— Он вынудил вас сделать это?
— Сначала да! Но не спрашивайте, каким образом! Я не хотел бы вспоминать то, что тогда происходило!
— Хорошо! Я не буду! Но вы сказали, что сначала вынудил, а… потом? Неужели вы не могли скрыться по дороге? Затаиться среди людей, чтобы не идти сюда?
— Мог бы! И скрыться, и затеряться, и начать новую жизнь благодаря своим друзьям, да и нанести немало неприятностей этой шакальей стае во главе с твоим отчимом мог бы, Вика! Но не стал этого делать! Потому что, ты не поверишь, я принял совсем иное решение, увидев твою фотографию.
— И фотография так подействовала на вас?
— Не поверишь, да! И никто не поверит, но именно фотография повлияла на мое решение идти сюда за вами.
— Обращайтесь, Егор, ко мне на «ты», хорошо?
— Разница в возрасте? Понимаю! — со вздохом произнес Астафьев. — Ты права, я старше тебя на двадцать лет и имею право обращаться на «ты».
Вика поняла вздох Астафьева.
— При чем здесь возраст? Я лично его совсем не ощущаю и тоже буду с тобой на «ты». Просто так проще общаться, ты не находишь?
— Проще!
— А о разнице в возрасте забудь, договорились?
— Хорошо, уже забыл!
— Так я повторю вопрос, фотография так подействовала на тебя?
— Странно, да? Знаешь, в Афганистане я со своим отрядом спас многих пленных наших ребят. Видел воочию, как их содержали моджахеды, как издевались над ними, убивали, наконец. Просто так, для утехи во время своих праздников или чтобы скрыть следы, запугать других… И я… как бы тебе это объяснить. Я представил тебя в лапах кровожадных бандитов. А моя жизнь в это время не стоила и ломаного гроша. Жена бросила, как только я уволился и не смог обеспечивать ее на том уровне, к которому она привыкла. Кстати, это о ней, как о жене Карельского, говорил Сулейманов…
— Подожди, так Андрей Викторович убил твою бывшую жену?
— Да! Но она сама выбрала свой путь и получила то, что заслужила в банде Карельского. Так вот, жена ушла, работы никакой. Короче, запил! По-черному запил! Решил продать квартиру и уйти. Уйти от города, от толпы, от людей, от себя, чтобы больше никогда не возвращаться. Умер бы где-нибудь тихо в тайге, и дело с концом! Слез по мне, кроме престарелых родителей, лить было некому, но они уже привыкли, что их сын годами мотается со своим отрядом по всему миру. И тут ты! Твой образ на фотографии! Ты, о которой я, может, всю жизнь мечтал и которая так и оставалась в мечтах. Ничего, что говорю так прямо и немного сумбурно? Но уж как могу, по-другому не получится.
— Ничего, Егор, — Вика положила руку на его широкое плечо. От ее прикосновения словно ток пробил все тело Астафьева, что не осталось незамеченным для женщины. — Ничего, ты только говори! Пусть это будут последние слова в моей жизни, которых я ждала, но никогда не слышала!
— Вот тогда я и решил, — продолжил Егор, — что моя жизнь? Она позади. Все одно подыхать! А не тряхнуть ли стариной напоследок? И… я просто не мог допустить того, чтобы ты находилась у бандитов. Я пошел за тобой! Мне не нужна жизнь Сулейманова или кого-то другого, мне не нужны деньги, хотя у отчима твоего я взял сто тысяч долларов, но это плата за то унижение, которому он подверг меня, хотя ему я объяснил все по-другому, но неважно! Итак, деньги мне не нужны, мне нужно одно-единственное: чтобы ты, Вика, обрела свободу. А там и счастье! Но не с подонком Хованским, который продал тебя, как вещь, и за это он еще ответит, и не в том крысятнике, в котором ты воспитывалась. А с настоящим, надежным человеком, в спокойной семейной обстановке, в нормальной человеческой жизни! Вот почему я здесь!
— Ты напоминаешь мне «рыцаря печального образа».
— Кто-то, сейчас не помню, уже называл меня так. Но Дон Кихот воевал с ветряными мельницами, мне же противостоял враг реальный, жестокий, беспощадный!
— Но что, Егор, ты мог сделать один? Один против этой вооруженной банды?
— Многое, Вика, из арсенала того, к чему в свое время был подготовлен. Если бы не очередное предательство этой мрази Хованского. Он сообщил чеченам и обо мне.
