- Мое распоряжение, Альф. Пшел вон, мигом.
Подобного обращения Альфред Викторович не спускал никому и ни при каких обстоятельствах, а потому ответил высокомерно.
- Запомни, быдло, пся кревь. Комаровский, приказам "шестерок" не подчиняется!
- Пять минут, Альф. Больше предупреждений не будет.
Альфред Викторович презрительно отвернулся от Котяры, динамик над головой громко затрещал, пискнул и глуховатый, с придыханием голос зазвучал на все кладбище.
- Господа... Тяжело хоронить молодого человека... Трагична смерть в молодости, особенно когда она насильственна...
Альфред Викторович разглядел, что первым, как оказалось, выступал человек достойный и уважаемый - депутат Подмосковной Думы. Он стоял на каком-то возвышении, без шапки, узкий лысый череп был украшен венчиком волос над ушами, дряблые худые щеки его казалось засасывались в глотку при каждом слове, говорил с трудом и было непонятно, от слабости ли это физической или от глубины похоронных переживаний.
- Феде Чуракову досталась короткая жизнь...
За спиной своей Комаровский услышал женское, горестное:
- Да ты Юр-Игнатьич, видать, и сам-то уже не жилец...
- Кто? Не жилец? - шепотом прозвучал вопрос.
- Депутат наш, Нехорошев. Ты посмотри на него, поменять его в гробу с покойником надо.
Альфред Викторович, всмотревшись в депутата, вынужден был согласиться с мнением за своей спиной: женщины правы, депутат выглядел бы в гробу более пристойно, чем тридцатилетний бизнесмен.
- За человека говорят не его добрый характер. - уже задыхался Нехорошев. - Не его слова, а его дела... И вот ушел от нас наш земляк, русский парень Федя Чураков. Что он оставил?.. Что успел сделать? Вы знаете это лучше меня. Он возродил к жизни работу детской больницы... Он помог не закрыть две спецшколы в нашем районе. Он устроил столовую для ветеранов... Много плохого говорят сейчас про "новых русски"... Но я хочу, чтоб все "новые русские" были такими, как Федя.
Депутат выдержал речь ещё около минуты, восхвалениями поступков покойного не занимался, а просто перечислял факты, всем известные.
Если Тот на небесах, кто решал загробную жизнь Чуракова, слышал эту адвокатскую речь депутата, верил ей и не знал более ничего, то Тот моментально превратил бы Чуракова в ангела. Пропустил бы Чуракова с поклоном в ворота Рая, или посадил рядом с собой одесную.. Но Тот и Альфред Викторович отлично знали, что кроме перечисленных благодеяний, покойный за свою краткую жизнь успел отгрохать себе дворец по названию "вилла", прикупить дома в Крыму и на Южном побережье Франции, при дворце у него был гараж на пять машин, а Москве - стояли ещё три. В целом же, сумма личного обогащения Чуракова значительно превышала сумму того, чем он облагодетельствовал общественность. И если Тот положит все отрицательные и положительные деяния бизнесмена на разные чаши весов, то скорее всего Чураков тут же полетит вниз головой прямо в бездны Ада.
А может и нет... Воспарит в райские кущи - если Тот опять же догадается сравнить деятельность Чуракова с откровенным разбоем того же "короля бензоколонок" Семки Беркина или промыслом Матильды.
Нет, решил Альфред Викторович. Чураков застрянет где-то посредине, между небом и землей, и было б неплохо, если б Русский Бизнес состоял только из "Чураковых"
За этими невеселыми размышлениями Альфред Викторович пропустил, не зафиксировал в сознание слезливое и крикливое выступление Матильды, которое было посвящено, кажется, высоким моральным качествам усопшего - прекрасного сына, мужа, и отца Про двух детей от первого брака она лишь намекнула, но благоразумно не заостряла на них внимания. Альфред Викторович в свою очередь знал, что Вера (первая жена с детьми) после развода тут же убыла в Австралию, удачно вышла замуж и растворилась в житейском море. А Чураков плюнул на исчезнувших потомков, и с Ниной твердо договорились - в двадцать семь она начнет рожать детей. Троих....
