- У тебя всегда так. - Что именно? - То в ванной кто-то, то в булочной. - Что ты хочешь этим сказать? - Ничего. Смотри. Она нажала длинную футуристическую кнопку: полированное вогнутое стекло монотонно поплыло вниз. В кондиционированный салон как ком ваты ввалился ком сумеречного летнего воздуха с застрявшими в нем детскими криками, лязгом трамвая на повороте и отдаленным воем медицинской сирены. Ксения Петровна поморщилась от неожиданно плотного, прижавшегося к лицу тепла и выглянула из окна. Неподалеку, возле переполненной урны топтался подросток в синтетической куртке с огромной золотой надписью "The King" на спине.В правой руке подросток держал грязную холщовую сумку, полную пустых бутылок. Левой рукой он методично ворошил в урне верхний культурный слой. - Эй, мальчик! - позвала Ксения Петровна. Подросток нерешительно обернулся. - Да, да, ты. Подойди-ка сюда. Подросток нерешительно подошел. Ксения Петровна вытащила из портмоне пожилую двадцатидолларовую купюру и показала подростку. - Хочешь сто долларов заработать? - Ну, - нерешительно ответил подросток. - Видишь в кафе за столиком представительный мужчина сидит с двумя друзьями. Вон там, в центре, в костюме. Видишь? Пирожное ест. Подросток обернулся. - Ну. Ксения Петровна спрятала купюру обратно в портмоне и вытащила из сумочки пистолет в бесцветном полиэтиленовом пакете. Она освободила пистолет от упаковки и показала подростку. - Я дам тебе пистолет. Настоящий, импортный. Ты войдешь в кафе, подойдешь к этому человеку и выстрелишь ему прямо в голову. Раза два или три. Убьешь его, понимаешь? - Ну. - И убежишь потом. А мы через час подъедем вон туда, к трамвайной остановке, и деньги тебе отдадим. Согласен? - А че... - неопределенно ответил подросток. - В смысле? - спросила Ксения Петровна, с напористой легкостью переходя на язык своего собеседника. - Нормально, - равнодушно ответил подросток. Ксения Петровна протянула подростку пистолет. - Откуда у тебя это? - спросил Валентин Викторович, произнося слово "это" как рискованный, многозначительный эвфемизм, отдельно. Ксения Петровна не ответила. Подросток поставил сумку на тротуар и стал с неподдельным интересом разглядывать оружие. Ксения Петровна снова обернулась к нему. - Ну давай, иди, не трать времени. Подросток улыбнулся и поднял сумку. - И пистолет не потеряй! - крикнула Ксения Петровна ему вдогонку. - Он денег стоит! Она снова нажала на кнопку. Стекло поехало вверх. Она потрогала щеку. Грим держался. Она обернулась к Валентину Викторовичу. - Ну? Чего ты ждешь? Поехали. - Куда? - Как куда? В театр. Ксения Петровна достала папиросную коробку. - Может успеем еще. Ко второму отделению. Валентин Викторович включил мотор. Ксения Петровна достала из коробки предпоследнюю папиросу. Она порылась в карманах жакета, поискала в сумочке, жалобно посмотрела на Валентина Викторовича. - Где моя зажигалка? Она стала выкладывать перед собой свои принадлежности: блокнот, помаду, пудреницу, полиэтиленовый пакет из-под пистолета, корвалол, валидол, анальгин, еще какие-то лекарства с названиями, позаимствованными из переводных фантастических романов, очки для близи, очки для дали, очки для представительности, радиотелефон, перчатки, ватные затычки для ушей, глазные капли. Краем глаза она заметила, что время остановилось - по крайней мере, в радиусе полутора метров. Она подняла голову. Валентин Викторович застыл в классической позе киношного сыщика. Словно демонстрируя неопровержимую улику, он держал двумя пальцами за уголок полиэтиленовый пакет из-под пистолета. На дне пакета лежала какая-то длинная черная железка. - Что это? - недовольно спросила Ксения Петровна, приглядываясь. - И почему ты на меня так смотришь? Что ты молчишь? Она оглянулась в противоположную сторону и увидела, как подросток входит в кафе. Тяжелая стеклянная дверь на некоторое время задержала его, но, в конце концов, ему удалось преодолеть это препятствие, и он вошел. Он потоптался некоторое время у входа, потом подошел к столику, за которым сидел Харин с телохранителями, и остановился прямо перед ним. Два мгновения назад Харин благоговейно взял с тарелки предпоследнее пирожное - корзиночку. Мгновение назад