А замену ей он быстро найдет! Вон сколько из беженцев по вокзалу Верхотурска отирается. К нему любая пойдет! И не только в качестве прислуги. Он еще того… не смотри, что восьмой десяток идет, приголубит так, что бабе и молодого не захочется.
Яков Петрович надел пальто — дождь на улице час как кончился, — вышел из ворот, захлопнув их на внутренний замок, и, освещая дорогу мощным фонарем, пошел в сторону поселкового Совета народных депутатов. Там у дежурного была прямая телефонная связь и с Верхотурском, и Бородином — вторым крупным в округе поселком, отстоящим от этих мест на триста верст, и, что самое главное, с прииском «Веселым», куда и нужно было позвонить Якову Петровичу. Интересно, какой шутник дал прииску такое название? В добыче золота ничего веселого не было, скорее наоборот, больше мрачного, и еще чего-то злобно-страшного.
Дежурным оказался старый знакомый и сосед Якова Коновалов Иван Егорович, когда-то бывший капитан внутренней службы и бывший начальник отряда, в котором числился на зоне сам Яков Петрович Голонин.
Яков остановился, закурил. Воспоминания отчего-то неожиданно проснулись в нем после долгой спячки.
После освобождения бывший зэк, как и большинство местного населения, осел в поселке, где и отбывал срок. Вообще же поселок Рахтур, если посмотреть внимательно, делился в основном на бывших заключенных местной колонии и также бывших и нынешних служащих зоны. За некоторым, естественно, исключением — медперсонала, учителей, военнослужащих небольшой воинской части, стоящей на удалении в несколько десятков километров от поселка. Которое, впрочем, только усиливало впечатление разделения поселка на два лагеря. Зону и охрану!
И, если за запреткой протекала своя, строго регламентированная жизнь и отношения там между людьми складывались по своим, укоренившимся понятиям, то на воле, в метре от забора эти отношения сглаживались, резко не разделяя население. Даже наоборот. Иногда бывшие зэки и их же бывшие надзиратели становились друзьями. И жили рядом, и умирали рядом, провожая друг друга в последний путь со слезами на глазах, искренне переживая утрату. Такова жизнь!
Дверь в поселковый Совет была закрыта, лишь тусклая лампочка-сороковка еле освещала пространство, немного задевая небольшой участок обширного крыльца да выхватывая часть выцветшего полотна трепыхающегося под порывами ветра государственного флага страны.
Яков Петрович прошел по крыльцу к единственному светящемуся изнутри окну здания. Туда, где находилось дежурное помещение с телефоном.
Бывший капитан — это было видно в разрез занавесок — вприкуску пил чай, одновременно читая газету.
Яков Петрович тихо постучал в стекло. В окне показалось лицо Коновалова. Он узнал стучавшего, пошел к двери, открыл.
— Ты чего, Петрович?
— Прогуливался вот. Думаю, дай зайду к старому знакомцу.
— Не бреши! Попрешься ты в этакую темень по грязи прогуливаться. Мне-то не бреши! Я ж тебя как облупленного знаю.
— А ты все тот же мент, Егорыч! Никому, никогда и ни в чем не веришь!
— Жизнь научила!
— Ну ладно, расколол ты меня, хотя тут и колоть-то нечего было, так что особо не гордись. Прав ты, конечно же, не просто так я пришел сюда.
— Вот так-то лучше!
— Внутрь пропустишь или на ветру держать будешь? А может, не положено, гражданин начальник? Объект-то стратегический! Целый Совет депутатов!
— Не изгаляйся! Заходи, коль пришел!
Яков Петрович прошел вперед, Коновалов закрыл дверь на щеколду, пошел следом:
— Ты иди, иди, что встал? Аль дежурку не видишь?
Расположились они за небольшим канцелярским столом на двух жестких стульях. Голонин спросил:
— Егорыч, а тебя ночью кто проверяет? Службу твою?
— А тебе что? — подозрительно взглянул Коновалов на Якова Петровича. На что тот резко ответил:
— Да что ты, в натуре, ментом-то на меня косишься? Сколько лет рядом живем, а ты все косишься? Пузырь у меня с собой перваку да кусок сала-свежанинки. Вот и спрашиваю, может, дернем спокойно, старое вспомнив, или кто посторонний помешать может?
— Да?
— Да! А ты чего подумал? Что я тебя грохнуть здесь собрался? Да стол твой канцелярский с тараканами вместе вытащить?