Не получилось.
Перед тем, как вокруг могилы вспыхнул пылкий и громкий скандал, успели выступить Губернатор области и пророкотал густым басом милицейский чин Афанасьев. Он рубил фразы казацкой шашкой, выговаривал в каком-то четком ритме, так что речь его помимо собственного желания выстраивалась в стихи.
Ушел наш друг.
Печали много.
Но жизнь он прожил здесь не зря.
Он всем пример.
Таких у нас немного Был честен он и это всем пример.
А потому его мы не забудем.
Я это говорю для тех, кто счас дрожит.
Такие есть здесь, их я знаю И скоро с ними я поговорю.
Семье - поможем.
Нина, ты не бойся.
Его дела остались нам в наследство.
Спи, друг, спокойно.
Они за все заплатят.
А память о тебе у нас всегда с собой.
Альфред Викторович предположил, что у кого-то из присутствующих от этого монолога Афан-Шерифа должна была морозная сыпь на коже выступить.
А потом начался скандал - громадный полированный гроб не пожелал опускаться в слишком узкую для него щель могилы. Один из могильщиков пьяно закричал на все кладбище.
- А потому, что не по русски все это! Это же не гроб, а целый автомобиль!
Гном с Ружьем, не раздумывая, дал ему в ухо, от чего могильщик полетел мордой в грязь, но встал и заорал ещё громче.
- Я тридцать лет принципиально православных и евреев хороню! Ни разу промашку не давал, а тут хрен знает что! Окошко в гробу сделали! Куда ему смотреть? А нам в гроб заглядывать не положено! И у евреев не положено! Вы тут русские да евреи собрались, или жиды какие?!
Альфред Викторович хотя и не видел, но понял, что в крышке гроба по последней моде сделали застекленное окошко, что, действительно, по русскому обряду было не положено. Если дело касалось евреев, то они, насколько знал Альфред Викторович, обходились на похоронах вообще без гробов, ограничиваясь одним саваном. ( Кстати сказать, сам Альфред Викторович, как и могильщик, очень четко делил семитов на евреев, которых беспредельно уважал, и "жидов" - к которым относил и часть русского, украинского, английского, польского племен, и эту публику презирал с предельной страстью своей натуры.)
Но скандал погас, не успев достигнуть настоящего накала - могильщику заткнули пасть очередным крепким тумаком, неизвестно откуда выскочил Ишак, скинул меховую куртку, схватил лопату и, как был в прекрасном черном костюме - так и прыгнул в могилу. За пару минут быстро и мощно выровнял лопатой стенки, выпрыгнул наружу, и через несколько секунд громадный полированный ящик опустился ниже уровня земли.
Альфред Викторович спез с монумента герою-летчику и потянулся в очередь бросить на гроб друга последнюю пригоршню земли. Когда пришел его черед, то могилу засыпали уже чуть не до половины. Нина и её окружение продолжали стоять у изголовья и вдова четко, с интервалом в сорок секунд повторяла.
- Милости прошу, к нам на поминки.
Выглядела она, учитывая обстоятельства - просто ослепительно. Свободное, струящееся черное платье под коротким жакетом, казалось только ещё больше подчеркивало крутые бедра и тонкую талию. Высокая грудь ритмично приподнимала большой серебряный крест на цепи, темно-синие глаза сверкали за сеткой черной вуали.
Альфред Викторович очень боялся встретится с ней взглядом, но тем не менее заставил себя поднять голову и даже жалко улыбнуться в её неподвижное лицо. И чуть не закричал от радости, когда Нина чуть опустила веки, в зрачках её промелькнул свет, но ни злости к себе, ни осуждения Альфред Викторович не почувствовал. Он слегка кивнул головой в ответ на приглашение к поминкам и отошел в сторону, успокоенный. Но не очень - поскольку милицейский чин Афанасьев не только вперился в него тяжелым взором, но даже что-то буркнул весьма недружелюбное.
М-да... Как там не выкручивай событий, но они вовсе не кончались на моменте панихиды, и это было настолько очевидным, что любой другой разумный человек разом отправился бы домой. Но Альфреду Викторовичу разума в данном случае явно не хватило, да и то сказать: что его ждало дома? Ствол заряженного картечью ружья, нацеленный в грудь?