он далеко высунул язык, чтобы слизнуть с витой кремовой верхушки рубиновую капельку джема. Теперь он тоже почувствовал, что время остановилось. Он убрал язык поднял глаза и посмотрел на улыбающегося мальчика. - Тебе чего, мальчик? - Асталалиста, дядя. Подросток поднял пистолет и направил его Харину прямо в нос. В машине Ксения Петровна с досадой разглядывала забытую в пакете обойму. - Может там все-таки что-нибудь еще осталось? - спрашивала она Валентина Викторовича без особой, впрочем, надежды. - Где-нибудь в дуле? Подросток нажал на курок. Пистолет равнодушно щелкнул. Харин медленно покосился в сторону стеклянной стены. Позади студенистых отражений с любопытством сгрудились неразборчивые фрагменты пространства. За стеклянными дверями зеленел край газона. Улыбаясь, подросток еще раз нажал на курок. Харин взглянул на телохранителей. Телохранители очнулись. Они одновременно вскочили из-за стола, доставая пистолеты из-подмышек и опрокидывая стулья. Они открыли огонь, рискуя прострелить себе рубашки. Первая пуля попала в пол, вторая, - в потолок. Третья, четвертая, пятая, шестая, седьмая, восьмая девятая и десятая почти одновременно прибыли по назначению. Подросток исчез, оставив по себе приблизительную копию, мятую, скомканную, отброшенную под соседний стол, на глазах теряющую сходство с оригиналом. Бутылки со звоном раскатились по мраморному полу. В кафе наступила тишина. Посетители замерли. Казалось, только столбики пара над кофейными чашками осмеливаются, в силу своей очевидной бесплотности, время от времени осторожно пошевелиться. Через некоторое время послышался негромкий шорох. Мужчина с газетой стоял в дверях. Он вышел из кафе уже почти наполовину и хотел выйти совсем. На толстом дверном стекле он снова видел свое отражение. В этот раз он смотрел на себя безо всякого удовольствия. Сквозь глубокие тени настойчиво проступала неопрятная уличная реальность. Телохранители строго переглянулись. Они посмотрели на недовольного Харина. - Этот, вроде, с ним был,.. - сказал один из них задумчиво. - Вроде, да,.. - сказал другой неуверенно. Телохранители помолчали, посмотрели друг на друга, потом на всякий случай снова подняли пистолеты и открыли огонь. Мужчина с газетой пролетел сквозь медленно рассыпавшуюся, как титры в телепередаче стеклянную дверь и упал на лужайку. Телохранители спрятали пистолеты и огляделись по сторонам. Посетители кафе по мере сил и способностей пытались уподобиться неодушевленным существам. Казалось, что все они, пораженные поразительной простотой превращения живой материи в неживую, пробуют, каждый по своему, повторить этот несложный, но любопытный рекламный трюк. Харин снова наклонился, прикрыл глаза, высунул язык и аккуратно слизнул рубиновую капельку джема с кремового кончика. В тысяче метров от него тяжелая американская мечта остановилась на перекрестке. Ксения Петровна закончила последнюю папиросу. - Не ошибается тот, кто ничего не делает, - констатировала она. Окурок категорично хрустнул в пепельнице. Валентин Викторович промолчал. - Что ты молчишь? Пепельница щелкнула, закрываясь. Ответа не последовало. - Куда мы едем, по крайней мере? - Как куда? В театр, на Штайнера. Ксения Петровна утомленно прикрыла глаза. - Очень остроумно. - Можем еще успеть ко второму отделению, - взглянув на часы, сказал Валентин Викторович. К машине подбежал мальчишка с пачкой газет подмышкой. Он прижал передовицу к ветровому стеклу и отчаянно завопил: - Отравленные бананы! Сто человек в реанимации! Депутат-эксгибиционист! Вурдалаки в поликлинике! Ксения Петровна посмотрела на газетную страницу. С плохо пропечатавшейся фотографии на нее глядел печальными цыганскими глазами угрюмый представитель инопланетной цивилизации, пойманный скаутами в Неваде во время игры в миротворческие силы. Ксения Петровна сунула таблетку под язык. - Очень остроумно, - повторила она утомленно. - Ты вообще о чем-нибудь в жизни думаешь, кроме развлечений? Молчание. - Почему я все время должна за всем следить? - А что я должен делать по-твоему? - Во-первых, не кричи на меня, пожалуйста. - Нет, ты скажи. Ксения Петровна презрительно помолчала. Загорелся зеленый. - Звони своему специалисту.