— Ничего я не подумал! Привычка! А выпить? Что ж? Выпить можно! Сало, говоришь, свежее?
— Гляди сам!
Голонин достал сверток, развернул. На стол аппетитно лег приличный кусок сала, с двойной толстой прослойкой мяса, плотно нашпигованный чесноком.
— Да-а, — оценил бывший капитан товар, — закуска знатная, что и говорить! Под нее не только полбанки раздавить можно. Устраивайся. Да занавески зашторь! Чтобы с улицы видно не было. А проверяют меня, — неожиданно вернулся к заданному ранее вопросу Коновалов, — только по телефону, из Верхотурска, с часу до трех. Это, значит, чтобы службу бдил, не спал, короче!
— Режь, Егорыч, сало, а я звонок один сделаю. Ты не против?
— Куда звонить собрался?
— На прииск! Начальнику, Жилину.
— А! Дружку своему? Не поздновато?
— Нет, в самый раз.
— Как последняя рыбалка?
— Да никак! Нажрались только. У водилы Жилина, Филиппа, как раз день рождения выпал, вот и вдарился молодняк по пойлу. С утра, правда, взяли пару десятков кило, но это, сам понимаешь, баловство одно!
— Сейчас по новой, что ли, собираетесь?
— Не знаю, намекал Сергеич, как приезжал, хочу вот уточнить. Он же знаешь какой? Не смотри, что ему едва за тридцать перевалило, привык, чтобы все по его было. Нагрянет, а у меня не готово ничего! Будет мозги парить!
— Ну, звони! Только линию долго не держи!
— Я быстро!
Яков Петрович набрал номер. Скрип и шум мешали, но сказать главное удалось, правда немного повысив голос:
— Алло? Жилин? Дмитрий Сергеевич?
— Да! Кто на проводе?
— Не узнали? Петрович, я! Голонин Яков Петрович!
— Все! Понял, говори!
— Когда на реку пойдем?
— Ты не один у телефона?
— Нет!
— Тогда слушай и отвечай, чтобы посторонний ничего не понял.
— Добро!
— Клиентов подобрал?
— Да!
— Сколько нужно времени на подготовку этой пары? Чтобы все официально провести?
— Думаю, недели через две с небольшим сможем организовать рыбалку. Если, конечно, здоровье не подведет! Тогда уж ничего не сделаешь, все под богом ходим!
— Ты мне брось это! Значит, через две недели пойдешь по Алле вверх. Днем, чтобы люди видели. Потом протоками вернешься, уйдешь за поселок по открытой воде. До причала дома охотника. В четверг к полуночи пойдешь к железнодорожному мосту, подберешь там первого клиента. Как пройдет пассажирский поезд на Бородино. В следующую ночь повторишь поездку, заберешь второго с товарняка! После всего возвращайся домой. Запомни, для тех, кто прибудет, ты глухонемой, понял?
— Все понял! И все приготовлю, Дмитрий Сергеевич! А чего это вы решили вверх подняться? Там же пороги?.. А? Понял! Все, все… сказал же: понял, мне какая разница? Вы только с собой больше шалман не тащите.
— Клиентов этих из Рахтура Ефим пусть завтра же отправляет! И по-тихому, ясно?
— Ясно, ясно!
— Работай, Яков Петрович! До встречи!
— До встречи!
Начальник прииска положил трубку. То же самое сделал и Голонин. Кивнул на телефон, обращаясь к Коновалову: — Горяч! Не любит, когда против слово скажешь!
— Это насчет шалмана?
— И насчет него тоже. И потом, с чего вдруг решил наверх податься, какая там рыбалка?
— А если в протоках?
— Ну если только так! Но раньше-то все больше на открытой воде промышляли.
— Жилин — начальник, захотелось ему в протоки, и баста! А ты молчи и исполняй, потому что по сравнению с ним ты, несмотря на свой почтенный возраст, — так, грязь из-под ногтей, извини, конечно, не в обиду будь сказано!
Яков Петрович тяжело вздохнул:
— Да за что извиняться? Если так оно и есть. Так, подсобный материал. Вот скоро придется по его воле на двое суток отчалить, а я далеко не молодой, мог кого и другого послать на реку!
— Ну ладно, пошел он к черту, — пригласил к столу бывший начальник отряда. — Начнем, а то и слюной недолго подавиться.
— Ты прав, Егорыч, наливай!
