- Потише ори. - рассердился Альфред Викторович. - Сторожа разбудишь.
- А здесь сторож есть? - удивился тот.
- Бывал иногда. Ножик в бардачке найди, веревки разрежь.
Альфред Викторович тут же сообразил, что сделал ошибку, сообщив про "ножик в бардачке" чужой ему, якобы, машины. Но парень от смеха не обратил на это внимание, нашел ножик и, продолжая балагурить, обрезал веревки на руках Альфреда Викторовича.
Он освободился от штанги, уже прикинув свои дальнейшие действия. Длинный монтировочный ключ всегда лежал у него между кресел автомобиля и Альфред Викторович ловко скользнул в салон, схватил ключ и, вооруженный таким образом, вынырнул из машины, угрожающе взмахнув ключом.
- Не дури, сопляк. Проломлю голову, охнуть не успеешь.
Парень тут же отскочил назад, принял стойку каратиста и нервно заорал.
- Да я же тебя сейчас изуродую, придурок! Плевал я на твою железяку, не такое видели!
Врал ли он про свой опыт в драках или нет, но проверять этого не следовало. Комаровский всегда предпочитал переговоры, а не физические действия. Не смотря на напряженную ситуацию, он уже вычислил, что по натуре своей - парень не агрессивен, в несправоцированную драку не полезет.
Альфред Викторович демонстративно забросил монтировку в салон и сказал спокойно.
- Отбой, коллега. Нам с тобой делить на данный момент нечего. Это машина - моя. Давай покурим. Как тебя зовут?
- Слава...
- Представляться надо полностью. - строго сказал Альфред Викторович. - Я - Комаровский. Альфред Викторович.
- Вячеслав... Шусев Вячеслав Сергеевич.
- Садись в машину, откатимся отсюда.
Слава поколебался, но сел в машину. Альфред Викторович нашел под сиденьем дубликат ключей и открыл багажник, где у него на случай дорожной аварии всегда хранился комбинезон и рабочие ботинки с шерстяными носками. Он быстро переоделся, а шелковый халат бросил в грязь, не удержавшись от соблазна потоптать его ногами.
- Зачем хорошую вещь гадите? - спросил Слава. - Я бы мог поносить.
- Этот халат?
- Ну, да. У меня никогда такого не было.
Альфред Викторович включил в салоне внутренний свет и присмотрелся. Мальчишка оказался по настоящему красив - уж в этом Альфред Викторович, как бывший гомосексуалист, (увлекался в юности недолгое время этим делом) знал толк. Светлые глазища - в половину лица, а зубы такие, что может рекламировать с полным успехом самую дрянную пасту. Немного женственен, но именно это производит на женщин оглушительное впечатление. К тому же блондин с темными бровями. Порода, одним словом, чувствовалась во всем. И вместе с тем, Альфред Викторович с первых слов нового знакомца уловил в нем налет некоторой провинциальности.
- Откуда прибыл покорять Москву?
- Из Нальчика.
- Нашкодил мальчик в городе Нальчик? - добродушно улыбнулся Альфред Викторович.
- Нет. Я в театральный институт осенью хотел поступить.
- И не взяли? - удивился Альфред Викторович.
- Нет. Дикция, сказали, плохая.
Альфред Викторович поразился глупости театральных педагогов - при таких внешних данных на парне можно было сделать большой бизнес где-нибудь на Западе за него ухватились бы без разговоров, поскольку половина всемирно известных артистов только этими данными, без всяких талантов, и берут - да ещё как!
- Так я возьму ваш халат? Можно? - несмело спросил Слава.
- Возьми. Вещь действительно хорошая. Китайский шелк.
Слава извлек халат из снега, стряхнул его, свернул в тугой узел и закинул на задние сиденья машины.
- Давно мелким воровством промышляем? - спросил Альфред Викторович и включил мотор, разом - отопление.
- Да нет. - беззаботно ответил Слава. - Зимой туго пришлось. Вы не думайте, я только на пропитание где-когда радиоприемник из машины, или магнитофон попячу. А в серьез ничего не угоняю..
- А крыша есть? Ночуешь где?
- Когда как...
