автомобили, следующие и в город и из него.
«Москвич» Гурецкого и двое «жигулей» с разведкой Короткова проследовали на дачу за шесть минут до того, как сотрудники ФСБ оседлали дорогу и надежно заблокировали весь район.
Вот только неясно, считать это удачей для двух морпехов или наоборот.
* * *
Капитан второго ранга Никита Дмитриевич Ермоленко шел домой. Он возвращался из редакции одной ежедневной питерской газеты. Был отставной кап-два не в духе. Материалы, которые он собрал на депутата Короткова, в редакции изучили с интересом, сняли копии… Но печатать явно не торопились. Он был в этой газетке уже третий раз. И каждый раз его встречали все более прохладно. А сегодня прозрачно намекнули, что все эти материалы — липа, сам он — склочник, клеветник и вообще — красно-коричневый по окрасу, так сказать…
— Позвольте, — возмутился Никита Дмитриевич, — факты налицо. Факты — вещь упрямая. Они нуждаются не в оценке, а в опубликовании. Что же касается политического окраса, как вы выразились, то окрас у меня один — гражданский. Я офицер Флота Российского.
— Вот и идите, гражданин, — сказал с нагловатой усмешкой очкастый тип за письменном столом, — на флот Российский.
Ермоленко молча собрал свои бумаги и вышел. Когда дверь за ним закрылась, очкастый быстро набрал номер и сказал в телефонную трубку:
— Это я… Да, да. Он только что от меня вышел. Все бумаги с собой. Что? Нет, разумеется, оригиналы… ха-ха… Спасибо, говорят халдеи, много. Нам лучше деньгами. Ха-ха… жду. Лишних, сам понимаешь, не бывает. Кризис. Ну давай, до встречи.
Никита Дмитриевич подошел к своему подъезду. У входа курил прилично одетый мужчина. Когда отставной моряк прошел мимо, мужчина окинул его небрежным взглядом. Зацепился глазами за канцелярскую папку под мышкой. Синим фломастером на коричневом картоне было написано К.С.П. Курильщик вежливо посторонился и проводил Никиту Дмитриевича ироничным взглядом. Через несколько секунд он швырнул сигарету на асфальт и шепнул два слова в воротник своей кожаной куртки, а потом не спеша пошел прочь, завернул за угол дома и сел в скромный «форд-эскорт».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Рощин продемонстрировал понятым коробочку с патронами. А через несколько минут была обнаружена любительская фотография форматом десять на тринадцать, которую понятым показывать не стали. На глянцевой бумаге дружно улыбались в объектив (Внимание! Скажем чиз!) четверо мужчин: Дуче, Финт и два покойника — Козуля с Очкариком. Козуля обнимал Очкарика за плечи. В тот момент он уже знал, что Очкарик приговорен. Но фотография этого, разумеется, передать не могла. Славная четверка была запечатлена на фоне распахнутых металлических ворот. На заднем плане виднелся фасад дома из красного кирпича. Ни даты, ни каких-либо других надписей на фото не было.
— Взгляните, пожалуйста, Нина Андреевна, — попросил Рощин. — Вам знакома эта фотография?
Жена Генки с покрасневшими, заплаканными глазами посмотрела на снимок и кивнула головой. Говорить с этими людьми ей не хотелось. Они пришли за Генкой… А мужа Нина любила. Любила по-настоящему, до беспамятства. Любила еще со школы, ждала со службы в армии, ждала, пока он сидел. Она знала, что Генку когда-нибудь снова посадят. Много раз пыталась с ним поговорить… он только отмахивался. Она прощала ему его отсутствие по несколько дней подряд. Ревновала! Но тут же говорила сама себе, что пусть уж он лучше будет у шлюх, чем со своими страшными дружками. Она видела, как он менялся. Как становился все более далеким, жестоким, злым… как вздрагивал иногда от звонка в дверь.
— Это та самая дача? — спросил майор.
— Какое это имеет значение, — пожала плечами Нина.
— Огромное, Нина Андреевна, — сказал Рощин. — Ваш муж уже наделал очень много ошибок. Чем быстрее мы его сможем найти…
— Тем быстрее он окажется за решеткой, — перебила женщина.
— Если он придет сам, — продолжил майор, — у него есть шанс отделаться минимальным наказанием. (Нина с сомнением покачала головой.) Да, да, Нина Андреевна, чем раньше он будет у нас, тем легче будет его участь. Если вы что-то знаете, помогите всем: себе, мужу и нам.
Рощин лгал. Он отлично понимал, что если Финт причастен к организации теракта, то шансов на минимальное наказание у него нет. Изменить что-либо в данной ситуации могла только добровольная явка с повинной и полная сдача подельников. На такой шаг Финт вряд ли решится… а может быть, он уже просто физически не способен этого сделать. Следы крови в подъезде и оброненные ключи заставляли предположить самое скверное: возможно, думал Рощин, эта женщина уже вдова. Майор лгал, но не чувствовал никаких угрызений совести. Перед глазами стояло мертвое лицо Славки Ряскова и обрез, зажатый в тиски. Еще он видел вмиг осунувшееся лицо генерала Егорьева. Именно ему, начальнику управления, предстояло сообщить Елене Рясковой, что у нее больше нет мужа, а у шестилетнего Кости — отца.