— Опять Эдуард?
— Да, опять Эдуард Геннадьевич Хованский вкупе с таким же мерзавцем, как Карельский. Они ради захвата фирмы твоего отчима готовы были продать всех, что, в принципе, и сделали. Но они и сами приговорены. Чеченцы используют их и выбросят на свалку в виде обезображенных трупов. Со временем и за ненадобностью! И главарем этой банды движет не только месть, но и неистребимая жажда денег и власти, которую он сможет утолить при помощи ювелирного салона.
— Да черт с ним, с салоном! Черт с ними, с Хованским и Карельским, они далеко. Но тебя-то завтра зверски убьют?!
— Я знал, на что шел, Вика! Надо уметь и проигрывать. — И, нагнувшись к ее уху, прошептал: — Да и игра еще далеко не закончена. Но ты продолжай в том же духе!
— Я не допущу этого, — голос женщины приобрел металлические нотки, — я буду настаивать!
— Не будем об этом, Вика, я благодарен тебе, но не надо ни во что вмешиваться! Моя жизнь — это моя жизнь, а вот ты живи! Делай так, как скажет Хозяин, и спасешь свою жизнь. Ведь ты же не родная дочь Вишнякова-Жилина? Тебе по законам кровавой мести, принятой здесь, не должна угрожать смерть, ибо ты не относишься к роду, подлежащему уничтожению. И Хозяин это понимает. Как понимают и его люди. Ты выполнишь обязательства перед ним, и по законам гор он должен отпустить тебя! Иначе его авторитету будет нанесен немалый урон! А я завтра напомню ему об этом!
Лежащие на кошме Сулема, Беслан и Палач, слушая через «жучки», установленные в подвале, разговор между Егором и Викой, переглянулись. Неожиданно Беслан сказал:
— А этот русский прав, Хозяин! Ты обязан уничтожить весь род Вишнякова или Жилина, своего «кровника», но эта женщина по рождению к нему не принадлежит.
— Кроме кровной мести, Беслан, еще есть и интерес в бизнесе, который скоро перейдет под наш контроль. И этот интерес не допускает того, чтобы законная жена Хованского осталась жить! Рано ли, поздно, не убей мы ее сейчас, она может создать нам большие проблемы, от которых все мы окажемся в могиле. Может, ты, Беслан, хочешь умереть вместо нее? Или ты, Палач? Лично я нет! Ей суждено умереть, и она умрет, как в свое время, здесь совершенно прав Астафьев, уйдут в небытие и Карельский с Хованским. А до них Жилин с Рудаковым!
— Что же, ты, наверное, как всегда прав, Хозяин!
— Хорошо, что вы, мои ближайшие друзья, братья, понимаете это!
Неожиданно в разговор вступил обычно всегда молчавший Палач:
— А этот «профи» действительно пришел один?
— Получается, что так! — пробормотал Хоза Сулейманов. — Тем хуже для него!
— Нам бы таких бойцов, — продолжил свою мысль Палач.
Сулема взглянул на него:
— Может, ты считаешь, что мне стоит сделать ему предложение, попросить его о такой услуге?
Палач не обратил внимания на сарказм Хозяина и продолжал:
— Он, судя по всему, влюблен в эту Вику. Если ее держать при себе, то и его можно привязать к нам. Заставив выполнять сложные, требующие особой профессиональной подготовки, задания!
— А что, Сулема, — оживился Беслан, — это мысль, и мысль дельная. Оборудовать им уютное охраняемое гнездышко и заставить Астафьева работать!
— Не пройдет, братья, этот маневр, задумка Палача очень заманчива. Но этот «профи» найдет способ, как выйти из-под контроля. Да еще следом устроит нам шухер, от которого нам потом не оправиться! Нет! Таких, как он, надо уничтожать! Ладно! Будем и дальше слушать их воркотню или пойдем шашлык организуем? Беслан, посади связиста, пусть он слушает, мне, честно говоря, надоел этот высокопарный гнилой базар!
— Хоп, Хозяин! Пойдем барашка выбирать, а оператора за пульт я посажу по пути!
Егор с Викой разговаривали до самой ночи. Он вспоминал случаи из своей богатой приключениями боевой жизни, она рассказывала о себе. И с каждой минутой, находясь вместе, они все больше становились ближе друг другу. Уже далеко за полночь, укрывшись куцыми одеялами, что заставило их обнять друг друга, Егор с Викой наконец уснули. Утром их ждало суровое испытание!