Альфред Викторович вывел машину на центральную линию поселка, но когда увидел впереди огни домика охраны - притормозил. Не случись сейчас встречи с этим парнишкой, Альфред Викторович без всякий раздумий покатил бы домой без остановок. А уж утром, как всегда обстоятельно - прикинул планы на будущее. Но теперь вдруг стало жалко оставленных на даче Чураковых своих вещей: там и деньги кое-какие были, золотые часы, чемодан натуральной кожи, а главное - документы. Рискованно - но, при наличии напарника, можно было попытаться вернуть свое имущество. Напарник, понятное дело, ненадежен, глуповат, но с другой стороны явно голоден и непригрет, на чем и можно было сыграть.
- Выпить не хочешь? - спросил Альфред Викторович.
- Немножко можно. Холодно....
- Под твоим сиденьем фляжка с коньяком.
Альфред Викторович на ходу включил фары, свернул на боковую линию и ещё метров через сто остановился около небольшого пруда. Слава уже хлебнул из фляжки скромно - пару глоточков. Глаза у него тут же потеплели, он закурил и тут же спросил беззаботно.
- А можно я музыку по радио поищу?
- Можно.
Альфред Викторович поразился с какой легкостью мальчишка входил в его жизнь, как ни о чем не спрашивая, естественно принял на себя роль младшего товарища. Он совершенно не интересовался, почему они никуда не едут, а стоят возле темного пруда. И тут же сердце Альфреда Викторовича кольнула мысль, что и он в молодости был точно таким же, так же безмятежно принимал ситуацию каждой, пусть самой несуразной минуты, и так же был убежден, что утро ничего, кроме радостей, - не принесет.
И горькая мысль эта означала только одно - в его собственную судьбу постучалась СТАРОСТЬ. Пусть ещё негромким, только предупредительным стуком, но пятьдесят восемь, а точнее: без четырех месяцев пятьдесят девять - это, сколь ни кокетничай, сколь ни поддерживай боевую физическую форму, как ни разглаживай по утрам морщины - уже далеко не молодость. А что ещё более того скверно, никакого прочного фундамента для этой старости у Альфреда Викторовича не было - ни капиталов, ни хорошей квартиры, ни ценностей в банке. Не было и близких, которые в случае болезни Альфреда Викторовича всыпали бы в его последний стакан воды добрую порцию яду. Из чего и следовало невеселое заключение - за два-три, от силы пять лет, надо успеть заложить фундамент такой беззаботной и мирной жизни своих дряхлых лет, чтоб сидеть в шезлонге у кромки теплого моря... А вокруг тебя метались зависимые от твоих накоплений и твоей значимости люди. Был бы ты окружен заботой, лаской и любовью, пусть не искренней, фальшивой, но зато усердной, поскольку хорошо оплачена.
Беда заключалась в том, что именно к такой барской жизни Альфред Викторович стремился с юных лет, и очень часто был близко к ней, но идеала не достиг. На данный момент, кроме этой изношенной "волги", пары хороших костюмов, (застрявших на даче бизнесмена Чуракова) и убогой квартиры в Москве - у Альфреда Викторовича Комаровского, (польского дворянина в четвертом поколение!) не было ничего!
Однако, вот что следует отметить: в процессе своего существования (жизни, проще сказать) Альфред Викторович столь часто врал, лукавил и передергивал факты в свою пользу, что лицемерие стало его подлинной натурой. Он не замечал даже тех моментов, когда лукавил сам пред собой, обманывал сам себя, упрятав истину глубоко в подсознание.Она, истина, всплывала только в самый нужный момент - в качестве приятного сюрприза. Так и в данном случае - последние годы жизни , когда придет дряхлость, болезни и всяческий маразм (не оскорбление, а диагноз) , так вот - эти последние годы своей жизни Альфред Викторович обеспечил себе вполне достойно. В городе Франкфурт на Майне, на счету в надежнейшем "Bauer bank" у него лежало около трехсот тысяч "с хвостиком" германских марок. Лежали денежки уже лет пять, прикапливали проценты, должны были обеспечить ему вполне сносные дни заката всех видов деятельности, в том числе и сексуальной. Но беда в дом, что Альфред Викторович не знал, (как и все люди, к счастью) сколько лет он протянет до могилы, сколько лет будет ходить ветхий, согнутый, слюнявый и с тросточкой, чтоб смотреть на ЖИЗНЬ только со стороны. Сколько? 10? 20? Ну, а если все 30?! Если ещё целых 30 лет при импотенции, оглохшим и ослепшим придется оттянуть? Тогда вот как? Рассчитывать даже на самую крошечную пенсию от государства Российского Альфреду Викторовичу не приходилось. За всю своего жизнь он не проработал ни в государственных, ни в частных структурах ни то чтоб ни одного дня одной минуты.