Сергей Владимирович Рощин лгал, но не испытывал угрызений совести. Он нес ответственность за жизнь десятков, возможно, сотен людей, которых банда террористов сделала заложниками в борьбе за пять миллионов долларов. Руководил бандой шизофреник. И это обстоятельство делало ситуацию еще более опасной и непредсказуемой. Первая кровь уже пролилась. В мирное (казалось бы, мирное) время погибли люди. Их убили жестоко, подло и цинично… Уже погибли:
Инспектор ГИБДД старший лейтенант Алексей Васильев.
Старший сержант ОМОН Андрей Коршунов.
Водитель КамАЗа Петр Степанович Ковун.
Четверо пассажиров «москвича» под поселком Агалатово, — их имен Рощин сейчас не вспомнил.
Уже погибли:
Пенсионер Степан Савельевич Воронов, которого убивал, но не смог убить немецкий пулеметчик, которого убивал, но не смог убить в рукопашной огромный пьяный эсэсовец, а убил дезертир Ванька Колесник. И жена лесника Виктора Афанасьева Надежда. И сторож кооперативной автостоянки Олег Егорович Матвеев.
И трое безвестных бомжей в нежилом доме на улице Котляковской.
Уже погибли:
Кандидат наук Маргарита Казимировна Микульска.
Капитан ФСБ Вячеслав Дмитриевич Рясков.
Кстати, погиб и разведчик Штирлица-Шалимова с псевдонимом Петрович, но об этом следствие еще не знает, так как работы по разборке взорванного дома все впереди.
А двадцать шесть минут назад погиб неродившийся Птенец — сын Натальи Забродиной и Алексея Воробьева. Об этом майор Сергей Рощин тоже ничего еще не знает.
Этот страшный мартиролог прозвучал в голове Рощина беспощадно и страшно. Он понимал, что список может иметь продолжение. Чтобы этого избежать, майор готов был пойти на любую ложь, дать любые обещания.
Голова раскалывалась, шумело в висках, и Рощин с тревогой думал, на сколько его еще хватит? Сколько он продержится на ногах? Таблетки уже не помогали. Но бросить дело в той ситуации, что сложилась на настоящий момент, он не мог.
Уже ничего не скрывая, он начал массировать затылок ладонью. Знал, что самообман, что гипертонию массажиком не забодаешь… но ему казалось, что стало немножко легче. Пересиливая себя, Сергей Владимирович улыбнулся Финиковой и сказал:
— Помогите всем, Нина Андреевна. От вас сейчас зависит очень много. Вы можете помочь себе, мужу и нам.
Нина разрывалась между недоверием к Рощину и страстным желанием поверить ему. Она боялась навредить любимому человеку и одновременно ей было страшно упустить возможность помочь. Этот странный, очень усталый комитетчик почему-то внушал доверие. Она решилась и тихо, неуверенно сказала:
— Не знаю, поможет ли… но на эту дачу он собирался ехать с Васькой. Гена ему звонил, договаривался.
— А как фамилия Васьки? — спросил Рощин. — Адрес, телефон.
— Не знаю… — она пожала плечами. — Гена называл его Ливер.
* * *
«Москвич» Гурецкого ходко шел на Выборг. Новая трасса была в весьма приличном состоянии. Озаряемые дальним светом фар, котофоты на столбиках ограждения и разделительном барьере мерцали пунктирами. После событий семнадцатого августа движение по трассе заметно поубавилось. Раньше в обе стороны днем и ночь катили тяжелые фуры, туристские автобусы, стада легковух… Скачок курса доллара разрядил транспортные потоки втрое. Кризис, господа, кризис.
В салоне «москвича» молчали. Мысли всех троих были обращены к даче, к тому подвалу, где Семен держит Наталью. Они не знали, что разминулись с Терминатором. Какой-то псих гнал навстречу с дальним светом. Мишка несколько раз сигналил ему вспышками, но придурок так и не переключился. Мишка выругался, назвал водителя шизофреником. Он даже предположить не мог, насколько оказался прав… Это был Семен Ефимович. Терминатор.
Два автомобиля разъехались. Каждый из них ехал в Ад.
— Скоро, — сказал Финт, — поворот направо, на грунтовку.
— Ћ'кей, — ответил Гурецкий, включая правый указатель.
В машине, следующей за ними на дистанции метров сто пятьдесят, Штирлиц сказал в микрофон:
— Объект показал правый поворот. Я прохожу мимо. Если они просто делают остановку, ты тоже проходишь. Если сворачивают — следуешь за ними.
— Принято, — ответила радиостанция женским голосом.