Кладбищенские ворота он миновал едва ли не с самой последней толпой процессии, от углубленных размышлений был рассеян, а потому несколько потерял контроль над происходящим, что оказалось ошибкой.
До виллы Чураковых, где собирались поднять последнюю рюмку в его память, от кладбища было километров шесть, а потому вдоль дороги выстроились автобусы и автомобили всех мастей - чистенькие и блестящие, словно в автосалоне. Люди рассаживались в транспорт, каждый по своему рангу - приближенные к личности усопшего ныряли в сверкающие лимузины, прочая рвань занимала места в автобусах. И, к сожалению, Альфред Викторович не сразу приметил, что уже здесь происходит некоторая сортировка народа кому, где и какое место занять. Он прицелился было в большой и красивый автобус "мерседес" фирмы "Ритуал", но его мягко подхватили под руку и указали.
- Вот в этот микроавтобус, пожалуйста. Там удобно и тепло.
Предложение, как предложение. И даже в достаточно тактичной форме, если б его не сделал человек с кошачьей мордой. А возражать было неудобно, как понял Альфред Викторович, обнаружив, что кроме этого Котяры, ещё пара крепких парней разводили публику по заранее определенным автомашинам.
Впрочем, в микроавтобусе "ниссан", куда влез Альфред Викторович, было тоже просторно и комфортабельно, народ оказался вполне приличный. Комаровский даже поздоровался с владельцем маленького автомагазина Воронцовым и демонстративно не заметил протянутой ладошки Меламеда - южного человека. Этого выходца с Кавказа, сорокалетнего, усатого, носатого, черноглазого и, натурально - в "бо-ольшой кэпка", дружно презирал весь христианский и магометанский мир Подмосковья. Магометане не считали Меламеда за человека по той причине, что в своей палатке он нагло торговал шашлыком из СВИНИНЫ! Христиане, в свою очередь не могли простить юркому южанину то, что в тяжелые 1991-92 годы этот гад чернозадый жарил тот же шашлык из мяса тайно отловленных бездомных СОБАК! Меламед за свои подвиги был бит и бит жестоко. Совершено случайно Альфред Викторович присутствовал при такой экзекуции и, хотя Комаровский был убежденным противником всяческого насилия над любой личностью, но в данном случае не удержался и покарал нечестивца презрительным ударом своего зонтика по голове. Приличные люди - руки ему не подавали, отчего Меламед решительно не испытывал грусти и продолжал свою шашлычную деятельность с подозрительным оттенком.
Место в автобусе Альфреду Викторовичу досталось у окошка, что и позволило увидеть, что последней с кладбища ушла вдова при своей свите. И очередной неожиданностью, неприятного свойства, оказалось то, что рядом с Ниной, будто старый друг, притирался Славик Шусев! Он вышагивал между вдовой и пышной Матильдой и, отметил Альфред Викторович, это трио выглядело более чем красиво - следовало признать. На фоне строгой и черной вдовы с её золотистой головкой оттененной вуалью, рядом с дебелой и яркой Матильдой парень в темных тугих джинсах, коричневой кожаной куртке, яркий блондин с прямыми густыми бровями и большими глазами гляделся молодым богом в окружении печальных нимф.
Красивая, молодая троица, завистливо отметил Альфред Викторович, а на душе отчего-то кошки заскреблись. Не понравился ему этот неожиданный альянс, а чем пришелся не по душе - он и сам понять не мог.
Затем мимо микроавтобуса, вперед, к шикарным лимузинам прошли Нехорошев, Афанасьев в мундире, кино-теле артист и педераст Каршутин Алексей и уже пьяная вдребезги исполнительница народных песен, популярнейшая Маша Лопатина.
Соседи Комаровского в "ниссане" тут же обсудили народную "звезду" Машеньку. Только утром прилетела из Израиля, где услаждала русско-еврейскую диаспору своими частушками, а когда она успела надраться до бесчувствия - в Иерусалиме или уже на родной земле - было всем очень интересно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38