Яков Петрович сделал свое дело. Он сообщил кому надо, что люди, которых планировалось привлечь к дерзкой, опасной, но и прибыльной акции, могут собраться через пятнадцать дней в условленном месте. Остается, правда, неизвестным, как на предложение участвовать в преступлении сразу после отсидки отнесутся Серый с Малым. Но Яков Петрович был почему-то уверен, что дело выгорит. Куда им, бедолагам, по большому счету деваться-то?
А поэтому взял стакан и бутерброд с ароматным салом, медленно, смакуя, выпил жидкость крепостью никак не меньше семидесяти градусов. И не поморщился. Закалка! После посиделок с бывшим ментом Яков Петрович прошел до дома деда Ефима, вызвал того на улицу, чтобы бывшие зэки не видели, передал приказание Жилина. Выпустил он Настю через три часа, как вернулся домой. Замерзшую, трясущуюся, сразу же юркнувшую за печь, на свою лежанку. Яков Петрович удовлетворенно хмыкнул: будет, сучара, знать, кто над ней полновластный хозяин!
Утренняя побудка для бывших зэков была тяжкой. Первым, вероятно, от неудобного положения — в углу между столом и скамьей, очнулся Серый. Он загромыхал лавкой, отодвигая ее от себя, чем разбудил Малого.
Оба, покачиваясь из стороны в сторону, поднялись и уселись возле стола, мутными, красными глазами смотрели на Ефима, который сидел, покуривая, у самого окна, чуть левее зэков.
Свежий воздух солнечного утра постепенно заполнял комнату, вытесняя наружу приторно-кислый запах ночной разгульной пьянки.
— Проснулись, орлики? — поглаживая седую бороду, спросил дед Ефим.
— Угу!
— Знатно погуляли?
В ответ — виноватое молчание.
— Как насчет того, чтобы похмелиться?
Малой с Серым встрепенулись:
— Это, дед, было бы в самый раз!
— Порядок быстро навели! Расставили все по своим местам, пол подмели. Вымыть и во двор, я буду там!
Бывшие зэки быстро прибрались в комнате. Серый скомкал грязно-белую материю женских трусов, засунул в карман. Осмотрелись — вроде все в норме, вышли во двор.
Дед подметал двор. Увидев постояльцев, пригласил:
— Пошли на бревна. Ты, Малой, с кухни кружку принеси да закуски, что осталась.
Сам с Серым прошел к навалам бревен, где и присел с краю. Достал из кармана бутылку самогона. Поставил на бревно.
— Как бабы? Довольны?
— Не то слово, дед! Злющие до этого дела, страсть! Еле справились!
— Групповуху небось устроили?
— Было!
— Полегчало?
— Полегчало! Голова только раскалывается!
— Сейчас поправитесь. Где там дружок твой пропал?
Но Малой уже вышел из хаты, неся нехитрую закуску и большую армейскую кружку.
— Похмеляйтесь! — разрешил, как приказал, дед Ефим.
Бывшие зэки по очереди выпили огненной жидкости, занюхали хлебом, тут же закурили. Дед спросил:
— Базар вчерашний помните?
— С кем, дед? С тобой аль с бабами? — Серый еще не пришел в себя.
— С бабами! — передразнил Ефим, но Серый отнесся к вопросу серьезно:
— А че с ними базарить? Банку раздавили, и понеслось! Сам, что ли, не знаешь, как это бывает? Под конец все в кучу смешалось, у них с собой еще было. Так что никакого особого базара не было! А ты, Малой?
— Ни хрена не помню! Кто, как и с кем — бесполезно. Ты мне их сейчас покажи, не узнаю, бля буду! Одно знаю, баб этих только под быков подставлять! Такие…
— Какие есть. Я не о бабах спрашиваю. А о том, что вы вчера о будущем своем бакланили.
— А че? О работе, что ли?
— О ней!
— Помним, да, Малой? Как же? А что, есть возможность пристроиться?
— Слушайте, бродяги, сюда! Курите и слушайте! Но чтобы так, если сговоримся, то все, шабаш, обратной дороги нет. Как на этапе, поняли? Шаг влево, шаг вправо — побег! А значит, смерть немедленная!
— Круто начинаешь, дед, — немного тревожно посмотрел на Ефима Серый.
Но Малой одернул товарища:
— Говори, дедушка, а ты, Серый, закройся! Не сами ли напросились?
— Ну будь по-твоему, Малой, говори, дед!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51