Шалимов усмехнулся. Ларису он уважал. Несмотря на молодость, она была весьма ценным сотрудником. Мужской шовинизм как-то неизбежно умалял роль женщины в оперативной работе. Шалимов всегда считал, что это не так. По его оценке, женщины отличаются высокой наблюдательностью и зачастую гораздо более высоким чувством ответственности по сравнению с мужским персоналом. Кроме того, женщина вызывает меньше подозрений. Ну кто в самом деле может подумать, что эта хрупкая неприметная брюнетка (а если нужно, то яркая, броская блондинка) может завалить в драке двух-трех крепких быков? И стабильно выбивает более восьмидесяти очков из ста при стрельбе из пистолета. Хотя в ремесле разведчика это отнюдь не главное.
«Москвич» свернул на грунтовку. Шалимов проехал мимо и передал Ларисе:
— Свернули. Я прохожу дальше, скоро присоединюсь к тебе. Обязательно, Лора, держи меня в курсе. Возможны любые сюрпризы.
— Принято, шеф.
— Связь поддерживаем постоянно. Будь осторожна, очень тебя прошу.
— Принято. Я постараюсь, шеф.
Шалимов резко затормозил, круто развернул «жигули» и вернулся к повороту. Машина Ларисы в этот момент съезжала на грунтовку. Штирлиц хотел сказать ей несколько ободряющих слов, но передумал и ничего говорить не стал. Лариса выключила ближний свет и двинулась по грунтовке на одних подфарниках.
* * *
В район Первомайского выехали восемь оперативных групп ФСБ. Надо бы больше, да не получилось, в Питере тоже хватало работы. Активно готовилась операция по захвату террористов при передаче выкупа. Многочисленные неудачи, смерть капитана Рясхова создавали тревожный фон. С момента взрыва в Агалатово прошло более пятидесяти шести часов, а преступники, о которых уже, казалось бы, знали все, по-прежнему ускользали. Они находились рядом, но были неуловимы. Дополнительный элемент нервозности вносили звонки из Москвы. В столице взяли дело на контроль. Это означало, что все время требовали результатов. И постоянных, ежечасных, докладов.
Итак, восемь опергрупп сотрудников БТ выехали на поиск дачи. Они имели в активе фотографии строения и всех выявленных членов ОПГ. В пассиве: крайне неопределенный адрес: район Первомайского, что означало площадь этак километров восемьсот квадратных, и ночь. Да еще страшный дефицит времени. И полное отсутствие уверенности, что члены банды находятся именно там. Дороги, ведущие с Выборгского направления в Питер, для подстраховки перекрыли гаишные посты, усиленные сотрудниками службы БТ. Их задачей было проверять все автомобили, следующие и в город и из него.
«Москвич» Гурецкого и двое «жигулей» с разведкой Короткова проследовали на дачу за шесть минут до того, как сотрудники ФСБ оседлали дорогу и надежно заблокировали весь район.
Вот только неясно, считать это удачей для двух морпехов или наоборот.
* * *
Капитан второго ранга Никита Дмитриевич Ермоленко шел домой. Он возвращался из редакции одной ежедневной питерской газеты. Был отставной кап-два не в духе. Материалы, которые он собрал на депутата Короткова, в редакции изучили с интересом, сняли копии… Но печатать явно не торопились. Он был в этой газетке уже третий раз. И каждый раз его встречали все более прохладно. А сегодня прозрачно намекнули, что все эти материалы — липа, сам он — склочник, клеветник и вообще — красно-коричневый по окрасу, так сказать…
— Позвольте, — возмутился Никита Дмитриевич, — факты налицо. Факты — вещь упрямая. Они нуждаются не в оценке, а в опубликовании. Что же касается политического окраса, как вы выразились, то окрас у меня один — гражданский. Я офицер Флота Российского.
— Вот и идите, гражданин, — сказал с нагловатой усмешкой очкастый тип за письменном столом, — на флот Российский.
Ермоленко молча собрал свои бумаги и вышел. Когда дверь за ним закрылась, очкастый быстро набрал номер и сказал в телефонную трубку:
— Это я… Да, да. Он только что от меня вышел. Все бумаги с собой. Что? Нет, разумеется, оригиналы… ха-ха… Спасибо, говорят халдеи, много. Нам лучше деньгами. Ха-ха… жду. Лишних, сам понимаешь, не бывает. Кризис. Ну давай, до встречи.
Никита Дмитриевич подошел к своему подъезду. У входа курил прилично одетый мужчина. Когда отставной моряк прошел мимо, мужчина окинул его небрежным взглядом. Зацепился глазами за канцелярскую папку под мышкой. Синим фломастером на коричневом картоне было написано К.С.П. Курильщик вежливо посторонился и проводил Никиту Дмитриевича ироничным взглядом. Через несколько секунд он швырнул сигарету на асфальт и шепнул два слова в воротник своей кожаной куртки, а потом не спеша пошел прочь, завернул за угол дома и сел в скромный «форд-эскорт».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61