Короче, смерти Альфред Викторович не боялся, а старость себе уготовил такую: с шиком (насколько позволит здоровье) проживет, просвистит свои 300 тысяч марок, обеспечит достойные похороны по католическому обряду и ляжет в землю Франкфурта на Майне. Этот город он очень полюбил за те два месяца, что гостевал там у очень дальней родственницы. Ее же он охмурил, обхаживал дряхлую, жирную сластолюбицу, за что по смерти старушки и получил названное наследство: 300 тысяч марок с "хвостиком" - неприкасаемый резерв, база последних радостей перед убытием в Великую Тьму.
Но об этой стороне своего будущего (и о деньгах в банке!) Альфред Викторович давно заставил себя забыть - сегодняшний день был для него все ещё таким же красивым, сильным и молодым, как в те его далекие четырнадцать лет, когда он обслуживал сорокалетнюю подругу своей матери. За усердные любовные труда свои он получал первую плату - на мороженое, кино и конфеты.
- А родители твои, Слава, где? - оторвался от размышлений Комаровский.
- Тетка весной умерла, а родителей я и не помню. - легко ответил тот. - Я на следующий год снова в театральный поступать буду. И вообще из Москвы никуда не уеду.
- Что так? - усмехнулся Альфред Викторович, хотя прекрасно знал ответ.
- Здесь - жизнь. - с неожиданной твердостью ответил Слава. - А там...
Он щелкнул пальцами столь выразительно, что стало ясно - ни одно из самых скверных слов не в состоянии обозначить мерзости провинциальной жизни.
- А скажи-ка честно, - медленно спросил Альфред Викторович. - ты там не нашкодил? Не наследил?
Слава ответил выразительно - молча полез за отворот своей меховой куртки, достал толстый бумажник и подал его, не раскрывая.
- Можете посмотреть. Там мой паспорт и военный билет.
Альфред Викторович не стал разыгрывать деликатность, проверил документы - парню оказался двадцать один год, из армии вернулся прошлой весной. Документы производили впечатление подлинных, но Альфред Викторович знал цену любой такой подлинности, сам пользовался фальшивыми справками достаточно часто и добывал их без труда.
- Это все деньги, что у тебя есть? - Альфред Викторович перебрал несколько мелких купюр в бумажнике.
- Ага. Мне много не надо.
- Еще выпить не хочешь?
- Нет. Я этим делом и наркотиками не увлекаюсь.
- А прекрасными дамами? - уверенно и тонко улыбнулся Альфред Викторович, чтобы через секунду чуть сознание не потерять от совершенно равнодушного ответа.
- Мне на них как-то наплевать. Недочеловеки. Затащат в темный угол и тут же обслюнявят с головы до ног, в штаны лезут, за задницу хватают, противно все это.
- Ты... Не пидор? - попытался найти объяснение такой дикой, с его точки зрения, позиции Альфред Викторович.
- Да ну еще! Того противней. Нет, конечно.
Альфред Викторович от изумления минуты две не мог подобрать никаких слов. В его собственной жизни женщины составляли основную доминанту, в которую входило все: душевные порывы, счастье, страдания и - профессия. Увлекался ли он игрой на тотализаторе, торчал ли в казино, спал, ел, сидел в театре - все одно: всегда думал только о женщинах, к их прекрасным ногами швырял свои шальные деньги, победы, душевные силы и время. Другие цели Славу, Богатство, Власть - Альфред Викторович считал до омерзения ничтожными, ни стоящих никаких усилий. Но в этой своей позиции он опять же лукавил сам перед собой...
- Послушай, Слава, - с любопытством начал Альфред Викторович.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38