Глава 7
В 6.40 Буша вызвал командир.
— Слушаю, — тихо ответил старший лейтенант.
— Связаться с Астафьевым и передать ему оружие нет никакой возможности?
— Точно не знаю.
— Как это понять?
— Есть на крыше здания, где они с женщиной находятся, трещина. Но вот сквозная или нет, отсюда не определишь!
— А чтобы проверить, надо снимать пулеметный пост! У тебя «АН-94», без глушителя! Тихо, значит, не получится!
— Сниму тихо, если надо!
— Снимай к чертовой матери! Пробивай трещину, связывайся с Егором. Передай, чтобы не покидал здания, когда мы начнем общий штурм. Тех, кто приблизится к ним, вали!
— Все понял, начинаю акцию!
Галкин в 6.50 передал сигнал Краснову о начале выхода на исходный рубеж, с бесшумным снятием постов караула на обеих тропах.
Буш вышел из-за куста, подобрал место для прыжка на крышу крайнего дома, собрался и рванулся вперед, держа в руке штык.
Он буквально за доли секунды пролетел по крышам и оказался у огневой точки. Боевики успели только повернуть головы, как нож Турчина первым взмахом рассек горло одному и вонзился клинком в сердце другому. Своим телом офицер подмял их под себя, стараясь не испачкаться в крови. Дождавшись, пока тела перестанут биться в судорогах, он снял с головы одного «афганку», напялил на себя, оттолкнул трупы в сторону. Кругом — тишина, никого и ничего! Он передал в эфир:
— Командир, огневая точка наша!
Время было 6.57.
Галкин приказал Краснову:
— Все, Леша, теперь наша очередь. Вперед!
Полковник вскинул «винторез». Из кустов хорошо были видны головы бандитов, гонявших косяк с анашой.
Три бесшумных выстрела, и головы исчезли за каменным бордюром. Держа ствол в направлении поста, Галкин пошел к нему, готовый немедленно среагировать огнем на любое движение. На позиции в различных позах с пробитыми черепами лежали трупы бандитов. Только выроненная кем-то папироса продолжала ядовито тлеть. Погасив окурок, полковник, прижимаясь по-прежнему к правому краю ложбины, вышел к развалинам, где его заметил Буш. Почти следом, уже с левой окраины, подал сигнал об успешном прорыве майор Краснов. Галкин приказал начальнику разведки переместиться к реке, за валунами занять позицию, полностью контролируя аул с фронта, Бушу начать работу с трещиной. Сам полковник, внимательно следя за обстановкой через прицел своего «винтореза», прикрывал действия подчиненных.
Спящему Егору на лицо посыпалась крупная пыль, от этого он и проснулся. Убрал голову в сторону, взглянул вверх. Кто-то расширял трещину в саманной крыше здания. Это мог быть только свой. Но помещение прослушивалось бандитами. Наверняка кто-то из бойцов сидит в наушниках. Нельзя дать заговорить своему, что может сразу поднять бандитов. Как это сделать? Решение, как всегда, пришло мгновенно. Астафьев разбудил Вику и, закрыв женщине плотно рот ладонью, заговорил так, чтобы услышали и наверху, и, естественно, в наушниках:
— Ну что ты, милая, не надо ничего говорить. Делай, как делаешь, но молчком, слова меня отвлекают, хорошо?
Вика смотрела на Егора расширенными от удивления и непонимания глазами. Тот, на крыше, для кого и предназначались эти слова, смысл их понял — помещение прослушивается. Буш молча продолжил работу.
Егор нагнулся к самому уху женщины:
— Стони, как будто испытываешь удовольствие, надо отвлечь прослушку!
И Вика застонала, отрывисто, глубоко вдыхая воздух и задерживая его в себе. Получилось это так естественно и эмоционально сильно, что сразу возбудило Егора.
Тем временем отверстие расширилось до размеров, достаточных, чтобы Буш, которого было с трудом узнать в душманской кепке да еще с линзами прибора ночного видения, просунул в него свою физиономию.
От его появления Вика вздрогнула, но стонать продолжала. Буш убрался обратно на крышу, карандашом написал записку, засунул в ствол трофейного «АК-74», бросил его Егору.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51