Глава 2
- Я гадалка. В туалете пахло дымом. Было отчего: в унитазе разгоралась объемистая пачка исписанной бумаги. В припадке отчаяния Тема не заметил, что туалет - женский. Он даже не обратил внимания на отсутствие писсуаров на стенке. Он просто забежал в кабинку, злобно положил пачку бумаги в унитаз и похлопал себя по карманам. Потом, не задумываясь, перегнулся через перегородку и спросил у женщины в соседней кабинке спички. Она покопалась в карманах сложенного на коленях пиджака и протянула Теме зажигалку. Тема поджег начавшие намокать страницы. Они нехотя загорелись. - А ты что тут делаешь? - спросил он у женщины, возвращая зажигалку. Она задумчиво спустила воду. - Я гадалка. Мне приснилось сегодня, - сказал Тема, - будто я должен участвовать в танцевальном конкурсе. Знаешь, в таком глицериновом костюме с блестками. Должен танцевать с какой-то девушкой со шрамом на щеке. Она должна этот шрам закрасить. Косметикой, понимаешь? Загримировать. Шрам большой, от виска до подбородка. И она не успевает. Что это может значить? Они вместе вышли из туалета, быстро наполнившегося дымом. - Возьми сонник, почитай. - А ты как думаешь? - Я не знаю. Я гадалка. Полгода назад, в начале весны, в марте, Тема за два дня сочинил восемьдесят стихотворений. До этого он стихов никогда не писал. После института он вообще писал авторучкой по бумаге раз десять, не больше, шесть записок, пару анкет и два заявления. Марина уехала на три дня с Кореянкой Хо неизвестно куда, и он слонялся по квартире, потом взялся разгадывать кроссворд, чего тоже никогда в жизни не делал. Первое стихотворение называлось "Араукария" (9 по вертикали). Тридцать стихотворений он написал в первый день, столько же - во второй, и все остальные - в третий. Стихотворения были примерно такие:
Зайди по дороге в пышечную, у прилавка спроси Две пышки и чашку кофе. Заплатив, унеси Тарелку и чашку в угол, где единственный стул К единственному столу конечности протянул. Обрати внимание, слева, под железной трубой Накрашенная девица, вполне хороша собой Для подростка из местных, ест кусок пирога, Роняя себе на свитер начинку из творога. Уборщица в грязных ботах с широкой шваброй в руках Возит по полу грязь. Темнеет. Желтый пикап Привез капусту и фарш. Водитель, похожий на Квентина Тарантино, говорит, что хана Евреям и демократам. Буфетчица с накладной Халой на голове выпивает с ним по одной. Закуривают. Пали: Византия, Троя, Рим, Вавилон. Остались: прилавок, сквозняк, дым. - Класс, - сказала Кореянка Хо, натягивая носки, - особенно про фарш. Еще одно было такое:
Взгляд выхватывает из Сумерек кусок плеча И скользит по телу вниз. На экране два врача Разговаривают о Наступающей весне. Мне не надо ничего В этой вымершей стране, Кроме пары одеял, Пары книжек под рукой И тебя, мой идеал, Впрочем, как в любой другой. Или:
Английское телевидение, русские небеса. День сужается к вечеру. На лестнице голоса Соседей-дегенератов, собравшихся покурить Напоминают о том, что не с кем поговорить. Стены, скучнее романов Бальзака или Золя Со всех четырех сторон. Жизнь прожита зря, Если рассматривать жизнь, как сумму отдельных дней, А не как функцию смерти с переменными в ней. - Философское, - уважительно заметила, жуя утром гречневую кашу, Кореянка Хо. - Математическое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39